Путешествiе изъ Петербурга въ Гурзувiтъ. Или путевые записки праздного исследователя о расейских дорогах и о Мироустройстве Отечества при пересечении оного поперек с Севера на Юг и обратно

А.Ча.гин

Небезызвестный Автор с маниакальным упорством продолжает шлифовку граней сверкающего бриллианта в короне российского государства.На этот раз вашему вниманию предложен сборник очерков, эссе и преданий, подчерпнутых неутомимым исследователем из бездонных глубин души волшебной Тавриды.На обложке – фрагмент картины И.К.Айвазовского «Вечер в Крыму. Ялта», 1848 г., х.м.

Путешествие из Петербурга в Гурзувит

Глава 1. Дорога Туда

«Я взглянул окрест меня — душа моя, страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствии человека произходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Уже ли, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящаго невинно, сокрыла истинну на веки? Уже ли сия грозная мачиха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом.»

А.Н.Р.

Позавтракав кофеем с баранками, мы, осенив себя крестным знаменем, тронулись в путь, и по обыкновению своему я, будучи водителем экипажа, поскак… нет-нет, помчался во всю мочь, благодаря чему уже через час другой, обогнув все заторы и извивы, были на коренном московском тракте.

Надо сказать, любезный читатель, что путь сей мне хорошо знаком — не раз я со свистом пролетал его и в худшие и в лучшие времена.

Вот сейчас, после величественных свершений политических, опять отправились глянуть, что же новаго да свежаго случилось и с путь-дорогой нашей и со странами ея окружающими. Конечный пункт наш — Крымский Край — занимал нас и меня в частности с точки зрения благоустроуства новых земель и содержания жизни жителей, чему я придавал особливое значение.

Что дорога! — ее в привычном безхозном виде нет, одна сплошная ровная полоса шириной в три-четыре почтовых кареты. И такая гладкая будто в след Государя и не ездил никто! Где былая грязь да распутица, где непроходимые дебри бурьяна по обочинам?! Где приключения в конце концов?!

Вот, на скаку минуя Тосно и Новгород, наш экипаж по новейшей объездной, протянувшейся на сотню верст, без задержки проследовал Валдай, Тверь и даже Клин.

Безрадостны наши северные пределы. Тонкая березка, дальняя елочка, болотце. Покосившиеся заборы у пустых, накренившихся изб — все брошено, все в запустении. Некогда веселые Киселенки, Зайцевки брошены и готовятся к полному разорению.

Старые умерли, молодые съехали.

____________________Петербург-Гурзуф — 2500 км___________________

Но что это?! — блеснул свежей позолотой купол, белым боком засиял новый добротный терем — иначе и не скажешь, хлесткой вывеской привлекла взор местная корчма. Живут люди! На полянке у тракта раскинулось торжище унтов чухонских, ваз персидских и невиданных набитых соломой гигантских медведей для забав детей по всей видимости господских. Пиршество коммерции. Куда глядит урядник?!

Кстати замечу, что ни разу ни полицейский ни какой другой служитель закона и порядка не встретился нам на бескрайних полях русской равнины, окаймленной железными опорами и отбойниками нашего тракта. Правда то и дело мелькали знаки свыше о неусыпном механистическом контроле за ездой нашего и других разнообразных экипажей, коих кругом было великое множество. Доверяй, но проверяй. Без этого русскому человеку никак!

Вот уже и Москва! Суета сует и всяческая суета. Въехали прямо в гущу чиновничьих подвод и буйных московских лихачей, не терпящих обгонов и не боящихся прижимов.

Эй, поберегись, зашибу!

Остановились в имении Королевых-Беликовых — прекрасных гостеприимных людей, наших московских родственников, в последнее время усердно занятых расширением своих владений, кои теперь, захватывая Снегири и Волоколамские земли, простираются до Турецких берегов. Торжественный ужин с индейкой в яблоках, светские беседы, рассказы о том, об этом. Покой. Уклад…

Москва. Как много в этом слове для всего русского организма и существа, находящимся в нем, сокрыто! Это и пиршество архитекторы, это и подрезка лихими пролетками справа и слева, это и ширина мощеных мостовых, это и высокие терема и общественные государевы строения. Жуть боярская. Но люблю я, черт возьми, этот древний град за широту души, шум и скорость, вольность и величественность…

Но в путь, едем дальше.

А так как выехали мы рано, чтоб испить по заведенной мной же диспозиции кофею, пришлось останавливаться у придорожного трактира господина МакДональдса, невесть как оказавшегося после заморских запретов посередь нашего Отечества. Кофей — дрянь, помои, честное слово, но вот Карто Фель а-ля Фритюр и Беф Стейк хороши, даром что из североамериканских провинций.

Далее по ходу пути одно приятствие и отдохновение души — за весьма скромную плату местные полицмейстеры и дорогоустроители организовали казенные тракты почище почтовых, куда там даже нашим, столичным проселкам! И так аж до… Хотя нет, Воронеж, что в прошлом, что в нынешнем году явил собой полную профанацию указов Государя.

Со времен Олимпийского праздненства местным Градоначальником было обещано приведение тракта в надлежащее состояние, ан нет. В нарушение царева указа до сих пор тянутся подводы и кареты в узких местах средневековыми караванами верст на 5, а то и десять. Велика наша Русь-матушка и разгильдяям еще есть где разгуляться.

И все же, обозревая окрестности, нельзя не удивиться!

