Неточные совпадения
— Этот
вопрос занимает теперь лучшие умы в Европе. Шульце-Деличевское направление… Потом вся эта громадная литература рабочего
вопроса, самого либерального Лассалевского направления… Мильгаузенское устройство — это уже
факт, вы, верно, знаете.
— Но я повторяю: это совершившийся
факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся
факт. И муж твой признал и простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего не отвечала. — Это так. Теперь
вопрос в том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем? Желаешь ли ты этого? Желает ли он этого?
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные
вопросы. Но отрицание
факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
Он, Самгин, не ставил пред собою
вопроса о судьбе революции, зная, что она кончилась как
факт и живет только как воспоминание.
— Есть
факты другого порядка и не менее интересные, — говорил он, получив разрешение. — Какое участие принимало правительство в организации балканского союза? Какое отношение имеет к балканской войне, затеянной тотчас же после итало-турецкой и, должно быть, ставящей целью своей окончательный разгром Турции? Не хочет ли буржуазия угостить нас новой войной? С кем? И — зачем? Вот
факты и
вопросы, о которых следовало бы подумать интеллигенции.
Он стал перечислять боевые выступления рабочих в провинции,
факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как бы напоминая себе самому, и тихонько постукивал кулаком по столу, ставя точки. Самгин хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил бы равнодушно, только по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо иных оснований для этого
вопроса он не находил в себе.
Он читал Бокля, Дарвина, Сеченова, апокрифы и творения отцов церкви, читал «Родословную историю татар» Абдул-гази Багодур-хана и, читая, покачивал головою вверх и вниз, как бы выклевывая со страниц книги странные
факты и мысли. Самгину казалось, что от этого нос его становился заметней, а лицо еще более плоским. В книгах нет тех странных
вопросов, которые волнуют Ивана, Дронов сам выдумывает их, чтоб подчеркнуть оригинальность своего ума.
Еще более интереса представлял тот
вопрос, как отнесутся к этому
факту опекуны Привалова, если принять его как вызов…
Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные
вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение
фактов его жизни?
Замечу кстати, что этот
вопрос — действительно ли Федор Павлович недоплатил чего Мите? — прокурор с особенною настойчивостью предлагал потом и всем тем свидетелям, которым мог его предложить, не исключая ни Алеши, ни Ивана Федоровича, но ни от кого из свидетелей не получил никакого точного сведения; все утверждали
факт, и никто не мог представить хоть сколько-нибудь ясного доказательства.
Они должны были в том году кончить курс и объявили, что будут держать (или, как говорится в Академии: сдавать) экзамен прямо на степень доктора медицины; теперь они оба работали для докторских диссертаций и уничтожали громадное количество лягушек; оба они выбрали своею специальностью нервную систему и, собственно говоря, работали вместе; но для диссертационной формы работа была разделена: один вписывал в материалы для своей диссертации
факты, замечаемые обоими по одному
вопросу, другой по другому.
Эти
вопросы были легки, но не были
вопросы. В захваченных бумагах и письмах мнения были высказаны довольно просто;
вопросы, собственно, могли относиться к вещественному
факту: писал ли человек или нет такие строки. Комиссия сочла нужным прибавлять к каждой выписанной фразе: «Как вы объясняете следующее место вашего письма?»
Гарибальди согласился приехать с целью снова выдвинуть в Англии итальянский
вопрос, собрать настолько денег, чтоб начать поход в Адриатике и совершившимся
фактом увлечь Виктора-Эммануила.
Диалектическим настроением пробовали тогда решить исторические
вопросы в современности, это было невозможно, но привело
факты к более светлому сознанию.
Но двусмысленность и неосновательность такого рода оценок, обнаружилась тем
фактом, что «идеалистическая», порвавшая с интеллигентским позитивизмом, группа, основавшая журнал «
Вопросы жизни», активно участвовала в Союзе освобождения и в петербургском комитете Союза встречалась с теми самыми представителями интеллигенции, которые обвиняли «идеалистов» в реакционности.
Мой умственный горизонт заполнялся новыми
фактами, понятиями,
вопросами реального мира.
Кто был Христос и что Он для нас, это не умственный
вопрос, не
вопрос той или иной теории разума, это
вопрос нашего религиозного опыта, нашего религиозного восприятия,
вопрос реального
факта.
Только религиозное восприятие в силах решить
вопрос, кто Христос и в чем «сущность» христианства; историческое исследование и философское умозрение само по себе бессильно установить религиозный
факт.
