Неточные совпадения
Перед ним была Софья: играя, он видел все ее, уже с пробудившимися страстями, страдающую и любящую — и только дошло до
вопроса: «кого?» — звуки у него будто оборвались. Он
встал и открыл форточку.
Но я сознавал, что надежды нет, что все кончено. Я чувствовал это по глубокой печали, разлитой кругом, и удивлялся, что еще вчера я мог этого не чувствовать, а еще сегодня веселился так беспечно… И в первый раз
встал перед сознанием
вопрос: что же теперь будет с матерью, болезненной и слабой, и с нами?..
Она
встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибирать комнату. В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненно взяла ее в руки и хотела сунуть под печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывок знамени, тщательно сложила красный лоскут и спрятала его в карман, а палку переломила о колено и бросила на шесток. Потом вымыла окна и пол холодной водой, поставила самовар, оделась. Села в кухне у окна, и снова
перед нею
встал вопрос...
Вопрос тяжело толкнул ее в грудь —
перед нею
встал Рыбин, и она почувствовала себя виноватой, что сразу не заговорила о нем. Наклонясь на стуле, она подвинулась к Николаю и, стараясь сохранить спокойствие, боясь позабыть что-нибудь, начала рассказывать.
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не поймет вашего
вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она кому в горле
встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар, поправлять улицу
перед домом, а куда ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про всех лежит, да и по ней некому ездить».
Что с ними будет? — этот
вопрос вставал перед ней назойливо и ежеминутно; но ведь ни этим
вопросом, ни даже более страшными не удержишь того, кто рвется на волю.
Представьте себе столоначальника, которому директор, под веселую руку, сказал бы: «Любезный друг! для моих соображений необходимо знать, сколько Россия может ежегодно производить картофеля — так потрудитесь сделать подробное вычисление!»
Встал ли бы в тупик столоначальник
перед подобным
вопросом?
Евсей смутился,
вопрос старика
встал перед ним во всей силе своей простоты.
И вот
перед этими людьми
встает вопрос: искать других небес. Там они тоже будут чужие, но зато там есть настоящее солнце, есть тепло и уже решительно не нужно думать ни о сене, ни о жите, ни об огурцах. Гуляй, свободный и беспечный, по зеленым паркам и лесам, и ежели есть охота, то решай в голове судьбы человечества.
При входе Печорина в гостиную, если можно так назвать четыреугольную комнату, украшенную единственным столом, покрытым клеенкою,
перед которым стоял старый диван и три стула, низенькая и опрятная старушка
встала с своего места и повторила
вопрос кухарки.
Двадцать девятого ноября,
перед обедом, Гоголь привозил к нам своих сестер. Их разласкали донельзя, даже больная моя сестра
встала с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и падали, от чего приходили в такую конфузию, что ни на один
вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на бедного Гоголя.
Теперь эта душа открылась
перед молодым человеком; он понял, чего искал бродяга своим темным умом; понял, что и
перед человеком с грубыми чертами могут
вставать проклятые
вопросы. Жизнь оскорбила этого человека — вот он восстал, и он ставит эти
вопросы, обращая их к жизни, требуя у нее ответа.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией,
перед теократическим сознанием его
встал новый
вопрос: какова же природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Но
перед Левиным
встает, как сам он чувствует, «опасный»
вопрос: «Ну, а евреи, магометане, конфуцианцы, буддисты, что же они такое?» Левин отвечает: «
Вопроса о других верованиях и их отношениях к божеству я не имею права и возможности решить». Кто же тогда дал ему право решать
вопрос о христианских верованиях, — решать, что именно моральное содержание христианства единственно дает людям силу жизни?
Довольно было этой случайной встречи, чтобы все так долго созидаемое душевное спокойствие разлетелось прахом, — и вот я опять не знаю, куда деваться от тоски. Мне вспоминается страстная речь этого человека, вспоминается жадное внимание, с каким его слушала Наташа; я вижу, как карикатурно-убога, убога его программа, и все-таки чувствую себя
перед ним таким маленьким и жалким. И передо мною опять
встает вопрос: ну, а я-то, чем же я живу?
Жизнь вдруг стала для него страшна. Зашевелились в ней тяжелые, жуткие
вопросы… В последнее время он с каждым годом относился к ней все легче. Обходил ее противоречия, закрывал глаза на глубины. Еще немного — и жизнь стала бы простою и ровною, как летняя накатанная дорога. И вот вдруг эта смерть Варвары Васильевны… Вместе с ее тенью
перед ним
встали полузабытые тени прошлого.
Встали близкие, молодые лица. Гордые и суровые, все они погибли так или иначе — не отступили
перед жизнью, не примирились с нею.
Но недалеко время, когда
перед вами
встанет тот же
вопрос…
Впервые эти
вопросы встали перед ним так отчетливо.
Вопросы о ценности жизни, о смысле ее
перед лицом неизбежной смерти, —
вопросы, занимавшие в его произведениях и раньше центральное место, — теперь
встают перед ним с настойчивостью небывалою.
Но
перед нами
встает вопрос: есть ли другой религиозный путь, иной религиозный опыт, опыт творческого экстаза?
Такими мрачными красками мысленно рисовал себе будущее Сергей Семенович Зиновьев, и снова
перед ним
вставал роковой
вопрос: «Что же делать?»
— Но если оно так пойдет, — продолжал все тем же ласково-интимным тоном Пятов, —
перед вами
встанет более серьезный
вопрос.