Куда не кинь взор — поля и нивы, где сжатые, где золотящиеся кукурузой и пшеницей. Пасутся тучные стада, состоящие большей частию из коров и овец, чего ранее, при наших прошлых путешествиях, не наблюдалось. Высятся громадные желтые и синие бараки зернохранилищ и литейных заводов, города и поселки сияют чистотой и новомодным цветным Shiffer. Сказка! Негде даже слово критиканское вставить, а так хотелось, но ничего, все еще впереди, отведу душу в каверзах и пристрастиях…

Слово за слово, скрип-поскрип, доехали под звездным небом до диких Донских земель. Дух степной да мрак ночной. Однако же полустанок на 1086 версте от Москвы оказался годным для удобного проживания и вполне сошел за какой-нибудь Баден-Баденский коттедж де Шале с казацким флером и таким же содержателем оного. В шинке при станции обнаружились годные в пищу разносолы и колбасы твердых сортов. Да и как иначе — жара стояла нещадная и все другое давно бы стухло.

На жаре не спалось, и я предался размышлениям о проделанном пути, состоянии нашего многострадального государства и горемычных судьбах крестьян, виденных мною тут и там. Крестьяне надо признаться, справные, одеты-обуты что твой приказчик знатного купеческого торгового дома при посещении им ресторации где-нибудь на Невском прошпекте. Шик-блеск! Да и плодородные земли южных наших уделов не дают усомниться в благополучии ее жителей — то и дело снуют длиннющие четырехконные фуры и гигантские повозки, груженые то зерном, то репой, которая так и валится из них прямо на дорогу и соседние экипажи, изображая этим полное изобилие!

А сами экипажи! Их столько, что того и гляди повалят в кювету! Все сверкают свежим лаком, изощряются в украшениях и позолоте, что твой выезд в Лувре! Чем дальше, тем помпезней! Мой кавказский собрат по перу господин Искандер, до которого уже недалеко, сказал как-то, что бедный человек после обогащения еще сорок лет остается в душе бедным, а богатый после потери состояния всю жизнь остается богатым…

А казенные и частные мануфактуры, разбросанные по всей земле повсеместно — взор радуют. Не то, что было даже 5—7 лет назад. Прогрессия! Сюда бы нравоучительного Дидро или сладкоречивого Руссо, чтоб они сказали со своей либеральной колокольни?

Но, чу, светает. Пора в путь.

Округа Екатеринодарская весьма обильна. По всему тракту как горох рассыпаны магазеи и торги, базары и ярмарки, где чудесным образом наметаны сахарные плоды, гигантские арбузы, золотые тыквы и медовые дыни. Глаз радуется, глядя на все это пиршество.

Дошел таки русский крестьянин до порога насыщения, а кое-где и превзошел его. Да, а ведь я помню владимирские тракты…

Повторяя путь некоего не безвестного поэта — из порт-Кавказа в порт-Крым, — пересекли Черноморо-Азовский проток и беспрепятственно углубились в Тавриду. Отмечу, что в отличие от предыдущих лет, а в особенности от прошлого года, когда нашей Expedision пришлось ночевать посреди чистого поля, на этот раз переправа была организована крайне превосходно и не заняла никакого времени, больше необходимого. А что будет, когда построят мост!

Крым, Крым… очей отрада!

Да-да, те самые райские кущи! И — о, чудо! — сразу после Корчева, поразившего усталых путешественников старорежимными ужасными дорогами и отсутствием каких-либо понятных указателей, вновь открылся великолепный, можно сказать, шоссейный тракт, словно в самой России!

Что за сноровка, что за богатейство — ведь со дня воссоединения с Отчизной не прошло и пары лет, а каков результат. Вот тебе и бюрократия российская, вот тебе и держиморды казначейские. Могут же, когда надо! Ох как надо. И как наглядно!

В общем, доехали. И перед нами открылось Черное море.

Эдак ходко мы с холодных Балтийских берегов махнули до Полуденного края.

Все! Приехали.

Подожди немного, мой добрый читатель, отдохнув мы опять отправимся покорять Таинственный Остров Крым, таящий в себе нескончаемые загадки и несметные сокровища. И несть им числа!

Глава 2. Местечко Гурзуф, как его именуют местные жители

«…старался ему доказать, что малыя и частныя неустройства в обществе, как дробинка падая в пространство моря, неможет возмутить поверхности воды. Но он мне сказал на отрез: когда бы я малая дробинка пошел на дно, то бы конечно на Финском заливе бури несделалось, а я бы пошел жить с тюленями. И с видом негодования простясь со мною лег в свою кибитку, и поехал поспешно.»

А.Н.Р.

Гурзуф, Гурзуф — как много в этом… м-да, кажется, это уже где-то было, да и вообще про другую местность… но все равно, и Гурзуф прекрасен во все времена.

И не меняется вовсе.