Ответ на эти
вопросы может показать, достигли ли мы своей цели, анализируя
факты, представляющиеся нам в комедиях Островского…
Как ни повертывайте эти
вопросы, с какими иезуитскими приемами ни подходите к ним, а ответ все-таки будет один: нет, ни вреда, ни опасности не предвидится никаких… За что же это жестокое осуждение на бессрочное блуждание в коридоре, которое, представляя собою
факт беспричинной нетерпимости, служит, кроме того, источником «шума» и"резкостей"?
Я охотно допускаю, что, например, в настоящую минуту, не найдется ничего предосудительного в том, что зрелых лет мужчина интересуется рабочим
вопросом… на Западе; но ведь причина этого благополучного отношения заключается не в самой непредосудительности
факта, а в том, что общее правило"как посмотреть"случайно приняло менее суровый характер.
То же самое еще чаще может случаться и при обсуждении литературных произведений: и когда критик-адвокат надлежащим образом поставит
вопрос, сгруппирует
факты и бросит на них свет известного убеждения, — общественное мнение, не обращая внимания на кодексы пиитики, будет уже знать, чего ему держаться.
Нужен ли этот процесс: откуда и каким образом он народился — это
вопрос, на который я мог бы ответить вам довольно обстоятельно, но который, однако ж, предпочитаю покуда оставить в стороне. Для меня достаточно и того, что
факт существует,
факт, который, рано или поздно, должен принести плод. Только спрашивается: какой плод?
В некоторых странах
вопрос этот разрешается в пользу неприкосновенности, в других — в пользу общедоступности, но, во всяком случае, то или другое решение имеет известные практические последствия, которые отражаются на народной жизни и выражаются в форме
фактов и цифр.
Теперь, мы спрашиваем себя только, должен ли повторяться этот едва совершившийся
факт безгранично? и на
вопрос этот позволяем себе думать, что ежели бы рядом с совершившимся
фактом было поставлено благодетельное тире, то от сего наши сердца преисполнились бы не менее благоговейною признательностью, каковою был фимиам, наполнявший их по поводу совершившегося
факта.
Я уступаю заранее, что аттестация эта будет формулирована словами:"похвально"и"благоприятно", но приятен ли будет самый
факт возможности аттестации? — вот в чем
вопрос, и
вопрос настолько важный, что над ним стоит очень и очень крепко призадуматься.
Автор не менее, нежели кто-нибудь, признает необходимость специальных исследований; но ему кажется, что от времени до времени необходимо также обозревать содержание науки с общей точки зрения; кажется, что если важно собирать и исследовать
факты, то не менее важно и стараться проникнуть в смысл их. Мы все признаем высокое значение истории искусства, особенно истории поэзии; итак, не могут не иметь высокого значения и
вопросы о том, что такое искусство, что такое поэзия.
И заметьте, господа, никто не вправе уклоняться от ответов на ваши
вопросы, ибо
факт уклонения уже сам по себе составляет неповиновение властям.
Поэтому, когда я покончил с
вопросом о подмосковной, то есть совершил купчую крепость и вступил во владение, то сонное видение еще некоторое время продолжалось, несмотря на то, что сейчас же обнаружились
факты, которые должны были бы самого заспанного человека заставить прийти в себя.
Во всей германской атмосфере носятся новые
вопросы о жизни и науке, это — очевидный
факт в журналистике, в изящных произведениях, в книгах.
Жизнь в своем непрерывном развитии набирала множество
фактов; ставила множество
вопросов; люди присматривались к ним с разных сторон, выясняли кое-что, но все-таки не могли справиться со всею громадою накопившегося материала; наконец являлся человек, который умел присмотреться к делу со всех сторон, придавал предметам разбросанным и отчасти исковерканным прежними исследователями их естественный вид и пред всеми разъяснял то, что доселе казалось темным.
Одна из статей (в 44 № «Атенея») начиналась уже так: «Существование общинного владения как
факта у нас, в России, и как теории, волнующей Умы на Западе, ставит его на очередь
вопросов, почти всемирно-любопытных».
Мы указали на то, что новые воззрения, выработанные из
фактов, накопившихся в течение известного периода, сначала бывают достоянием немногих и только мало-помалу переходят в массы; когда этот переход идей совершился, тогда уже настало, значит, начало нового периода: новые потребности образовались, новые
вопросы выработались и привлекают к себе внимание людей, идущих вперед; прежние идеи и стремления подбираются уже только людьми отсталыми и остановившимися.
Если литература идет не впереди общественного сознания, если она во всех своих рассуждениях бредет уже по проложенным тропинкам, говорит о
факте только после его совершения и едва решается намекать даже на те будущие явления, которых осуществление уже очень близко; если возбуждение
вопросов совершается не в литературе, а в обществе, и даже возбужденные в обществе
вопросы не непосредственно переходят в литературу, а уже долго спустя после их проявления в административной деятельности; если все это так, то напрасны уверения в том, будто бы литература наша стала серьезнее и самостоятельнее.
