Неточные совпадения
Много всяких чувств пробудилось и
вспыхнуло в молодой
груди козака.
Базаров быстро пробежал письмо и сделал усилие над собою, чтобы не выказать злорадного чувства, которое мгновенно
вспыхнуло у него
в груди.
За окном шелестел дождь, гладя стекла.
Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки на
груди, рассеянно глядя
в окно. Клим спросил: что такое дядя Хрисанф?
Как будто
в голове,
в груди его вдруг тихо
вспыхнули, но не горят, а медленно истлевают человеческие способности думать и говорить, способность помнить.
Она остановилась, положила ему руку на плечо, долго глядела на него и вдруг, отбросив зонтик
в сторону, быстро и жарко обвила его шею руками, поцеловала, потом вся
вспыхнула, прижала лицо к его
груди и прибавила тихо...
Он громко запел ту же песню и весь спирт вылил
в огонь. На мгновение
в костре
вспыхнуло синее пламя. После этого Дерсу стал бросать
в костер листья табака, сухую рыбу, мясо, соль, чумизу, рис, муку, кусок синей дабы, новые китайские улы, коробок спичек и, наконец, пустую бутылку. Дерсу перестал петь. Он сел на землю, опустил голову на
грудь и глубоко о чем-то задумался.
Незнаемых тобой, — одно желанье,
Отрадное для молодого сердца,
А вместе все,
в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, — зажгут все чувства разом,
И
вспыхнет кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, — и заколышет
грудьЖеланная тобой любовь девичья.
В ней
вспыхивает по временам только искра того священного пламени, которое пылает
в каждой
груди человеческой, пока не будет залито наплывом житейской грязи.
Стан высокий, стройный и роскошный, античная
грудь, античные плечи, прелестная ручка, волосы черные, черные как вороново крыло, и кроткие, умные голубые глаза, которые так и смотрели
в душу, так и западали
в сердце, говоря, что мы на все смотрим и все видим, мы не боимся страстей, но от дерзкого взора они
в нас не
вспыхнут пожаром.
— Не увидят! — воскликнула мать.
В ее
груди вдруг болезненно ярко
вспыхнула все время незаметно тлевшая надежда и оживила ее… «А может быть, и он тоже…» — думала она, поспешно одеваясь.
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его
грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности
вспыхнуть, разгореться и согреть кровь
в отвердевших жилах,
в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
В сердце ее
вспыхнули тоска разочарования и — радость видеть Андрея.
Вспыхнули, смешались
в одно большое, жгучее чувство; оно обняло ее горячей волной, обняло, подняло, и она ткнулась лицом
в грудь Андрея. Он крепко сжал ее, руки его дрожали, мать молча, тихо плакала, он гладил ее волосы и говорил, точно пел...
Он стремглав, закрывши глаза, бросился вниз с крутого откоса, двумя скачками перепрыгнул рельсы и, не останавливаясь, одним духом взобрался наверх. Ноздри у него раздулись,
грудь порывисто дышала. Но
в душе у него вдруг
вспыхнула гордая, дерзкая и злая отвага.
Нет, он плохо понимал. Жадно ловил её слова, складывал их ряды
в памяти, но смысл её речи ускользал от него. Сознаться
в этом было стыдно, и не хотелось прерывать её жалобу, но чем более говорила она, тем чаще разрывалась связь между её словами.
Вспыхивали вопросы, но не успевал он спросить об одном — являлось другое и тоже настойчиво просило ответа.
В груди у него что-то металось, стараясь за всем поспеть, всё схватить, и — всё спутывало. Но были сегодня
в её речи некоторые близкие, понятные мысли.
«Будь-ка я знающ, как они, я бы им на всё ответил!» — вдруг
вспыхнула у Кожемякина острая мысль и, точно туча, рассеялась
в груди; быстро, как стрижи, замелькали воспоминания о недавних днях, возбуждая подавленную обиду на людей.
Он долго рассказывал о том, как бьют солдат на службе, Матвей прижался щекою к его
груди и, слыша, как
в ней что-то хрипело, думал, что там, задыхаясь, умирает та чёрная и страшная сила, которая недавно
вспыхнула на лице отцовом.
— Отчего… отчего! — Литвинов сошел
в сторону с дорожки, Ирина молча последовала за ним. — Отчего? — повторил он еще раз, и лицо его внезапно
вспыхнуло, и чувство, похожее на злобу, стиснуло ему
грудь и горло. — Вы… вы это спрашиваете, после всего, что произошло между нами? Не теперь, конечно, не теперь, а там…там…
в Москве.
— Gloria, madonna, gloria! [Слава, мадонна, слава! (Итал.).] — тысячью
грудей грянула черная толпа, и — мир изменился: всюду
в окнах
вспыхнули огни,
в воздухе простерлись руки с факелами
в них, всюду летели золотые искры, горело зеленое, красное, фиолетовое, плавали голуби над головами людей, все лица смотрели вверх, радостно крича...
Солнце горит
в небе, как огненный цветок, и сеет золотую пыль своих лучей на серые
груди скал, а из каждой морщины камня, встречу солнца, жадно тянется живое — изумрудные травы, голубые, как небо, цветы. Золотые искры солнечного света
вспыхивают и гаснут
в полных каплях хрустальной росы.