Те же улочки, горные проулки, кипарисы и рододендроны, как я их называю. Городок даже не портит громада Девятки (так на местном диалекте называется большой желтый дом в самом центре), нелепым бельмом вперенная посреди курорта, такая же неорганичная как гостиница «Скальная», воздвигнутая в советскую эпоху прямо на руинах генуэзской крепости. На что нам руины — этих крепостей генуэзских в Крыму как собак нерезаных, пусть их, отдых вельмож гораздо важнее. (Вот, наконец, выдавил из себя крамолу пагубную, думаю дальше пойдет легче!). Вышли мы на площадь центральную — бывшую автовокзальную — и душой возрадовались, не удалось врагам Отечества и санкционерам европейским сбить с народа пафос и прилежание! Все вокруг сияет ярким светом и людей тьма-тьмущая, не протолкнуться. Далее, по знаменитой лестнице, которая помнит, если не Афанасия Никитина, то Антона Чехова точно, проследовали на Набережную — еще чище, еще краше. Ресторации на каждом шагу, безделушки заморские прямо в карман лезут, зазывалы питейные сейчас в припляс пустятся! Глаза разбегаются, но моря не видно. Шумно, любезный читатель, весело.

Забавляют и остатки прошлого бусурманского правления в виде торговых вывесок, которые за неимением лучшего то и дело попадаются на глаза. Попадаются и граждане соседнего государства, по большей частью рассекающих прямо по набережной на повозках от герра Порша или, на худой конец, от мистера Купера.

Но особенно в сим благостном месте поражают квазигреческие скульптуры на манер скупого финского эпоса — такие же холодные и глыбообразные.

Нет не о таком убранстве мечтал Александр Сергеевич, сидючи под кипарисом и внимая пению легендарного соловья, не о таком…

Однако, вот он, Пушкин-памятник, светится ликом ясным сквозь ограду министерской санатории. К нему, к нему, друзья, прекрасен наш союз!

___________________________Гурзовит в XIX веке______________________

Но что это?! Будка служивая, суровый сторож с дубиной, замок амбарный. Не желая вызвать недовольства высочайших особ, кои по всей видимости прибыли в это чудесное произведение садово-паркового искусства, сооруженное еще Петром Ионовичем Губониным в радость народным массам, как впрочем и весь курортный Гурзуф, мы осторожно постарались привлечь внимание блюстителя порядка, мол, отчего сии строгости и непущения? Нет проходу — ответствовал нам служитель врат, не малороссийская министерства тепереча, а бери выше, анминистрация Государева здеся!!! Пошли, пошли прочь, не велено!

Вот тебе бабушка и Юрьев день, мы ведь помнили времена, когда гоголевские соотечественники то пускали народ простой в оборонительное ведомство, то не пускали, а в прошлом году, когда со властью еще не было порядка, так и вообще ходи кому в голову взбредет. Значит «анминистрация» Государева боится таки народа, как иначе рассудить, не бандиты же кругом. Народ тоже хочет насладиться лицезрением фонтана «Ночь», нимфой скульптурной да и тем же Пушкиным с Маяковским полюбоваться, кто не видел. А вот что получается. Да нет еще в государстве Российском подлинной демократии (А? Как сказанул, чисто срезал сатрапов!)!

А ну как вообразить себе что сам Петр Ионыч, построивший этот курортный рай для общественного пользования, бился бы при входе в свой парк, а суровый служитель врат сиих гнал его взашей! Каково?!

Кстати, раз служители власти сии не помнят истории, здесь стоит напомнить им о Губонине, Петре Ионовиче — русском купце, промышленнике и меценате.

Родился он в 1825 году в деревне Борисово Московской губернии в семье каменщика. Естественно и начинал работать каменщиком, занимался подрядами по каменным работам. Впоследствии он получил подряд на постройку каменных мостов Московско-Курской железной дороги, затем участвовал и в строительстве других железных дорог, в том числе Севастопольской. Ещё будучи крепостным, Петр Губонин «8 ноября 1856 года за труды по возобновлению Большого театра в Москве был Всемилостивейше награжден Серебрянною медалью с надписью „За усердие“ для ношения в петлице на Аннинской ленте». Эта награда от Государя — первая по рангу и первая у Губонина. Но особой и неустанной была его забота о храме Параскевы Пятницы, в приходе которого он жил и был старостой долгие годы.

Набрав силу, Губонин создал Бакинское нефтяное общество и Северное страховое общество. После чего в 1881 году купил в Крыму уже известное нам имение Гурзуф, завёл там обширное виноделие и построил дачи. На купленной земле находился также ландшафтный парк, заложенный еще в начале XIX века. Этим чудо-парком, его живописным и искусным месторасположением, богатой экзотической растительностью, обилием цветов, оранжерей, беседок восторгались все приезжие, свободно гулявшие здесь, в один голос называя дачу Губонина «прелестнейшим местом на всем Южном берегу Крыма». И действительно, Гурзуф в то время производил впечатление курорта поистине европейского масштаба. Здесь была проложена канализация, открыта вначале почтово-телеграфная станция, а затем почтовое отделение, отдыхающие пользовались телефоном и другими благами цивилизации, включая небольшую больницу с врачом и фельдшером-массажисткой!

________________________Петр Ионович Губонин____________________

__В Гурзуфе не только отдыхали и сорили деньгами, но и усердно молились, для чего Петр Ионович построил великолепный храм Успения Пресвятой Богородицы по проекту архитектора Чичагова. На небольшой звоннице находилось 7 колоколов, один из которых весил 98 пудов.

Это были особые послереформенные годы, а также годы восстановления Крыма после тяжелой войны. Как, впрочем и сейчас, запомним и сравним. К тому времени в Крыму наконец открылась самостоятельная епархия, оживившая церковно-приходскую жизнь полуострова. Началось строительство многих православных храмов, причем в основном на пожертвования граждан. Конечно, не остался в стороне и Губонин. Он внес существенный вклад в строительство Владимирского собора в Севастополе — усыпальницы адмиралов и главного памятника легендарной обороны города; принял участие в возведении самого большого в Крыму храма — Владимирского собора в Херсонесе. Ко времени освящения этого храма в 1891 году Крым стал для Петра Ионовича вторым домом.

