Неточные совпадения
— Ты ее увидишь, Евгений; но сперва надобно побеседовать с господином доктором. Я им расскажу всю историю болезни, так как Сидор Сидорыч
уехал (так звали уездного
врача), и мы сделаем маленькую консультацию.
Отец приказал мне учиться в томском университете на
врача или адвоката, но я
уехал в Москву, решив, что пойду в прокуратуру.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал больную. Это был один из тех неумелых и неразвитых захолустных
врачей, которые из всех затруднений выходили с честью при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна. Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и, приняв из рук Степаниды Михайловны (на этот раз трезвой) красную ассигнацию,
уехал обратно в город.
Такой прием графа и самая бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили больную в постель. А о том, чем, собственно, дочь больна и в какой мере опасна ее болезнь, граф даже забыл и спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного
врача; но как бы то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что дочь начала немного дремать, поцеловал ее, перекрестил и
уехал.
Я
уехал через пять дней и прежде всего пошел к
врачу уездной больницы.
Давно я не брал в руки тетрадь. Я закутан, лошади ждут. Бомгард
уехал с Гореловского участка, и меня послали замещать его. На мой участок — женщина-врач.
Один из
врачей признал случай безнадежным и
уехал.
Уездные
врачи (которых тогда было по одному на уезд) делали только судебные «вскрытия», а лечить больных времени не имели; отец мой обладал «Лечебником штаб-доктора Егора Каменецкого», но не имел дара лечить; матушка боялась заразы, а француз-доктор, женатый на нашей богатой соседке, бывшей княгине Д*, еще в самом начале голодного года покинул жену и
уехал от снежных сугробов России на свою цветущую родину, а оттуда в палящие степи Африки, где охотился на львов вместе с Клодом Жераром.
Когда мисс Мабель вышла снова к детям, она велела им собираться как можно скорее домой, потому что больной Леночке был необходим полный покой и тишина. Дети Извольцевы бесшумно оделись и сели в экипаж; Раевы последовали их примеру. С ними вместе
уехал и Павлик, посланный вместе с конюхом Андроном верхом за ближайшим
врачом.
Врач пожал плечами и
уехал.
Полгода назад товарищи-врачи решили, что у него начинается чахотка, и посоветовали ему бросить всё и
уехать в Крым. Узнавши об этом, Ольга Дмитриевна сделала вид, что это ее очень испугало; она стала ласкаться к мужу и всё уверяла, что в Крыму холодно и скучно, а лучше бы в Ниццу, и что она поедет вместе и будет там ухаживать за ним, беречь его, покоить…
Отец мой был поляк и католик. По семейным преданиям, его отец, Игнатий Михайлович, был очень богатый человек, участвовал в польском восстании 1830–1831 годов, имение его было конфисковано, и он вскоре умер в бедности. Отца моего взял к себе на воспитание его дядя, Викентий Михайлович, тульский помещик, штабс-капитан русской службы в отставке, православный. В университете отец сильно нуждался; когда кончил
врачом, пришлось думать о куске хлеба и
уехать из Москвы. Однажды он мне сказал...
И еще сильнее я почувствовал эту его грусть, когда через несколько дней, по телефонному вызову Антона Павловича, пришел к нему проститься. Он
уезжал в Москву, радостно укладывался, говорил о предстоящей встрече с женою, Ольгой Леонардовной Книппер, о милой Москве. О Москве он говорил, как школьник о родном городе, куда едет на каникулы; а на лбу лежала темная тень обреченности. Как
врач, он понимал, что дела его очень плохи.
Все толпились вокруг и расспрашивали, —
врачи, сестры, больные офицеры. Расспрашивали любовно, с жадным интересом, и опять все кругом, все эти больные казались такими тусклыми рядом с ним, окруженным ореолом борьбы и опасности. И вдруг мне стал понятен красавец уссуриец, так упорно не хотевший
уезжать с дизентерией.
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел в негодование и гневно спросил главного
врача, почему такой больной не изолирован. Главный
врач почтительно объяснил, что эта болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше.
Уезжая, он поблагодарил главного
врача за порядок в госпитале.
Давид Брук собирался вечером поговорить с братом, но после обеда Иван
уехал с главным
врачом в корпусное казначейство. Давид ужасно волновался, — вдруг Иван в дороге опять заговорит с главным
врачом о дележке.
Наутро мы собрались
уезжать. Главного
врача обступили китайцы, у которых он брал фураж, дрова, у которых в фанзах ночевали нижние чины. Главный
врач, как будто занятый каким-то делом, нетерпеливо говорил...
«Прикомандированные»
врачи, которые при нас без дела толклись в бараках, теперь все были разосланы Горбацевичем по полкам; они
уехали в одних шведских куртках, без шинелей: Горбацевич так и не позволил им съездить в Харбин за их вещами. Всю громадную работу в обоих мукденских бараках делали теперь восемь штатных ординаторов. Они бессменно работали день и ночь, еле стоя на ногах. А раненых все подносили и подвозили.
Доктору же в глубине души хотелось не такой развязки. Ему хотелось, чтобы фельдшерская тетушка восторжествовала и чтобы управа, невзирая на его восьмилетнюю добросовестную службу, без разговоров и даже с удовольствием приняла бы его отставку. Он мечтал о том, как он будет
уезжать из больницы, к которой привык, как напишет письмо в газету «
Врач», как товарищи поднесут ему сочувственный адрес…
Султанову пришлось подать рапорт о болезни, и он вместе с Новицкою
уехал в Харбин. Через месяц Султанов воротился обратно в качестве главного
врача госпиталя другой дивизии нашего корпуса. С этих пор рядом со штабом корпуса стали ставить этот госпиталь. Что касается д-ра Васильева, то корпусный командир устроил так, что его перевели из его корпуса куда-то в другой.
Контролеры
уехали. Главный
врач и смотритель ходили довольные и веселые. Младший Брук корчился от зависти, худел и задумывался.
Волгин
уехал из дому своего, оставив Лукерию Павловну на попечение домового
врача и избранной наемной прислуги, и вступил вновь на службу.
Окончив одним из первых курс медико-хирургической академии, он пожелал
уехать из Петербурга, чтобы в провинциальном уединении готовиться к докторскому экзамену, и принял место
врача в одном из кавалерийских полков, расположенных под Киевом.
Он хотел остаться в строю и только по настоятельному совету
врачей и командующего армией
уехал в Ляоян.
Врач вышел из спальни, получил за визит и
уехал. Купец передал на другой день бывшим на консилиуме докторам странное приказание. Те посоветовали исполнить. Больная выздоровела.