Неточные совпадения
В числе этих всех невест, которые приходили ей на
память, она
вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала.
И тут она
вспомнила о прошедшем с Алексеем Александровичем, о том, как она изгладила его из своей
памяти.
Не в полной
памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только
вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
Памяти,
памяти у меня нет, я бы
вспомнила!
Месяца полтора назад он
вспомнил про адрес; у него были две вещи, годные к закладу: старые отцовские серебряные часы и маленькое золотое колечко с тремя какими-то красными камешками, подаренное ему при прощании сестрой, на
память.
Ночами, в постели, перед тем как заснуть,
вспоминая все, что слышал за день, он отсевал непонятное и неяркое, как шелуху, бережно сохраняя в
памяти наиболее крупные зерна разных мудростей, чтоб, при случае, воспользоваться ими и еще раз подкрепить репутацию юноши вдумчивого.
«Поставить себя в центр круга непоколебимых выводов», —
вспомнил он фразу Брагина и возмутился засоренностью своей
памяти.
Но механическая работа перенасыщенной
памяти продолжалась, выдвигая дворника Николая, аккуратного, хитренького Осипа, рыжего Семена, грузчиков на Сибирской пристани в Нижнем, десятки мимоходом отмеченных дерзких людей, вереницу их закончили бородатые, зубастые рожи солдат на перроне станции Новгород. И совершенно естественно было
вспомнить мрачную книгу «Наше преступление». Все это расстраивало и даже озлобляло, а злиться Клим Самгин не любил.
— Утомил я вас рассказами. Бывают такие капризы
памяти, — продолжал он, разливая вино по стаканам. — Иногда
вспоминают, вероятно, для того, чтоб скорее забыть. Разгрузить
память.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко исчезает из
памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не
вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Самгин
вспомнил, что в детстве он читал «Калевалу», подарок матери; книга эта, написанная стихами, которые прыгали мимо
памяти, показалась ему скучной, но мать все-таки заставила прочитать ее до конца.
Соседями аккомпаниатора сидели с левой руки — «последний классик» и комическая актриса, по правую — огромный толстый поэт. Самгин
вспомнил, что этот тяжелый парень еще до 905 года одобрил в сонете известный, но никем до него не одобряемый, поступок Иуды из Кариота.
Память механически подсказала Иудино дело Азефа и другие акты политического предательства. И так же механически подумалось, что в XX веке Иуда весьма часто является героем поэзии и прозы, — героем, которого объясняют и оправдывают.
Даже для Федосовой он с трудом находил те большие слова, которыми надеялся рассказать о ней, а когда произносил эти слова, слышал, что они звучат сухо, тускло. Но все-таки выходило как-то так, что наиболее сильное впечатление на выставке всероссийского труда вызвала у него кривобокая старушка. Ему было неловко
вспомнить о надеждах, связанных с молодым человеком, который оставил в
памяти его только виноватую улыбку.
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла, в комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался
вспомнить слова своей речи, но
память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
Она давно уже истлела в его
памяти, этот чахоточный точно воскресил ее из мертвых. Он
вспомнил осторожный жест, которым эта женщина укладывала в корсет свои груди,
вспомнил ее молчаливую нежность. Что еще осталось в
памяти от нее?.. Ничего не осталось.
Многие похудели от бессонницы, от усиленной работы и бродили как будто на другой день оргии. И теперь
вспомнишь, как накренило один раз фрегат, так станет больно, будто
вспомнишь какую-то обиду. Сердце хранит долго злую
память о таких минутах!
— Знаю, — безучастно произнес Алеша, и вдруг мелькнул у него в уме образ брата Дмитрия, но только мелькнул, и хоть напомнил что-то, какое-то дело спешное, которого уже нельзя более ни на минуту откладывать, какой-то долг, обязанность страшную, но и это воспоминание не произвело никакого на него впечатления, не достигло сердца его, в тот же миг вылетело из
памяти и забылось. Но долго потом
вспоминал об этом Алеша.
И неужели ты, моя Гаетана, не с той же ясной улыбкой
вспоминаешь о нашей встрече, неужели что-нибудь горькое примешивается к
памяти обо мне через двадцать два года? Мне было бы это очень больно. И где ты? И как прожила жизнь?
Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить:
память его была как карман старого скряги, из которого полушки не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом. Тут только, будто сквозь сон,
вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу… Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.
И странно: тотчас же исчезло из
памяти и лицо Лены, и я не мог восстановить его так ясно, как
вспоминал любое другое лицо: Мани Дембицкой, Люни, Басиной Иты, Сони.
Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе — стоит; ибо это — живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из
памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.
Теперь он проснулся с обновленною душой, и она, его давняя подруга, являлась ему в новом свете.
Вспоминая все, что произошло вчера, до малейших подробностей, он прислушивался с удивлением к тону ее «нового» голоса, который восстановило в его
памяти воображение. «Полюбила…», «Какой ты глупый!..»
Вспомнил я, что некогда блаженной
памяти нянюшка моя Клементьевна, по имени Прасковья, нареченная Пятница, охотница была до кофею и говаривала, что помогает он от головной боли. Как чашек пять выпью, — говаривала она, — так и свет вижу, а без того умерла бы в три дни.
Так что, когда Аглая вдруг подтвердила теперь, что она с ним вдвоем застрелила голубя,
память его разом осветилась, и он
вспомнил обо всем об этом сам до последней подробности, как нередко вспоминается в летах преклонных что-нибудь из далекого прошлого.
Он
вспомнил уже потом, чрез несколько дней, что в эти лихорадочные часы почти всё время представлялись ему ее глаза, ее взгляд, слышались ее слова — странные какие-то слова, хоть и немного потом осталось у него в
памяти после этих лихорадочных и тоскливых часов.
Разумеется, потом я забыл свой рассказ; но теперь, восстановляя давно прошедшее в моей
памяти, я неожиданно наткнулся на груду обломков этой сказки; много слов и выражений ожило для меня, и я попытался
вспомнить ее.
— Прошу тебя только, говори тише. Она хоть и больна, но совершенно в
памяти, и как тебя увидела, я заметил, как будто вздрогнула. Значит, вчерашнее
вспомнила…
Старик постоял с минуту, как бы ища в своей
памяти, но наконец
вспомнил. И, сказать по правде,
вспомнил с видимым удовольствием.
— Куда, чай, узнать? — отозвалась Варвара с горечью, — мы люди темные, подначальные, поколь в глазах, дотоль нас и знают… А
вспомните, может, матушка, как вы меня в холодном чулане без пищи держивали, за косы таскивали… али вам не в диковину такие-то дела, али много за вами этого водилось, что и на
памяти ничего не удержалось?..
Вспомнила, что у нее в саквояже лежит перстенек с бирюзой, который когда-то носил на указательном пальце ее покойный муж, вынула, немножко всплакнула (надо же
память покойного «друга» почтить!) и… отдала.
Сидя третий день в номере «Европейской гостиницы», я уже кончал описание поездки, но
вспомнил о цепях Стеньки Разина, и тут же пришло на
память, что где-то в станице под Новочеркасском живет известный педагог, знающий много о Разине, что зовут его Иван Иванович, а фамилию его и название станицы забыл.
— Атаман, — сказал он вдруг, — как подумаю об этом, так сердце и защемит. Вот особливо сегодня, как нарядился нищим, то так живо все припоминаю, как будто вчера было. Да не только то время, а не знаю с чего стало мне вдруг памятно и такое, о чем я давно уж не думал. Говорят, оно не к добру, когда ни с того ни с другого станешь вдруг
вспоминать, что уж из
памяти вышиб!..
Слова Годунова также пришли ему на
память, и он горько усмехнулся,
вспомнив, с какою уверенностью Годунов говорил о своем знании человеческого сердца. «Видно, — подумал он, — не все умеет угадывать Борис Федорыч! Государственное дело и сердце Ивана Васильевича ему ведомы; он знает наперед, что скажет Малюта, что сделает тот или другой опричник; но как чувствуют те, которые не ищут своих выгод, это для него потемки!»
Между тем безгромный, тихий дождь пролил, воздух стал чист и свеж, небо очистилось, и на востоке седой сумрак начинает серебриться, приготовляя место заре дня иже во святых отца нашего Мефодия Песношского, дня, которому, как мы можем
вспомнить, дьякон Ахилла придавал такое особенное и, можно сказать, великое значение, что даже велел кроткой протопопице записать у себя этот день на всегдашнюю
память.
Она звала его к себе
памятью о теле её, он пошёл к ней утром, зная, что муж её на базаре, дорогой подбирал в
памяти ласковые, нежные слова,
вспоминал их много, но увидал её и не сказал ни одного, чувствуя, что ей это не нужно, а ему не сказать их без насилия над собою.
«Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь
вспомнить что-нибудь утешительное, но
память упорно останавливалась на одном: идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к земле город, точно распятый по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый по всей земле, шепчет, просит...
Вот только эти два лица и остались тогда в моей
памяти, и с обоими из них я впоследствии не раз встречался и
вспоминал то огромное впечатление, которое они на меня тогда произвели. И говорил мне тогда Мельников...