А первым российским хозяином имения Гурзуф с 1808 года был герцог Ришелье — новороссийский генерал-губернатор, устроитель Одессы. Затем имение перешло следующему генерал-губернатору — графу М.С.Воронцову, а в 1833 году — сенатору Фундуклею, построившему в нем большие винодельные подвалы. После смерти сенатора его наследники продали все хозяйство П.И.Губонину.

И это далеко не все дела на благо Отечества, предпринятые Губониным — он принимал ближайшее участие в постройке в Москве храма Христа Спасителя и участвовал во многих других благотворительных проектах. На средства Губонина было построено Комиссаровское техническое училище в Москве, он финансировал строительство Политехнического музея. В Твери на его средства было построено здание духовной семинарии. За труды в работе Русского технического общества Губонин получил звание коммерции советника.

Высочайшим указом дворянство Губонину было дано «в воздаяние пожертвований с 1870—1872 года, на устройство и обеспечение бывшей в сем году политехнической выставки в Москве и во внимание к стремлению его своими трудами и достоянием содействовать общественной пользе».

После строительства Севастопольской дороги, в 1875 году, Губонин стал действительным статским советником, что дало потомственное дворянство его сыновьям — Сергею и Николаю, а в 1878 году Губонины получили дворянский герб с девизом «Не себе, а Родине», что совершенно отвечало всем его делам. Кроме того П. И. Губонин был почётным членом педагогического совета Императорского московского технического училища, членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.

Состояние Губонина оценивалось примерно в 20 миллионов рублей. Для понимания много это или мало и курса переводного рубля на сувременный лад приведем некоторые цифры: на начало ХХ века. Цены, например, на вина и спирты в казенных лавках составляли — ведро казенного спирта в 40⁰ (то есть, водка) — 8 руб.40 коп., столового вина — 12 руб., а казенное ведро вмещало 12,3 литра. Пуд мяса стоил 4 рубля 45 копеек, пуд масла коровьего — 16 рублей 50 копеек. Пуд колбасы можно было купить за семь рублей, а пуд рафинада — за три рубля семьдесят пять копеек. Не килограмм, а пуд. Для тех, кто запамятовал, напоминаю, что пуд — это 16 килограммов. Пуд белого хлеба обходился в два рубля, а черный стоил один рубль. Для того, чтобы сориентироваться в ценах, отметим, что в 1908 году месячное жалованье повара было 14 руб., прислуги — 12 руб., полицейского — 40 руб., городского председателя — 200 руб.

Вот так-то.

Петр Ионович даже упомянут в поэме «Кому на Руси жить хорошо» великого русского поэта Некрасова.

Умер известный промышленник и благотворитель 30 сентября 1894 года внезапно, сидя в кресле, перед выездом из Москвы в Гурзуф. Его отпевали и в белокаменной и в Симферополе, в Александро-Невском соборе, по пути в Гурзуф.

Все, что оставил Петр Губонин, было превращено после 1920 года в санаторий для комсостава красной Армии. За эти блага новая власть отплатила сносом Успенского храма в 1932 году и разрушением склепа, в котором покоились останки Петра Ионовича и его жены.

Вот и наши, современные комсоставовцы, видимо «доплачивают» и велят «не пущать», а жаль. Ну да Бог с ними, в Крыму и без них есть на что посмотреть, а не тратить на пустые препирательства своего драгоценного времени. Только Губонина жаль, трудился, трудился человек…

К примеру, можно осмотреть бывшее имение господина Азарова — Международный Молодежный лагерь «Спутник», куда в советское время на комсомольские посиделки я тоже проникал только тайными тропами. А сегодня, когда бывший премьер незалежной Азаров посчитал неудобным иметь достояние республики в собственности, иди кто и куда хочешь, красота. А и действительно красота — тихо, пустынно… Даже на пляжах. Рекомендую уважаемым согражданам, за невозможностью посещения губонинского парка, отдохнуть в сени пальм и магнолий «Спутника».

Со «Спутником» связана еще одна история:

Еще в прошлом веке мы записались в секцию тенниса при лагере, которую вел замечательный тренер Николай N. Мы с ним сошлись накоротке после того как он, вспоминая о былом и напевая «Не задирай носа», выразился, что это было время первого пришествия в Гурзуф «Машины времени»! Да было такое! Родная душа! Это то время, когда в городке была одна пельменная, одна танцплощадка, фешенебельная «Богема» была облупившейся автостанцией, а автобусы разворачивались прямо на месте фонтана. Николай был родом из Горловки и летом долгое время заведовал спортом в знаменитом молодежном лагере вместе со всей семьей. Так вот, шли годы, Коля усиленно тренировал нас, мы ездили с ним и его дочкой Таней по всему Крыму, с болью прощались и с радостью встречались каждый сезон. Но как-то мы пришли на спортплощадку и не обнаружили никого, только одинокий мальчишка гонял мячик. Мы спросили его, где тренер — он не знал. Пошли искать. Наконец нашли какого-то служителя и спросили, где Коля? И он просто ответил: умер.

— Как?! Когда?!

— Да ему язву вырезали, вот и умер прошлой зимой.

