Неточные совпадения
Породистые, стройные девки, каких трудно было найти в другом месте, заставляли его по нескольким часам
стоять вороной.
У ворот своего дома
стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, —
стоял и смотрел в небо, как бы нюхая воздух.
Ворон и галок в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
— Пермякова и Марковича я знал по магазинам, когда еще служил у Марины Петровны; гимназистки Китаева и
Воронова учили меня, одна — алгебре, другая — истории: они вошли в кружок одновременно со мной, они и меня пригласили, потому что боялись. Они были там два раза и не раздевались, Китаева даже ударила Марковича по лицу и ногой в грудь, когда он
стоял на коленях перед нею.
Иные, сытые и гладкие, подобранные по мастям, покрытые разноцветными попонами, коротко привязанные к высоким кряквам, боязливо косились назад на слишком знакомые им кнуты своих владельцев-барышников; помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или трех крепкоголовых конюхов, махали своими длинными шеями, топали ногами, грызли со скуки надолбы; саврасые вятки плотно прижимались друг к дружке; в величавой неподвижности, словно львы,
стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами и косматыми лапами, серые в яблоках,
вороные, гнедые.
У ворот покойницы уже
стояла полиция и расхаживали купцы, как
вороны, почуя мертвое тело.
— Да, — отвечал с прежнею грустною улыбкою Дубовский. — Теперь главная его султанша француженка, за которую он одних долгов заплатил в Париже двадцать пять тысяч франков, и если б вот мы пришли немного пораньше сюда, так, наверное, увидали бы, как она прокатила по Невскому на
вороной паре в фаэтоне с медвежьею полостью…
Стоит это чего-нибудь или нет?
— А провал их знает,
постоят ли, батюшка!
Ворон ворону глаз не выклюет; а я слышал, как они промеж себя поговаривали черт знает на каком языке, ни слова не понять, а, кажись, было по-русски! Берегись, боярин, береженого коня и зверь не вредит!
Потужил-потужил, выругал ось, да и себя кстати ругнул, вытянул лошадь кнутом по спине («ишь,
ворона!»), однако делать что-нибудь надо — не
стоять же на одном месте до завтра!
Вышли в сад. На узкой полосе земли, между двух домов,
стояло десятка полтора старых лип, могучие стволы были покрыты зеленой ватой лишаев, черные голые сучья торчали мертво. И ни одного
вороньего гнезда среди них. Деревья — точно памятники на кладбище. Кроме этих лип, в саду ничего не было, ни куста, ни травы; земля на дорожках плотно утоптана и черна, точно чугунная; там, где из-под жухлой прошлогодней листвы видны ее лысины, она тоже подернута плесенью, как стоячая вода ряской.
— Знамое дело, какие теперь дороги! И то еще удивлению подобно, как до сих пор река
стоит; в другие годы в это время она давно в берегах… Я полагаю, дюжи были морозы — лед-то добре закрепили; оттого долее она и держит. А все, по-настоящему, пора бы расступиться! Вишь, какое тепло: мокрая рука не стынет на ветре! Вот
вороны и жаворонки недели три как уж прилетели! — говорил Глеб, околачивая молотком железное острие багра.
По правой стороне дороги на всем ее протяжении
стояли телеграфные столбы с двумя проволоками. Становясь все меньше и меньше, они около деревни исчезали за избами и зеленью, а потом опять показывались в лиловой дали в виде очень маленьких, тоненьких палочек, похожих на карандаши, воткнутые в землю. На проволоках сидели ястребы, кобчики и
вороны и равнодушно глядели на двигавшийся обоз.
В Киеве далеком, на горах,
Смутный сон приснился Святославу,
И объял его великий страх,
И собрал бояр он по уставу.
«С вечера до нынешнего дня, —
Молвил князь, поникнув головою, —
На кровати тисовой меня
Покрывали черной пеленою.
Черпали мне синее вино,
Горькое отравленное зелье,
Сыпали жемчуг на полотно
Из колчанов вражьего изделья.
Златоверхий терем мой
стоялБез конька, и, предвещая горе,
Вражий
ворон в Плесенске кричал
И летел, шумя, на сине море».
И притом такого, который, вопреки всем
вороньим свидетельствам, утверждает, что никогда околоточные надзиратели не были так деятельны, никогда основы не
стояли так прочно и незыблемо, как теперь?
Евсей, оглушённый этим рёвом, обернулся — сзади него
стоял Мельников; глаза его горели, чёрный и растрёпанный, он хлопал ладонями, точно
ворон крыльями, и орал...
Темная ночь эта застала Долинского далеко от дома, но в совершенной физической безопасности. Он очень далеко забрел скалистым берегом моря и,
стоя над обрывом, как береговой
ворон, остро смотрел в черную даль и добивался у рокочущего моря ответа: неужто же я сам хотел этого? Неужто уж ни клятв, ни обещаний ненарушимых больше нет?
Взор
Воронова остановился на будке. Около нее
стоял недвижимо, как статуя, новый часовой.
Воронов со страхом оглядывался,
стоя на своем посту, и боязливо жался к будке, крепко сжимая правой рукой ложе винтовки…
Выстроили весь отряд четырехугольником, а в отряде-то тысяч десять народу. Стали, ждем —
стоим. Отрядный генерал на середину выехал, поздоровался: «Здорово, братцы!» — «Здравия желаем, ваше превосходительство!» — гаркнули. Объехал нас и выслал адъютанта. Красавец офицер, на
вороном коне, с «егорьем» на груди.
