Неточные совпадения
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй
вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела
трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался на открытое место, заросшее пестрой
травой, и увидел здесь спящую молодую девушку.
Наконец он уткнулся в плетень, ощупал его рукой, хотел поставить ногу в
траву — поскользнулся и провалился в канаву. С большим трудом выкарабкался он
из нее, перелез через плетень и
вышел на дорогу. По этой крутой и опасной горе ездили мало, больше мужики, порожняком, чтобы не делать большого объезда, в телегах, на своих смирных, запаленных, маленьких лошадях в одиночку.
Мы проезжали мимо развалин массивного здания, упавшего от землетрясения, как надо полагать. Я
вышел из экипажа, заглянул за каменную ограду и видел стену с двумя-тремя окнами да кучу щебня и кирпичей, заросших
травой.
Мы
выходили из экипажей и бродили по сторонам, собирая кто каменья, кто
травы или цветы.
Аннушка молча покинула свою засаду, тихо обошла кругом, — ее детские ножки едва шумели по густой
траве, — и
вышла из чащи подле самого старика.
На другой день было еще темно, когда я вместе с казаком Белоножкиным
вышел с бивака. Скоро начало светать; лунный свет поблек; ночные тени исчезли; появились более мягкие тона. По вершинам деревьев пробежал утренний ветерок и разбудил пернатых обитателей леса. Солнышко медленно взбиралось по небу все выше и выше, и вдруг живительные лучи его брызнули из-за гор и разом осветили весь лес, кусты и
траву, обильно смоченные росой.
Они только что
вышли из воды, состоят
из чистого песка и еще не успели зарасти
травой.
— Мы выжигали, да ничего не помогает. Комары-то
из воды
выходят. Что им огонь! Летом
трава сырая, не горит.
Перейдя вброд реку, мы
вышли на тропинку и только собирались юркнуть в
траву, как навстречу нам
из кустов
вышел таз с винтовкой в руках.
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста
выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по
траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
Это был толстый, необыкновенно жизнерадостный крепыш, ринувшийся в атаку с беззаветной храбростью и вскоре вырвавший меня
из водоворота. Правда, он и сам
вышел из битвы не без урона и даже раза два катался с противниками в
траве. Потом схватился на ноги и крикнул...
Дед неожиданно продал дом кабатчику, купив другой, по Канатной улице; немощеная, заросшая
травою, чистая и тихая, она
выходила прямо в поле и была снизана
из маленьких, пестро окрашенных домиков.
Это помешало мне проводить мать в церковь к венцу, я мог только
выйти за ворота и видел, как она под руку с Максимовым, наклоня голову, осторожно ставит ноги на кирпич тротуара, на зеленые
травы, высунувшиеся
из щелей его, — точно она шла по остриям гвоздей.
Через минуту подъехала коляска, все
вышли и, переступив через перелаз в плетне, пошли в леваду. Здесь в углу, заросшая
травой и бурьяном, лежала широкая, почти вросшая в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись
из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею могилой.
Я долго бродил по горам, по лесам; я не чувствовал себя счастливым, я
вышел из дому с намерением предаться унынию — но молодость, прекрасная погода, свежий воздух, потеха быстрой ходьбы, нега уединенного лежания на густой
траве — взяли свое: воспоминание о тех незабвенных словах, о тех поцелуях опять втеснилось мне в душу.
Выходит, что наш брат приказный как
выйдет из своей конуры, так ему словно дико и тесно везде, ровно не про него и свет стоит. Другому все равно: ветерок шумит,
трава ли по полю стелется, птица ли поет, а приказному все это будто в диковину, потому как он, окроме своего присутствия да кабака, ничего на свете не знает.
И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в
траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил
из травы и объявился. Это,
вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят...
Вышли в сад. На узкой полосе земли, между двух домов, стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного вороньего гнезда среди них. Деревья — точно памятники на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни
травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
— Друг мой, успокойся! — сказала умирающая от избытка жизни Негрова, но Дмитрий Яковлевич давно уже сбежал с лестницы; сойдя в сад, он пустился бежать по липовой аллее,
вышел вон
из сада, прошел село и упал на дороге, лишенный сил, близкий к удару. Тут только вспомнил он, что письмо осталось в руках Глафиры Львовны. Что делать? — Он рвал свои волосы, как рассерженный зверь, и катался по
траве.
И сам, прирублен саблею каленой,
В чужом краю, среди кровавых
трав,
Кипучей кровью в битве обагренный,
Упал на щит червленый, простонав:
«Твою дружину, княже. приодели
Лишь птичьи крылья у степных дорог,
И полизали кровь на юном теле
Лесные звери,
выйдя из берлог».
Стояла вторая половина июля, и
трава уже поспела для покоса. Ничего красивее нельзя себе представить, как эти чудные горные луга, усеянные лесными островками и по всем направлениям изрезанные бойкими горными речками. От
травы утром поднимался такой аромат, что кружилась голова. Как только мы
вышли из завода, наш Лыско совсем пропал, так что я думал, что он потерялся.
Обессилел наконец Миша. Присел он на задние лапы, фыркнул и придумал новую штуку — давай кататься по
траве, чтобы передавить все комариное царство. Катался, катался Миша, однако и
из этого ничего не
вышло, а только еще больше устал он. Тогда медведь спрятал морду в мох.