Мы ничего больше не спросили, ни к чему, просто ушли. Тогда южное солнце немного померкло. Нам и в голову не приходило взять его номер телефона — летом же встретимся. А как его дочь Танечка, жена? А как там они сейчас без Коли на Донбассе? Они-то живы?

Мы каждый год приходим в «Спутник» и кланяемся пустой спортплощадке и порванной теннисной сетке.

Глава 3. Симеиз-Simbol-Знак. Судьба

«Лошади были уже впряжены; я уже ногу занес, что бы влезть в кибитку; как вдруг дождь пошел. — Беда невелика размышлял я; закроюсь ценовкою и буду сух. Но едва мысль сия в мозге моем пролетела, то как будто меня окунули в пролубь. Небо неспросясь со мною разверзло облако и дождь лил ведром. — С погодою несладиш; по пословице тише едеш, дале будеш — вылез я из кибитки и убежал в первую избу.»

А.Н.Р.

Взнуздав жарким утром кибитку, мы отправились по горным тропам далее на запад. Рискованные повороты и неосторожные встречные возницы не стали преградой к нашей цели — прекрасному Симеизу.

«О, Симеиз, ты жемчужина Крыма,

В лицо мне дует с моря ласковый бриз.

О, Симеиз, город мой любимый,

Тебя не забуду, родной Симеиз!»

Нетленные строки юности, которые ваш покорный слуга распевал на Красной горке в этом самом заветном Симеизе. Куда там Леся Украинка или, скажем, Лебедев-Кумач — бери выше, поэзия народа! И правда, навязчивой мелодией этот величественный гимн распирает грудь мою и звучит в моей душе стоит только ступить на древние мостовые Симеиза.

И то сказать — древние — ведь первыми обитателями Симеиза были тавры. В окрестностях посёлка они оставили после себя дольмены и укреплённое поселение на горе Кошка, которое представляет собой еле заметное нагромождение камней, куда мы с большим удовольствием и вскарабкались на высоту саженей в 200. А постоянное поселение на месте Симеиза датируется учеными эллинистическим временем, то есть еще задолго до Р.Х.

Бывшее укреплённое поселение тавров в средние века превратилось в феодальный замок, господствовавший над всей округой. Тогда же византийцы, которым в то время принадлежал весь Южный берег, основали неподалёку укреплённый монастырь. Возможно, именно в эту эпоху поселение получило своё нынешнее название: Символ, Знак. После того, как власть Византии ослабла, Симеиз вместе со всем южным берегом попеременно входил то в состав генуэзского Капитанства Готия, то загадочного княжества Феодоро.

Пока не пришли турки…

Занятно, что последнее время стоит нам приблизиться к цветущей симеизской долине, как нас накрывает дождь. Да не просто северный моросящий пустячок, а шквал и буря. В прошлом году мы, спустившись на берег, вообще попали в ураган, валивший хлипкие торговые постройки и сбивавший шишки с пиний. Сами длинноигольные эндемики, закаленные штормами, устояли. Зато не устояли мы и пришлось скрываться в прибрежном шатре ближайшего питейного заведения.

Дождь хлестал так, что находящаяся в ста аршинах от нас скала Дива, была не видна. Но южные бури быстротечны, и в защищенной скалами бухте скоро прояснилось, но оказалось, что нам не выйти — горные потоки неслись с ужасающей скоростью и полностью скрыли какие-либо пути отступления. Наиболее находчивые сограждане вызывали извозчиков и те по облучок в воде вызволяли незадачливых курортников. Мы сделали проще — разулись и по поя… ну хорошо… по колено в воде отважно отправились в дальнейший путь.

Сегодня не так штормило, но все же подзаливало. Помня о прошлом ужасе, подобные мелкие катаклизмы уже не впечатляли и мы по горкам, по горкам смело отправились вперед.

Кстати, благодаря рельефу, Симеиз, подобно Гурзувиту, один из немногих поселений, которое можно заметить издалека. Если Гурзуф отмечен горой Аю-Даг — Медведь, то Симеиз горой Кошка, причудливо выгнувшей спину и доброй тварью прильнувшей к самому поселку.

Скорей, скорей к ней, к Кошке! Наш путь пройдет от чудом сохранившейся в первозданном виде (даже живописная картина в билетном зале жива) автостанции, блистающей классической колоннадой, вниз, через ампирный готель «Чайка» (бывшая убогая столовая со щами за 7 коп.), далее еще ниже — к моей Мечте! В смысле, к вилле «Мечта», белоснежным минаретом возвышающейся над городком. Но стоит подойти ближе и вся белоснежность осыпается прахом в прямом значении этого слововыражения: штукатурка облупилась, окна зияют выбитыми не только стеклами, но и рамами. Да-да, мой проницательный читатель, сейчас я начну метать громы и молнии, и даже замахнусь на критику святая святых — местный комитет по градостроительству и архитектуре, а то и чего пуще, на комитет по сохранению культурного наследия — второй год нашей законной власти, а воз и ныне там! Но смери порывы гневный обличитель! Всему свое время.

Смирил бы, однако только повернули за угол и перед нами предстает следующая знаменитая вилла — «Ксения» работы придворного архитектора Краснова в еще более страшном виде. Стиль и рука мастера видны и в руинах, величие которых не омрачает даже проломленная крыша. А ведь обе эти виллы — шедевры! И стоят посередь курорта на полное обозрение уважаемой публике!