Зарецкой с своим эскадроном принял направо, а Рославлев пустился прямо через плотину, вдоль которой свистели неприятельские пули. Подъехав к мельнице, он с удивлением увидел, что между ею и мучным амбаром, построенным также на плотине, прижавшись к стенке,
стоял какой-то кавалерийской офицер на
вороной лошади. Удивление его исчезло, когда он узнал в этом храбром воине князя Блесткина.
Был у нас
вороной жеребец из пары. Меня по ночам запрягали и с ним. Полкан этот не понимал шуток, а был просто зол как чорт. Я с ним рядом
стоял, через стойло, и бывало серьезно грызся. Феофан не боялся его. Бывало, подойдет прямо, крикнет, кажется убьет — нет, мимо, и Феофан наденет оброть. Раз мы с ним в паре понесли вниз по Кузнецкому. Ни хозяин, ни кучер не испугались, оба смеялись, кричали на народ и сдерживали и поворачивали, так никого и не задавили.
Лошади сильные, крепкие как львы,
вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть,
стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает, луна бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая на лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
Марфа Андревна недолго
стояла в своем наблюдательном созерцании: разбойники ее заметили и сейчас же одним ударом приклада сшибли ее с ног, бросили на пол и тоже завязали ей рот. При ее глазах взламывали ее сундуки, забирали ее добро, вязали все это в узлы и выкидывали за окно прямо на землю или передавали на веревках темным страшным людям, которые, как
вороны, сидели на ветвях черной липы и утаскивали все, что им подавали.
Елена.
Постойте! Вы собрались пить чай? А я пришла звать вас к себе… Ну, и я останусь с вами, — у вас сегодня весело. (Тетереву.) Только вы, мудрый
ворон, вы один нахохлились — чего ради?
Напротив него, дверь в дверь,
стояла в своем деннике молодая
вороная, еще не сложившаяся кобылка Щеголиха.
Силою любви своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё больше унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как
ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же месте
стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
В стороне жмётся Савелий и покашливает — точно
ворон каркает, ожидая падали. Вихрем крутятся ребятишки, визг
стоит в воздухе, свист, хохот, и всё покрывает сильный голос Гнедого. А старушка Лаптева, мать умалишённого Григория,
стоя сзади солдата, держит его шапку в руках, трясёт головой и шевелит чёрными губами.
Гляжу.
Стоит новомодная коляска и щегольских четверня
вороных лошадей.
К тротуару подкатила щегольская коляска; хозяин вскочил в нее. Василий Петрович
стоял на тротуаре и в недоумении смотрел на экипаж,
вороных коней и толстого кучера.
— Как бы ты ему не советовал в город ехать, он бы не вздумал этого, — сказал Стуколов. — Чапурин совсем в тебе уверился,
стоило тебе слово сказать, ни за что бы он не поехал… А ты околесную понес… Да чуть было и про то дело не проболтался… Не толкни я тебя, ты бы так все ему и выложил… Эх ты,
ворона!..
Граф выпил водку, «закусил» водой, но на этот раз не поморщился. В ста шагах от домика
стояла чугунная скамья, такая же старая, как и сосны. Мы сели на нее и занялись созерцанием майского вечера во всей его тихой красоте… Над нашими головами с карканьем летали испуганные
вороны, с разных сторон доносилось соловьиное пение; это только и нарушало всеобщую тишину.
Толпа остановилась перед домом Марка Данилыча, а мещанские парнишки с учениками уездного училища взлезли на забор, что
стоял насупротив смолокуровского дома, и, как
вороны, расселись на нем.
Около него
стояла на дыбах, испуганная неделикатной шляпой, красивая
вороная лошадь.
— Ты должна была сказать m-lle Арно или дежурной пепиньерке,
ворону бы убрали на задний двор, а не распоряжаться самой, да еще прятаться за спиной класса… Скверно, достойно уличного мальчишки, а не благовоспитанной барышни! Ты будешь наказана. Сними свой передник и отправляйся
стоять в столовой во время завтрака, — уже совсем строго закончила инспектриса.
—
Стойте, чёрт вас возьми! Если эти козлы-тенора не перестанут рознить, то я уйду! Глядеть в ноты, рыжая! Вы, рыжая, третья с правой стороны! Я с вами говорю! Если не умеете петь, то за каким чёртом вы лезете на сцену со своим
вороньим карканьем? Начинайте сначала!
Следующий класс был батюшки. Уже в начале урока по партам путешествовала записочка с вопросом; как назвать
ворону? Внизу уже
стояла целая шеренга имен вроде: Душки, Cadeau, Orpheline, Смолянки и Amie, когда, осененная внезапной мыслью, я подмахнула под выше написанными именами «Крошка» и, торжествуя, перебросила записку Краснушке.
В дипломе по всем предметам у меня
стояли пятерки, но среди этих белых голубок неблагонадежным
вороном чернела зловещая тройка по богословию.
Кроме тройки
вороных, там еще
стояли четыре верховые лошадки и четыре рабочие.
Они поклонились друг другу и разошлись. Ермий пришел в свою пустыню и удивился, увидав в той расщелине, где он
стоял, гнездо
воронов. Жители деревни говорили ему, что они отпугивали этих птиц, но они не оставляют скалы.
Верхом на
вороном коне, с чепраком, блиставшим дорогими камнями, с болтавшеюся на шее коня собачьею головою вместо пауза, одетый в «большой наряд», с золоченым луком за спиною и с колчаном у седла, он
стоял на лобном месте среди спешившихся бояр и опричников.
Князь Андрей, в плаще, верхом на
вороной лошади
стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким,
вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ,
стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.