Вышло того хуже — комары вцепились в медвежий хвост. Окончательно рассвирепел медведь.
Они пошли дальше вверх по реке и скоро скрылись
из виду. Кучер-татарин сел в коляску, склонил голову на плечо и заснул. Подождав минут десять, дьякон
вышел из сушильни и, снявши черную шляпу, чтобы его не заметили, приседая и оглядываясь, стал пробираться по берегу меж кустами и полосами кукурузы; с деревьев и с кустов сыпались на него крупные капли,
трава и кукуруза были мокры.
Один раз он встретил ее: в то время как он входил в лес, она
выходила из него с другими двумя бабами и тяжелым мешком, полным
травы, на спине.
Было что-то странное, нехорошее в том, что охотник появлялся всегда на одном и том же месте,
выходя из крапивы и репейника,
из густой заросли сорных
трав под двумя кривыми вётлами.
И вот я в полутатарском городе, в тесной квартирке одноэтажного дома. Домик одиноко торчал на пригорке, в конце узкой, бедной улицы, одна
из его стен
выходила на пустырь пожарища, на пустыре густо разрослись сорные
травы; в зарослях полыни, репейника и конского щавеля, в кустах бузины возвышались развалины кирпичного здания, под развалинами — обширный подвал, в нем жили и умирали бездомные собаки. Очень памятен мне этот подвал, один
из моих университетов.
Буланин не
выходил из отделения. Он стоял у окна, заделанного решеткой, и рассеянно, с стесненным сердцем глядел на огромное военное поле, едва покрытое скудной желтой
травой, и на дальнюю рощу, видневшуюся неясной полосой сквозь серую пелену августовского дождя. Вдруг кто-то закричал в дверях...
У них на одном полозе был привязан за ногу большой безголосый «петух»,
из которого
выходили по утрам камни, «двигавшие постельную силу», и цыган имел кошкину
траву, которая тогда была весьма нужна к «болячкам афедроновым».
Я дал ему папиросу и
вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за верхушки елей и кедров. На
траве сверкала роса, а в ближайшее окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных в изголовье мертвого тела.
В два часа в дымовом отверстии показалась первая полоска занимавшегося света. Вместе со светом прошел и наш страх. Мы решили
выйти из балагана и расследовать дело. Предварительно была выпущена собака, которая сейчас же с оглушительным лаем пропала в
траве. Она повела нас прямо к ключику. Дело сейчас же разъяснилось. У самого ключика вся
трава была смята, — приходили на водопой олени.
Ворожила тетка Егориха, и на корни шептала, и на
травы наговаривала, с уголька умывала, переполох выливала, а ни малой пользы не
вышло из того… не сильна была ведовством своим сурочить с Марьи Гавриловны притку-присуху любовную!..»
Слышно только голос Федора Филпппыча, отдающего приказания, поплескиванье по воде мокрой веревки и вздохи ужаса. Мокрая веревка, привязанная к правому крылу, больше и больше покрытая
травой, дальше и дальше
выходит из воды.
Выйдя из палатки, я увидел, что Чжан-Бао и удэхеец Маха куда-то собираются. Они выбрали лодку поменьше и вынесли
из нее на берег все вещи, затем положили на дно ее корье и охапку свеженарезанной
травы. На вопрос мой, куда они идут, Чжан-Бао ответил...
Примерно через полчаса сплошной лес кончился, и я
вышел на пригорок. Впереди передо мной расстилался широкий и пологий скат, покрытый редколесьем, состоящим
из березы, ели, осины и лиственицы. Тут росли кустарники и высокие
травы, среди которых было много зонтичных. Справа была какая-то поляна, быть может гарь, а слева стеной стоял зачарованный и молчаливый лес.
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. С легкой душою
выходит он
из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит по
траве и деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле. В душном воздухе делается всё легче и легче.
Выйдя наружу, студент пошел по грязной дороге в поле. В воздухе стояла осенняя, пронизывающая сырость. Дорога была грязна, блестели там и сям лужицы, а в желтом поле
из травы глядела сама осень, унылая, гнилая, темная. По правую сторону дороги был огород, весь изрытый, мрачный, кое-где возвышались на нем подсолнечники с опущенными, уже черными головами.
Он вскрывал внутренности животных и собирал необыкновенные
травы…Однажды он толок что-то в железной ступе, и
из ступы с страшным треском
вышел нечистый дух в виде синеватого пламени.
Видимо, княжна вела этот разговор исключительно для того, чтобы дать время князю разглядеть Татьяну, а Татьяне князя. Когда, наконец, княжна сказала «а», давая этим понять, что Таня может уходить, последняя быстро
вышла из аллеи, но, тотчас обогнув ее по
траве, чуть слышно прокралась к тому месту, где стояла скамейка, на которой сидели князь и княжна. Она не слыхала, в какой форме спросила княжна у князя мнение о ней, но ответ последнего донесся до нее отчетливо и ясно.
Вышел рано. На душе хорошо, радостно. Чудное утро, солнце только
вышло из-за деревьев, роса блестит и на
траве, и на деревьях. Все мило, и все милы. Так хорошо, что умирать не хочется. Точно, не хочется умирать. Пожил бы еще в этом мире, с такой красотой вокруг и радостью на душе. Ну, да это не мое дело, а хозяина…
Когда он в первый день, встав рано утром,
вышел на заре
из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной
траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших
из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, всё заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.