___________________________Еще дикий Симеиз________________________

Но полно стенать, сейчас погрузимся в лоно живительной природы — Симеизский парк Мальцовых — и утолим свои печали. Хоть здесь можно испокон веков свободно бродить среди клумб и скульптур Ёжиков, которых целых две: древние ёжики с гвоздями вместо игл и современные, отлитые, видимо, в чугунолитейной мастерской ЕИВ. Насколько я помню, памятники неким господам Ульянову-Ленину и Фрунзе, которые, как говорят в народе, отродясь в Симеизе не бывали, справедливо снесли, а вот ёжики только множатся — решпект!

Как раз проспект имени этого снесенного господина Ленина, украшенный древнегреческими статуями Аполлонов Таврических, покрытых масляной краской в три слоя, и разрезает знаменитый парк надвое. Некоторые неграмотные отдыхающие принимают Аполлонов за Лениных (не путать с Ленноном).

Так вот, господа, ответственно заявляю: никакого отношения эти статуи не только к пролетариату не имеют, как, впрочем, и сам Ленин, но и к искусству в целом!

О ужас! Что я вижу — благостную картину чудесного парка серой уродливой глыбой, как раз напротив памятника ёжикам, вспарывает высотный бетонный каркас. Прямо в Мальцовском парке! Вот это да! И хоть мое возмущение несколько напускное, так как я еще в прошлом году видел это чудовище, но боль в сердце возникает каждый раз как впервые (и ничего не сделано).

Вот и думай: в Мальцовский парк можно ходить запросто и он подвергся варварскому нападению зловредных сил, а Губонинский парк закрыт для добропорядочных граждан, и Пушкин со своим домом Раевских и другом-кипарисом сохранены. Парадокс, заслуживающий отдельного исследования. Боюсь только, что придется затронуть слишком нежные, сокровенные фибры и местной власти и киевской рады, по силам ли?!

Поясню, кто же такой, а вернее, кто такие Мальцовы.

Дело было в эпоху первоначального накопления капитала, период первых переселенцев и беженцев, в эру Дикого Юга, когда мушкет абрека, сабля татарина или пистоль поручика были гораздо более весомыми аргументами нежели Государевы миролюбивые миссии и так называемые черномырдинские переговоры. Да, было время боевое, да говорят еще какое…

Немного занесло, вернемся к предмету нашего разговора. Одним словом, история развития курорта Симеиз непосредственно связана с историей рода Мальцовых. И начнем мы издалека — в 1775 году Екатерина II пожаловала русским купцам Мальцовым дворянское звание. Иван Акимович Мальцов продолжил семейное дело. Он приобрел у купца Петра Демидова металлургический завод в селе Людиново, недалеко от Брянска, и организовал стекольное предприятие. Со временем он стал владельцем заводов в Брянской, Орловской, Калужской, Смоленской губерний с лесными и земельными поместьями.

Огромное богатство приносило и большие доходы. Иван Акимович покупал земли не только для расширения дела, но и для отдыха. Еще в начале XIX века он приобрел первые 30 десятин земли у Ревелиоти в Симеизе. Мальцов в то время активно занимался вопросами сельского хозяйства и новые приобретенные земли он решил использовать для развития виноградарства и виноделия. Он строит в Симеизе один из первых винзаводов на Южном берегу Крыма, который сохранился до сегодняшнего дня и входит в систему винкомбината «Массандра». Это недалеко от въезда в Симеиз. Проект винзавода был одним из лучших в то время, его галереи самые сухие, в них не проникала вода, не было плесени, что способствовало созданию качественных вин, и что можем подтвердить даже мы, испробовав божественный напиток из симеизских погребов.

Наследником симеизского имения и всего дела отца стал младший сын Ивана Акимовича, Сергей. У первого владельца имения в Симеизе было трое детей. Старший сын, Василий, умер рано, в 25 лет. Дочь Мария, имея солидное приданое, удачно вышла замуж за генерала Игнатьева. Сергей Иванович, младший сын, получил прекрасное домашнее воспитание. Он изучал механику, физику, владел иностранными языками. В 1836 году Сергей Иванович венчался с 16-летней княжной Анастасией Николаевной Урусовой. Все сулило молодому кавалергарду блестящую военную карьеру, но в 39 лет он неожиданно для многих вышел в отставку в чине генерал-майора и отправился в родовое имение Дятьково Брянской губернии, на заводы отца, чтобы посвятить себя предпринимательству. Но это присказка, сказка начинается сейчас.

Начал Сергей Иванович свою деятельность с осуществления своей давней мечты — постройки в Симеизе хрустального дворца. В калужских лесах из отборной древесины был срублен дом, который на лошадях привезли в Крым и установили в Симеизе.

На высоком холме вырос дворец, напоминающий фантастический фонарь. Большое квадратное, с плоской крышей, с выдающимися вверх посередине и по углам минаретами, двухэтажное здание со стеклянными стенами — таким был хрустальный дворец Мальцова. Но не знающий юга Сергей просчитался — жить в таком дворце, стоящем на солнцепеке, было невозможно. В 1887 году оригинальный этот дом сгорел от случайно оброненной спички. А жаль, может быть в нем и неудобно жить, но это было бы Крымское чудо света! Позже на этом месте был построен добротный каменный пансион Мальцовых. Архитектурные изыски Мальцова не ограничились этим курьезом. Однажды он завез в имение десяток новеньких железнодорожных вагонов, расставил их среди парка, устроил террасы, кухоньки, скромно обставил и получил по смешной цене несколько дач для отдыхающих со средним достатком. Этот опыт до сих пор имеет большой успех и многочисленных подражателей не только в Крыму.

