Неточные совпадения
Эта, уж известная вам, m-me Фатеева, натура богатая, страстная, способная к беспредельной преданности к своему идолу, но которую все и всю жизнь ее за что-то оскорбляли и обвиняли; потому, есть еще у меня кузина, высокообразованная и умная женщина: она задыхается в обществе дурака-супруга
во имя долга и ради принятых на себя священных обязанностей; и, наконец, общая наша любимица с вами, Анна Ивановна, которая, вследствие своей милой семейной жизни, нынешний год, вероятно, умрет, — потому что она
худа и бледна как мертвая!..
— Тем
хуже для тебя! Если я погибаю, то погибаю только одной своей особой, от чего никому ни тепло, ни холодно, а ты хочешь затянуть мертвой петлей десятки тысяч людей
во имя своих экономических фантазий. Иначе я не могу назвать твоей системы… Что это такое, вся эта ученая галиматья, если ее разобрать хорошенько? Самая некрасивая подтасовка научных выводов, чтобы угодить золотому тельцу.
— Что делать? — возразил Калинович. — Всего
хуже, конечно, это для меня самого, потому что на литературе я основывал всю мою будущность и,
во имя этих эфемерных надежд, душил в себе всякое чувство, всякое сердечное движение. Говоря откровенно, ехавши сюда, я должен был покинуть женщину, для которой был все; а такие привязанности нарушаются нелегко даже и для совести!
Так! с юности твоей преданный лукавству и нечестию, упитанный неповинной кровию, ты шел путем беззакония, дела твои вопиют на небеса; но
хуже ли ты разбойника, который, умирая, сказал: «Помяни мя, господи! егда приидеши
во царствии твоем!» И едва слова сии излетели из уст убийцы — и уже
имя его было начертано на небеси!
— Поймите, — убеждал ее доктор, — поймите, что если вы строите эту школу и вообще делаете добро, то не для мужиков, а
во имя культуры,
во имя будущего. И чем эти мужики
хуже, тем больше поводов строить школу. Поймите!
Он называл по
именам Катерину Астафьевну Форову, генеральшу и Ларису, которых
во все это время постоянно видел пред собою, но он ни разу не остановился на том, почему здесь, возле него, находятся именно эти, а не какие-нибудь другие лица; он ни разу не спросил ни одну из них: отчего все они так изменились, отчего Катерина Астафьевна осунулась, и все ее волосы сплошь побелели; отчего также
похудела и пожелтела генеральша Александра Ивановна и нет в ней того спокойствия и самообладания, которые одних так успокаивали, а другим давали столько материала для рассуждений о ее бесчувственности.
Когда же я стал доказывать то, что сами торговцы этим умственным товаром обличают беспрестанно друг друга в обмане; когда я напомнил то, что
во все времена под
именем науки и искусства предлагалось людям много вредного и
плохого и что потому и в наше время предстоит та же опасность, что дело это не шуточное, что отрава духовная
во много раз опаснее отравы телесной и что поэтому надо с величайшим вниманием исследовать те духовные продукты, которые предлагаются нам в виде пищи, и старательно откидывать все поддельное и вредное, — когда я стал говорить это, никто, никто, ни один человек ни в одной статье или книге не возразил мне на эти доводы, а изо всех лавок закричали, как на ту женщину: «Он безумец! он хочет уничтожить науку и искусство, то, чем мы живем.
Одни говорили, что на них сошли огненные языки, другие говорили, что они видели самого умершего учителя и многое другое. Они выдумывали то, чего никогда не было, и лгали
во имя того, кто назвал нас лжецами, не
хуже нас, сами не замечая этого. Одни говорили про других: ваши чудеса ненастоящие — наши настоящие, а те говорили про этих: нет, ваши ненастоящие, наши настоящие.
Творческий догматизм есть преодоление власти
плохой бесконечности
во имя вечности, рассечение дурной множественности
во имя избрания единого.
«Она
во всем,
во всем она одна виновата, — говорил он сам себе; — но что́ ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: «Je vous aime», [Я вас люблю?] которое было ложь и еще
хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что́? Позор
имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, — подумал он, — и позор
имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
И что
хуже всего, — это то, что реки крови пролиты и проливаются
во имя этого суеверия, а между тем именно это суеверие более всего другого препятствовало и препятствует тому, чтобы в общественном устройстве совершались успешно те самые улучшения жизни, которые свойственны и времени и известной ступени развития человеческого сознания.
А в книге еще
хуже: сочиненные Петры будут любить и целовать выдуманных Марий,
во имя проклятого реализма порок будет торжествовать, а слюнявая добродетель ныть и киснуть, киснуть и ныть!