Неточные совпадения
— Мы можем найти другого
врача. Наконец, из сбережений… Да вот и Сулима не
откажется.
Перед отъездом в Москву, когда я разузнал все и даже добыл список пострадавших и погибших, я попробовал повидать официальных лиц. Обратился к больничному
врачу, но и он оказался хранителем тайны и
отказался отвечать на вопросы.
Перед отъездом в Москву, когда я разузнал все и даже добыл список пострадавших и погибших, я попробовал повидать официальных лиц. Обратился к больничному
врачу, которого я поймал на улице, но он оказался хранителем тайны и
отказался отвечать на вопросы.
Что касается до судьбы остальных моих лиц, то Тюменев, назначенный по духовному завещанию душеприказчиком Бегушева, прежде всего
отказался от приема дома в наследство от Александра Ивановича, да по правде сказать, ему и не для чего это было: он страдал таким колоссальным геморроем, какому самые опытные
врачи примера не видывали и объясняли это тем, что он свою болезнь на службе насидел!
В лице Гаврилы явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу в минуту жизни трудную, на столе стоял микроскоп, с которым он работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих
врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов
отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Сейчас фельдшер Петров
отказался дать мне Chloralamid’y в той дозе, в какой я требую. Прежде всего я
врач и знаю, что делаю, и затем, если мне будет отказано, я приму решительные меры. Я две ночи не спал и вовсе не желаю сходить с ума. Я требую, чтобы мне дали хлораламиду. Я этого требую. Это бесчестно — сводить с ума.
Заметка хроникера «Петербургской газеты» ценна тою наивною грубостью и прямотою, с которою она высказывает господствующий в публике взгляд на законность и необходимость закрепощения
врачей. «Являются ли
врачи безусловно свободными людьми, могущими располагать своим временем по личному желанию?» Речь тут идет не о служащих
врачах, которые, принимая выгоды и обеспечение службы, тем самым, конечно,
отказываются от «безусловной свободы»; речь — о
врачах вообще, по отношению к которым люди самих себя не считают связанными решительно ничем.
Если предоставить
врачам право
отказываться от приглашений, то в нужную минуту невозможно будет добыть
врача.
Как вольтеровский идеальный
врач, я принимал плату «не иначе, как с сожалением», и пользовался всяким предлогом, чтобы
отказаться от нее.
Новых, еще не испытанных средств применять нельзя;
отказываться от средств, уже признанных, тоже нельзя: тот
врач, который не стал бы лечить сифилиса ртутью, оказался бы, с этой точки зрения, не менее виноватым, чем тот, который стал бы лечить упомянутую болезнь каким-либо неизведанным средством; чтобы
отказаться от старого, нужна не меньшая дерзость, чем для того, чтобы ввести новое; между тем история медицины показывает, что теперешняя наука наша, несмотря на все ее блестящие положительные приобретения, все-таки больше всего, пользуясь выражением Мажанди, обогатилась именно своими потерями.
Высшую радость для
врача составляет возможность
отказаться от такого больного, но, при всей своей ненависти, больной часто цепко держится за
врача и ни за что не хочет его переменить.
Но если
врач, истомленный дневным трудом и предыдущею бессонною ночью,
откажется поехать к больному, является закон и запрятывает «бесчеловечного»
врача в тюрьму.
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе
врача, так как
врач не может
отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
— Голубушка, Вера, и женатые
отказывались от мест, — сказал я. — Читали вы в газетах о саратовской истории? Все
врачи, как один человек,
отказались. А нужно знать, какие это горькие бедняки были, многие с семьями, — подумать жутко!
На это Серафимович враждебно возражал, что Голоушев, когда от него потребовали присутствие как
врача при казни революционеров, совершавшейся как раз в Хамовнической части,
отказался от службы.
Было так. Папа считался лучшим в Туле детским
врачом. Из Ясной Поляны приехал Лев Толстой просить папу приехать к больному ребенку. Папа ответил, что у него много больных в городе и что за город он не ездит. Толстой настаивал, папа решительно
отказывался. Толстой рассердился, сказал, что папа как
врач обязан поехать. Папа ответил, что по закону
врачи, живущие в городе, за город не обязаны ездить. Расстались они враждебно.
Молодой
врач предложил, через Аристотеля, услуги свои увеченным. Вместо ответа отцы со страхом заслоняли от него детей своих и начисто
отказывались от этой помощи. Легче было видеть их уродами! Уж конечно, пришедши домой, пускали четверговую соль и уголья на воду и спрыскивали ею свое детище, на которого поглядел недобрый глаз басурмана.
Искуснейшие
врачи города были призваны на помощь;
врачи употребили все средства, какие только знали; ничто не помогло, и они
отказались.