Лицо у неё было плутоватое, ласковое, глаза блестели задорно… Лунёв, протянув руку, взял её за плечо…
В нём
вспыхнула ненависть к ней, зверское желание обнять её, давить на своей
груди и слушать треск её тонких костей.
Это вырвалось у Фомы совершенно неожиданно для него; раньше он никогда не думал ничего подобного. Но теперь, сказав крестному эти слова, он вдруг понял, что, если б крестный взял у него имущество, — он стал бы совершенно свободным человеком, мог бы идти, куда хочется, делать, что угодно… До этой минуты он был опутан чем-то, но не знал своих пут, не умел сорвать их с себя, а теперь они сами спадают с него так легко и просто.
В груди его
вспыхнула тревожная и радостная надежда, он бессвязно бормотал...
— Шевелись — живее! — звучно крикнул он вниз. Несколько голов поднялось к нему, мелькнули пред ним какие-то лица, и одно из них — лицо женщины с черными глазами — ласково и заманчиво улыбнулось ему. От этой улыбки у него
в груди что-то
вспыхнуло и горячей волной полилось по жилам. Он оторвался от перил и снова подошел к столу, чувствуя, что щеки у него горят.
По временам она, конечно,
вспыхивала, щеки ее слегка алели, глаза туманились,
грудь поднималась и не умела сдержать затаенного вздоха; но как-то всегда,
в эти тяжкие минуты, подоспевал к ней на выручку «куколка».
Через несколько секунд он увидал полковника: старик спал, склонив голову на плечо, и сладко всхрапывал. Потом ему нужно было убедить себя
в том, что монотонное и жалобное стенание раздаётся не
в его
груди, а за окнами и что это плачет дождь, а не его обиженное сердце. Тогда
в нём
вспыхнула злоба.
Бурмистров вздрагивал от холода. Часто повторяемый вопрос — что делать? — был близок ему и держал его
в углу, как собаку на цепи. Эти зажиточные люди были не любимы им, он знал, что и они не любят его, но сегодня
в его
груди чувства плыли подобно облакам, сливаясь
в неясную свинцовую массу. Порою
в ней
вспыхивал какой-то синий болотный огонек и тотчас угасал.
Голос ее замер
в судорожном, страстном рыдании,
грудь волновалась глубоко, и лицо
вспыхнуло, как заря вечерняя.
Катерина что-то отвечала ему, но Ордынов не расслышал, что именно: старик не дал ей кончить; он схватил ее за руку, как бы не
в силах более сдержать всего, что теснилось
в груди его. Лицо его было бледно; глаза то мутились, то
вспыхивали ярким огнем; побелевшие губы дрожали, и неровным, смятенным голосом,
в котором сверкал минутами какой-то странный восторг, он сказал ей...
Проходя мимо открытого окна, Фленушка заглянула
в него… Как
в темную ночь сверкнет на один миг молния, а потом все, и небо, и земля, погрузится
в непроглядный мрак, так неуловимым пламенем
вспыхнули глаза у Фленушки, когда она посмотрела
в окно… Миг один — и, подсевши к столу, стала она холодна и степенна, и никто из девиц не заметил мимолетного ее оживления. Дума, крепкая, мрачная дума легла на высоком челе, мерно и трепетно
грудь поднималась. Молчала Фленушка.
Ольга поднялась и дала ему поцеловать себя
в неподвижные губы… Поцелуй этот был холоден, но еще более он поджег костер, тлевший
в моей
груди и готовый каждую минуту
вспыхнуть пламенем… Я отвернулся и, стиснув губы, стал ждать конца обеда… Конец этот наступил, к счастью, скоро, иначе бы я не выдержал…
У Дуни
в глазах помутилось, лицо
вспыхнуло пламенем, губы судорожно задрожали, а девственная
грудь высоко и трепетно стала подниматься, потом слезы хлынули из очей. Ни слова
в ответ она не сказала.
Когда он вернулся к себе
в избу, то не застал ни одного товарища. Денщик доложил ему, что все они ушли к «генералу Фонтрябкину», приславшему за ними верхового… На мгновение
в груди Рябовича
вспыхнула радость, но он тотчас же потушил ее, лег
в постель и назло своей судьбе, точно желая досадить ей, не пошел к генералу.
Громовый удар, раздробившись у ног Волынского, не так ужаснул бы его, как появление этого лица. От двусмысленных слов Липмана буря заходила
в груди; он
вспыхнул, и — слово бездельник! было приветствием обер-гофкомиссару, или обер-гофшпиону.
Павел поднялся на высокий вал, распростер руки и точно звал к себе на
грудь и ветер, и черную тучу, и все небо, такое прекрасное
в своем огненном гневе. И ветер кружился по его лицу, точно ощупывая его, и со свистом врывался
в гущу податливых листьев; а туча
вспыхивала и грохотала, и, низко склонившись, бежали колосья.
Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «спаси от бед рабы твоя, Богородице», и священник и дьякон подхватывали: «яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству» — на всех лицах
вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой
в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им
в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса, и слышались вздохи и удары крестов по
грудям.