Неточные совпадения
— Оставьте все, Дмитрий Федорович! — самым решительным тоном перебила госпожа Хохлакова. — Оставьте, и особенно женщин. Ваша цель — прииски, а женщин туда незачем везти. Потом, когда вы возвратитесь в богатстве и славе, вы найдете себе подругу сердца в самом высшем обществе. Это будет девушка современная, с
познаниями и без предрассудков. К тому времени, как раз созреет теперь начавшийся женский
вопрос, и явится новая женщина…
Для меня, в сущности, не существует раздельных
вопросов в философском
познании.
Есть лишь один
вопрос и одна сфера
познания.
Лишь церковная философия в силах решить проклятые
вопросы, лишь ей доступны проблемы свободы и зла, личности и мирового смысла, реализма и брачной тайны
познания.
Но сам же Лосский помогает нам перенести
вопрос о дефектах
познания на почву онтологическую, увидеть корень зла в самом бытии, в самой живой действительности, а не в том, что субъект конструирует объект и тем умерщвляет в нем жизнь.
Вязмитинов на такой же
вопрос отвечал, что Лиза ужасно подвинулась вперед в
познаниях, но что все это у нее как-то мешается. Видно, что читает что попало, — заключил он свое мнение.
— Вы, кажется, спрашиваете, полковник: «что это значит?» — торжественно проговорил Фома, как бы наслаждаясь всеобщим смущением. — Удивляюсь
вопросу! Разъясните же мне, с своей стороны, каким образом вы в состоянии смотреть теперь мне прямо в глаза? разъясните мне эту последнюю психологическую задачу из человеческого бесстыдства, и тогда я уйду, по крайней мере обогащенный новым
познанием об испорченности человеческого рода.
— Где ж вы бывали сегодня? — спросил Иван Иванович, желая прервать городничего и скорее навести его на причину посещения; ему бы очень хотелось спросить, что такое намерен объявить городничий; но тонкое
познание света представляло ему всю неприличность такого
вопроса, и Иван Иванович должен был скрепиться и ожидать разгадки, между тем как сердце его колотилось с необыкновенною силою.
Ясно следует из этого, как дважды два — четыре ясно, что в
вопросе о скучных людях, необходимо принимать в соображение, не только способности,
познания, и вообще, большую или меньшую степень умственной занимательности, но также характер, наклонности, стремления, вкусы, — словом, нравственную природу человека.
Отвечая на этот чисто аналитический и критический
вопрос, Кант установил, как ему это казалось (а многим кажется и до сих пор), основу общезначимых суждений для науки и в своем учении об опыте попытался выковать броню, предохраняющую от скептицизма, причем фактические условия
познания были возведены им в ранг основоположных, категориальных синтезов.
Вопрос о софийной природе понятий [Учение Николая Мальбранша о видении вещей в Боге и о богопознании как сущности
познания вещей представляет большую аналогию к учению, здесь развиваемому (обстоятельный очерк учения Мальбранша на русском языке см. у Μ. Η. Ершова.
Положительная же ориентация христианства в
вопросах общественности исчерпывается началами этики, между тем одна только этика отнюдь не выражает собой религиозного понимания
вопроса (как геометрия, имеющая дело только с формою, не удовлетворяет потребности в целостном
познании тела).
Разумеется ли здесь формально-логическое a priori, проявляющееся в каждом отдельном акте
познания, или же это есть действительное припоминание о мифотворческом ведении, причем второстепенное значение для разрешения этого
вопроса имеет
вопрос, когда произошла встреча с трансцендентным: в этой ли жизни или за ее пределами?
Учение Канта о «разумной вере» страдает половинчатостью, это полувера-полуразум: хотя ею переступается область познаваемого разумом, но в то же время разум не хочет отказаться от своего господства и контроля и в этой чуждой ему области [Для противоречивости и двойственности идей Канта в
вопросе о вере характерна глава «Критики практического разума» под заглавием: «Каким образом возможно мыслить расширение чистого разума в практическом отношении, не расширяя при этом его
познания как разума спекулятивного?» Здесь «теоретическое
познание чистого разума еще не получает прироста.
Познание зла всегда ставит
вопрос о смысле зла.
Когда ваше
познание есть
познание «о чем-то», об объекте, то невозможно поставить в глубине
вопрос об онтологической реальности и ценности.
Законническая этика решает
вопрос очень просто: если происходит столкновение нравственного долга с любовью, хотя бы и обладающей высшей ценностью, то нужно пожертвовать любовью во имя нравственного долга, если происходит столкновение ценности чисто нравственной с творческим призванием в
познании или искусстве, то нужно пожертвовать творческим призванием во имя ценности чисто нравственной.
Так
вопрос о творческом призвании человека в
познании или искусстве приобретает нравственное значение.
Принципиально был более прав св. Фома Аквинат, который, правда, унижает человека, причисляя его к низшим интеллектам, но ставит
вопрос о человеческом
познании, о
познании человека.
Но критика
познания ставит
вопрос, в какой степени в то, что мы называем бытием, приходят продукты мысли, в какой степени активность субъекта конструирует «бытие», которое потом представляется первичным.
Чтобы хотя несколько удовлетворительно отвечать на
вопрос, сделанный нам в начале главы, скажем о Фрице, что, несмотря на простоту его наружности и жеманство его движений, он был лукав, как дух, прельстивший нашу прабабушку в раю [Имеется в виду библейское предание о злом духе, давшем вкусить первой женщине Еве яблоко с древа
познания добра и зла.].
Это обычное, с ложным пафосом благородства провозглашаемое мнение обостряет
вопрос о том, есть ли
познание истины пассивность, послушность интеллекта или активность, творчество духа?
Сфера послушания научному
познанию очень специальная и ограниченная,
вопрос о творчестве лежит совершенно вне этой сферы.
Правда, он успел дорогой заметить в своем возничем необыкновенный ум, увлекательное красноречие,
познания химические и редкую любознательность; но лукавство умело все это так перемешать, что часто за самою умною беседой следовали самые глупые
вопросы и объяснения, путавшие сначала догадки Антона.
Мучительный для современного сознания
вопрос об отношении гносеологии к творчеству зависит от решения
вопроса о природе
познания.
Он также еще не знает своего «во имя», но переходит от формы к содержанию, от
вопроса о законных правах
познания к
вопросу о самом
познании жизни и бытия.
Предоставляя им любить меня и верить в мое непреложное
познание жизни, я даю им счастливую возможность хотя бы на время уйти от холода жизни, ее мучительных сомнений и
вопросов.