Несмотря на занятость, Крым всегда был в поле зрения Сергея Ивановича. Накануне Крымской войны Мальцов предложил казне строить для Черного моря военные пароходы и быстроходные клиперы.

«Это для нашей лужи-то?», — отвечал ему известный острослов, морской министр и будущий главнокомандующий в Крыму князь Меншиков. Удивительно, но и адмирал Нахимов отнесся к паровым судам с предубеждением.

«На что нам эти самоварчики?» — говорил он Сергею Ивановичу Мальцову. Но позднее вынужден был признать: «А самоварчики бы нас выручили».

Не были приняты, к сожалению, и многие другие дельные предложения замечательного предпринимателя. Одним из самых больших бедствий в период Крымской войны, в частности обороны Севастополя, были плохие дороги. А ведь Мальцов предлагал выстроить конную железную дорогу от Екатеринослава до Перекопа, а в самом Крыму проложить шоссе. Но и этот проект не был принят.

«Зачем, — задавал ему вопрос тот же Меншиков, — что там не видел неприятель? Если даже и явится, недостаточно ли будет напоить его крымским вином — тут же и передохнет».

______________________Сергей Иванович Мальцов_____________________

В этот период Мальцов пытался помочь Севастополю, он поставил туда пушечные лафеты по цене, почти в два раза меньшей, чем они обходились казне прежде. Управляя делом, желая развить его и дать заработать населению, Сергей Иванович Мальцов забывал часто свои интересы. Рабочий день его работников составлял 10—12 часов, в то время как на других предприятиях он длился 14—16 часов. В промышленных селах Сергей Иванович открывал больницы, школы. В Людинове им было основано техническое училище, прозванное местным университетом. На территории мальцовского промышленного района была своя жизнь, совсем непохожая на жизнь других уголков России.

Но и на храмы денег Сергей Иванович не жалел. Восьмым чудом света называли современники убранство церквей в Дятькове и Людинове, лучших в епархии.

В 1883 году с Сергеем Ивановичем произошел несчастный случай. Возвращаясь из Людинова в Дятьково, он перевернулся с экипажем. Пролежав несколько месяцев, он по совету врачей уехал для лечения за границу.

За полгода его отсутствия оставшиеся члены правления неумелым хозяйствованием расстроили дело. Закат промышленной империи Мальцова начался с многомиллионного государственного заказа. Всю мощь своих предприятий Мальцов переориентировал на выпуск российских паровозов, и дело было сделано — пробная демонстрационная партия построенных по последнему слову техники машин вышла на магистрали.

По оценке специалистов, это были прекрасные паровозы, способные составить конкуренцию тем, что производили в Германии. Но в железнодорожном ведомстве сменилось руководство, и новый министр решил отказаться от мальцовских паровозов. Новому начальству оказалось выгоднее закупать паровозы за границей. Широта дела позволила выдержать этот страшный удар. Но за ним вскоре последовал другой — наводнение. Урон был весьма ощутимый.

Положение еще можно было поправить, но начались интриги родственников. Жена Мальцова, близкая подруга супруги императора Александра II, не захотела жить в глуши и давно ушла от него вместе с детьми.

Неодобрительно относившиеся к затеям мужа и отца, все они опасались новой женитьбы Мальцова, грозившей потерей наследства, поэтому хлопотали о передаче заводов под опеку, и, в конце концов, добились высочайшего повеления. Мальцов благоразумно отказался от борьбы с родными и уехал в Симеиз. Друзья сочувствовали ему, пытались помочь. Но в апреле 1888 года акционерное общество «Мальцовское фабрично-торговое товарищество» было признано несостоятельным должником.

Последние годы жизни Сергей Иванович жил в Крыму, в Симеизе, где развивал производство русского шампанского. Умер он в Симеизе в 1893 году, тело его было перевезено в Дятьково.

Похоронен генерал-промышленник в мальцовском фамильном склепе на кладбище при Дятьковском Преображенском храме. Склеп и кладбище, к сожалению, сравняли с землей. Люди уходят, а дела и их дома остаются. Как много видели, слышали стены старинных симеизских домов, наполненных тенями далеких предков!

В Симеизе сохранились дома сыновей Сергея Ивановича Мальцова, Николая и Ивана, основателей нового курорта в Крыму. Иван Сергеевич, генерал от инфантерии, поселился в западной части имения, а Николай Сергеевич, шталмейстер Двора Его Величества, — в старинном симеизском парке. Весьма солидный особняк Николая Мальцова был возведен в старом парке бывшей усадьбы Потоцкой в восточной части имения. Он, пожалуй, тянет даже на определение «дворец». Здание, возведенное в середине 1890-х годов, относительно неплохо сохранилось. Стиль можно охарактеризовать как близкий к неоренессансу с элементами ордерной архитектуры. Привлекает внимание мемориальная доска на фасаде, свидетельствующая, что здесь в 1885 году останавливался Л. Н. Толстой. Учитывая, что особняк построен спустя лет десять после визита графа, наверное, следует понимать, что Толстой останавливался не именно в этом доме, а в имении Мальцовых вообще.