Литературное произведение искреннее, а не заказное, только тогда и возможно, когда первая основа и крайнее решение взятого
факта составляет еще
вопрос, разгадка которого занимает самого автора.
Она поставляет
вопросы, со всех сторон их рассматривает, сообщает
факты, возбуждает мысль и чувство в человеке, но не присваивает себе какой-то исполнительной власти, которой вы от нее требуете.
Что тут преувеличенного? Что из этого может отнять у Станкевича тот, кто не имеет предъявить
фактов, противоречащих заключениям, сейчас переданным нами? Кажется — ничего. Но есть люди, отличающиеся весьма мрачным взглядом на жизнь и вместе с тем какой-то философской выспренностью. У них своя точка зрения на все предметы, и они становят
вопрос таким образом...
Сколько ни подбирай отвлеченностей для решения этих
вопросов, они не прояснятся, пока не будут переработаны в общем сознании самые
факты общественной жизни, от которых зависит вся сущность дела.
В прежнее время библиографы наши подбирали
факты ничтожные, вели споры об обстоятельствах пустых, занимались часто решением
вопросов, ни к чему не ведущих.
Я ограничусь при этом одною лишь областью венерических болезней; несмотря на щекотливость предмета, мне приходится остановиться именно на этой области, потому что она особенно богата такого рода
фактами: дело в том, что венерические болезни составляют специальный удел людей и ни одна из них не прививается животным; поэтому многие
вопросы, которые в других отраслях медицины решаются животными прививками, в венерологии могут быть решены только прививкою людям.
— Я ничего не знаю; это касается администрации; можете к ней адресоваться, — настойчиво прервал директор Устинова. — Администрация во вчерашнем происшествии имеет налицо достаточно красноречивый
факт, против которого я не нахожу возможности спорить, и если заговорил об этом, то для того только, чтобы передать Феликсу Мартынычу решение, до него лично касающееся. Засим дебаты об этом предмете я считаю оконченными и предлагаю перейти к главному нашему
вопросу.
Лавки, оказавшиеся пустыми, стояли под №№ 40, 44 и 45 [
Факт этот засвидетельствован официально несколькими лицами. С какою целью и почему были вынесены из этих лавок все товары? О цели, конечно, судить трудно; но почему? — это другой
вопрос. О предстоявшем пожаре Апраксина и Толкучки уже заранее ходили темные слухи, а 26-го мая были подброшены извещательные письма.].
Вследствие этого, они требуют от профессора, чтобы он перед своими слушателями кокетничал модными, либеральными фразами, притягивал
факты своей науки к любимым модным тенденциям, хотя бы то было ни к селу, ни к городу, и вообще имел бы в виду не научную истину, а легкое приложение того-сего из своей науки к современным
вопросам жизни.
Итак, на
вопрос: кто же, наконец, поджигал Петербург и был ли он поджигаем? — ныне, по прошествии нескольких лет, оставаясь строго добросовестным, можно ответить лишь одно: мы не знаем. Мы только правдиво и беспристрастно сгруппировали
факты, заимствованные преимущественно из официальных данных.
…«Ну что ж, подержат да и выпустят. Какие улики? где
факты? — Нигде и никаких!.. В чем виноват? — Ни в чем решительно. Все чисто!.. Стало быть, тут мне и опасаться нечего… И всеконечно так, что подержат да и выпустят… Но только как же бы это сделать, чтобы быть арестованным?» — задал себе Ардальон новый и последний
вопрос самого серьезного свойства и снова сосредоточенно зашагал по комнате.
Первой задачей, при совершившемся разрешении крестьянского чили хлопского
вопроса, которое разрешение, в принципе, является для нас, как для людей шляхетных, все-таки
фактом весьма печальным, — должно быть с нашей стороны старание поселить в народе недоверие к правительству и затем возбудить ненависть и вражду к нему.
Является свидетельством эллинской мудрости и благочестия тот
факт, что в греческом умозрении
вопросу о первоматерии мира было посвящено столь исключительное внимание, причем в учениях Платона, Аристотеля и Плотина он получил завершенное, исчерпывающее рассмотрение, к которому новая философия ничего не умела прибавить.
Уже самый
факт этого разговора,
вопрос змея и простодушный ответ жены (3:2–3), представлял собой начало грехопадения, он был двойною ее изменою: и мужу, и Богу.
И лишь исходя из определенного религиозного мировоззрения, возможно, ответит на
вопрос о религиозном смысле и значении этого
факта.
И только
факт смерти ставит в глубине
вопрос о смысле жизни.