— Знатный городок! — продолжал запорожец. — Я живал в нем месяцев по шести сряду, и у меня есть там задушевный приятель. Не знавал ли ты купца из мясного ряда, по имени Кирила Степанова?.. а по прозванью… как бишь его?.. дай бог
память! тьфу, батюшки!.. такое мудреное прозвище…
вспомнить не могу!
Литвинов попытался изгнать из головы образ Ирины; но это ему не удалось. Он именно потому и не
вспоминал о своей невесте; он чувствовал: сегодня тот образ своего места не уступит. Он положил, не тревожась более, ждать разгадки всей этой"странной истории"; разгадка эта не могла замедлиться, и Литвинов нисколько не сомневался в том, что она будет самая безобидная и естественная. Так думал он, а между тем не один образ Ирины не покидал его — все слова ее поочередно приходили ему на
память.
И я не могу сказать — тогда или после,
вспоминая об этих часах, я испытал чувство, которое и по сей день живо в
памяти моего сердца.
Уснул Дружок. Еще метлешится кое-что в тумане
памяти, но что — разобрать не могу… Если бы кто-нибудь пришел и спросил, о чем я задумался, я, может быть, еще не упустил бы из внимания Чехова,
вспомнил бы пустой какой-нибудь фактик, зацепился бы за него — и пошли бы, пошли воспоминания…
В Царицыне, увидав с великой радостью Волгу,
вспомнил свою жизнь бурлацкую и в
память Нюхаря Костыги, моего лямочного друга, купил берестяную с фольгой вятскую тавлинку, четверку костромского нюхательного табаку мятного — он летом хорош, мята в носу холодит, — понюхал и ожил!
Она поняла и поверила мне — это я видел по ее внезапной бледности и по тому, как она вдруг скрестила на груди руки со страхом и мольбой. В мгновение в ее
памяти промелькнуло ее недавнее прошлое, она сообразила и с неумолимою ясностью увидела всю правду. Но в то же время она
вспомнила, что я лакей, низшее существо… Проходимец с всклокоченными волосами, с красным от жара лицом, быть может пьяный, в каком-то пошлом пальто, грубо вмешался в ее интимную жизнь, и это оскорбило ее. Она сказала мне сурово...
Живи так, чтобы на старости было чем молодые годы вспомянуть… вот я
вспомнила себя и хоть поплакала, а разгорелось сердце-то от одной от
памяти, как прежде жила…
О, где ты, волшебный мир, Шехеразада человеческой жизни, с которым часто так неблагосклонно, грубо обходятся взрослые люди, разрушая его очарование насмешками и преждевременными речами! Ты, золотое время детского счастия,
память которого так сладко и грустно волнует душу старика! Счастлив тот, кто имел его, кому есть что
вспомнить! У многих проходит оно незаметно или нерадостно, и в зрелом возрасте остается только
память холодности и даже жестокости людей.
И весь день в тоске, не доверяя предчувствиям матери, провела Линочка, а следующий номер газеты принес чудесное подтверждение: убит действительно не Сашка Жегулев, а кто-то другой. И снова без отмет и счета потянулись похожие дни и все те же страшные ночи,
вспоминать которые отказывались и слух, и
память, и утром, при дневном свете, признавали за сон.
Это известие заставило воеводу задуматься. Дал он маху — девка обошла, а теперь Арефа будет ходить по городу да бахвалиться. Нет, нехорошо. Когда пришло время спуститься вниз, для допроса с пристрастием, воевода только махнул рукой и уехал домой. Он
вспомнил нехороший сон, который видел ночью. Будто сидит он на берегу, а вода так и подступает; он бежать, а вода за ним. Вышибло из
памяти этот сон, а то не видать бы Арефе свободы, как своих ушей.
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда
вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его
памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Говоря мальчику обычные слова увещаний, Пётр
вспоминал время, когда он сам выслушивал эти же слова и они не доходили до сердца его, не оставались в
памяти, вызывая только скуку и лишь ненадолго страх.
К чему же теперь, когда прошло так много лет, я
вспомнил ее, обреченную на четырехмесячный страх. Не даром. Женщина эта была второй моей пациенткой в этой области, которой впоследствии я отдал мои лучшие годы. Первым был тот — со звездной сыпью на груди. Итак, она была второй и единственным исключением: она боялась. Единственная в моей
памяти, сохранившей освещенную керосиновыми лампами работу нас четверых (Пелагеи Ивановны, Анны Николаевны, Демьяна Лукича и меня).