В 1900 году Николай Сергеевич Мальцов построил небольшую обсерваторию вблизи шоссе Ялта-Севастополь, выписал из Германии у знаменитой фирмы «Цейс» астрономические инструменты, и коротал свободные часы, наблюдая за звездами, благо, малая облачность, сухость и прозрачность воздуха в Симеизе давали такую возможность. Симеизская обсерватория, основанная Николаем Сергеевичем Мальцовым, существует и поныне, в полной мере развлекая заезжих туристов. Но в те годы за создание и техническое оснащение обсерватории Н. С. Мальцов был избран почетным членом Российской академии наук.

Большая часть имения Мальцовых была с самого основания ничем не занята и не приносила дохода, так как представляла собой каменистую, безводную местность почти без растительности. В 1900 году у братьев появилась идея — использовать свои земли в коммерческих целях и создать на них дачный поселок, который, по их мнению, должен давать хорошие доходы. В Симеизе появилось общество дачевладельцев, которое стало руководить работами по благоустройству и застройке курорта. Идея братьев Мальцовых стала осуществляться.

В течение девяти лет имение находилось в общем пользовании братьев, а затем они разделили его. Западная часть с курортом «Новый Симеиз» отошла Ивану Сергеевичу, а восточная — Николаю Сергеевичу. Именно Иван Сергеевич Мальцов вложил всю свою энергию в развитие нового курорта. В 1912 году император Николай II с семьёй посетил Симеиз и встречался с Иваном Сергеевичем Мальцовым. Посёлок Новый Симеиз был записан самостоятельным селением в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года в составе Дерекойской волости Ялтинского уезда.

На дачных участках возводились особняки и пансионы по проектам выдающихся архитекторов Краснова, Щекетова, Субботина, Семенова. Строились купальни, банные заведения, ресторан. Все постройки нового курорта были выполнены по индивидуальным проектам. Красивые, нарядные здания и сегодня смотрятся превосходно, радуя жителей и гостей курорта. В этом отношении Симеиз не похож ни на один поселок Южного берега. Двух-трехэтажные виллы получили необычные названия: «Миро-маре», «Ксения», «Хайал», «Эльвира» и другие. Вскоре появилась аптека, начало действовать постоянно почтово-телеграфное отделение, народный дом. В Приморском парке устроены были площадки для лаун-тенниса и крокета, на летней площадке выступали любители и приезжие артисты.

Развитие курорта продолжалось до 1918 года. В этот год в Симеизе было особенно многолюдно. Казалось, что революция где-то далеко, а в Крыму все по-прежнему благополучно, а может быть, просто всем хотелось, чтобы так было. Продолжались визиты, концерты, а между тем волна революции постепенно все-таки докатывалась и до Крыма. Весной 1918 года отряды красных моряков захватили в Симеизе телефонную станцию, телеграф. На дачах начались обыски. В доме Николая Сергеевича Мальцова во время обыска забрали коллекцию золотых медалей, орденов, монет, а также большую часть гардероба хозяина. Затем имение было объявлено национализированным.

Владелец другой части Симеиза, Иван Сергеевич, был вынужден оказывать гостеприимство в свое доме комиссару, который был поставлен контролировать положение в поселке. И это было еще хорошо! В Ялте в это время почти каждый вечер на ялтинском молу расстреливали людей.

«На Ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла лорнет, большевистские матросы привязывали тяжести к ногам арестованных жителей и, поставив спиной к морю, расстреливали их: год спустя водолаз докладывал, что на дне очутился в густой толпе стоящих навытяжку мертвецов» — пишет Набоков, спасшийся очевидец событий.

После капитуляции Германии, в Крыму высадились части Белой армии. В этот период представители дворянства были здесь в относительной безопасности. С приходом на полуостров Красной армии весной 1919 года Мальцовы и многие другие аристократические семьи были эвакуированы англичанами на Мальту. Летом того же года Крым вновь перешел под власть Белой армии во главе с генералом Врангелем. Многие эмигранты поспешили вернуться, в том числе на свою беду вернулись и Мальцовы.

Весной 1920 года Красная армия прорвала линию фронта и проникла в Крым. Вторая оккупация Крыма красными была намного более лютой, чем первая. Кровавым заключительным аккордом Гражданской войны прозвучали крымские события конца 1920 года, когда уничтожение людей было особенно массовым, счет шел на десятки тысяч человек.

Печальной оказалась судьба основателя курорта в Симеизе Ивана Сергеевича Мальцова. Его сын, Сергей, был женат на дочери Надежды Александровны Барятинской — Ирине, которая к тому времени была беременна третьим ребенком. Представить себе страшно. Уставшая за последнее время от всех перемещений, она проявила упрямство и не захотела никуда уезжать. Ее муж уступил ей. Вместе с ними остались в Крыму и их родители Иван Сергеевич и Надежда Александровна. Участь их была ужасной.

Сохранились архивные дела тех далеких лет, которые дают представление о тех событиях в Крыму, начиная с 1918 года. В одной из папок документы о судьбе 204 человек, которые в конце 1920 года имели несчастье оказаться в Ялте и попасть в поле зрения чрезвычайной тройки крымской ударной группы Управления Особого Отдела и его председателя некоего Э. Удриса. Все были расстреляны, хотя в «деле» не было ни малейших оснований для каких бы то ни было обвинений в их адрес. Для того чтобы попасть под чекистскую пулю, было достаточно просто принадлежать к «бывшим» или не понравиться кому-нибудь из чекистов. Не было недостатка и в тех, кто спешил воспользоваться моментом и выместить на невинных людях свою ненависть.

Конец ознакомительного фрагмента.