Неточные совпадения
Уже несколько дней графиня Лидия Ивановна находилась в сильнейшем
волнении. Она узнала, что Анна с Вронским в Петербурге. Надо было спасти Алексея Александровича от свидания с нею, надо было спасти его даже от мучительного знания того, что эта ужасная
женщина находится в одном городе с ним и что он каждую минуту может встретить ее.
Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия; посторонние
женщины, зрительницы, с
волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.
Базаров встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное
волнение охватывало ее понемногу… Оно сообщилось Базарову. Он вдруг почувствовал себя наедине с молодою, прекрасною
женщиной…
Он вовсе не хотел «рассказывать себя», он даже подумал, что и при желании, пожалуй, не сумел бы сделать это так, чтоб
женщина поняла все то, что было неясно ему. И, прикрывая свое
волнение иронической улыбкой, спросил...
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно подумал он, допил вино, встал и подошел к окну. Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из
женщин не возбуждала в нем такого
волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в том, что неиспытанное
волнение это возбуждала
женщина, о которой он думал не лестно для нее.
Он переживал
волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в доме неузнаваемо изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная
женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
В другом месте видел Райский такую же, сидящую у окна, пожилую
женщину, весь век проведшую в своем переулке, без суматохи, без страстей и
волнений, без ежедневных встреч с бесконечно разнообразной породой подобных себе, и не ведающую скуки, которую так глубоко и тяжко ведают в больших городах, в центре дел и развлечений.
Он ушел, а Татьяна Марковна все еще стояла в своей позе, с глазами, сверкающими гневом, передергивая на себе, от
волнения, шаль. Райский очнулся от изумления и робко подошел к ней, как будто не узнавая ее, видя в ней не бабушку, а другую, незнакомую ему до тех пор
женщину.
Проснувшись в то утро и одеваясь у себя наверху в каморке, я почувствовал, что у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя в дом князя, я снова почувствовал то же
волнение: в это утро должна была прибыть сюда та особа,
женщина, от прибытия которой я ждал разъяснения всего, что меня мучило!
Я сообразил, что это, вероятно, та самая молодая
женщина прокричала, которая давеча убежала в таком
волнении.
Хиония Алексеевна готова была даже заплакать от
волнения и благодарности. Половодова была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и была так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом себя молодость и здоровье. С этой
женщиной ворвалась в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая надежда, и ее сердце задрожало при мысли, что, может быть, еще не все пропало, не все кончено…
— Я всё знаю! — вскричала она с новым
волнением. — Вы жили тогда в одних комнатах, целый месяц, с этою мерзкою
женщиной, с которою вы убежали…
Эта записка была от
женщины, и набоб испытывал то приятное
волнение, какое овладевает человеком в неизвестном ожидании.
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от
волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики стояла толпа
женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где на груде старого железа и фоне красного кирпича стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Днем Ромашов старался хоть издали увидать ее на улице, но этого почему-то не случалось. Часто, увидав издали
женщину, которая фигурой, походкой, шляпкой напоминала ему Шурочку, он бежал за ней со стесненным сердцем, с прерывающимся дыханием, чувствуя, как у него руки от
волнения делаются холодными и влажными. И каждый раз, заметив свою ошибку, он ощущал в душе скуку, одиночество и какую-то мертвую пустоту.
— Нет, меня же и привез сюда давеча утром, мы вместе воротились, — проговорил Петр Степанович, как бы совсем не заметив мгновенного
волнения Николая Всеволодовича. — Что это, я книгу уронил, — нагнулся он поднять задетый им кипсек. — «
Женщины Бальзака», с картинками, — развернул он вдруг, — не читал. Лембке тоже романы пишет.
В его груди больно бились бескрылые мысли, он со стыдом чувствовал, что утреннее
волнение снова овладевает им, но не имел силы победить его и, вдыхая запах тела
женщины, прижимал сомкнутые губы к плечу её.
Очарованный ими, вспоминая свои сны и откровенные суждения Пушкаря о
женщинах, он вытянул шею, в сладком и трепетном
волнении слушая и следя.
Жена Николая Артемьевича, Анна Васильевна, была маленькая и худенькая
женщина, с тонкими чертами лица, склонная к
волнению и грусти.
Она была в неописанном
волнении; голос ее дрожал; на глазах блистали слезы. Эта
женщина, всегда столь скромная, мягкая и даже слабая, вдруг дошла до такого исступления, что помпадур начал опасаться, чтоб с ней не сделалась на улице истерика.
Женщина была права, в этом Евсея убеждало её спокойствие и всё его отношение к ней. Ему шёл уже пятнадцатый год, его влечение к смирной и красивой Раисе Петровне начинало осложняться тревожно приятным чувством. Встречая Раису всегда на минуты, он смотрел ей в лицо с тайным чувством стыдливой радости, она говорила с ним ласково, это вызывало в груди его благодарное
волнение и всё более властно тянуло к ней…
Мне показалось, что в голосе его слышится странное
волнение. Молодая
женщина кинула на него быстрый взгляд, брови ее сдвинулись, и несколько секунд она обдумывала что-то, чертя концом зонтика по платформе… Потом она подняла голову, посмотрела мне прямо в лицо и сказала...
— Да, да! Успокойтесь, князь! Эти
волнения… Постойте, я сама провожу вас… Я уложу вас сама, если надо. Что вы так смотрите на этот портрет, князь? Это портрет моей матери — этого ангела, а не
женщины! О, зачем ее нет теперь между нами! Это была праведница! князь, праведница! — иначе я не называю ее!
Отдохновение было ей необходимо: двенадцать дней такой дороги, почти без сна и пищи, и целый день таких душевных мучительных
волнений могли свалить с ног и крепкого мужчину, а мать моя была больная
женщина.
Двое мужчин и
женщина, плечи которой казались сзади в этот момент пригнутыми резким ударом, обменялись вполголоса немногими словами и, не взглянув ни на кого, поспешно ушли. Они больше не казались живыми существами. Они были убиты на моих глазах выстрелом из чековой книжки. Через дверь самое далекое зеркало повторило движения удаляющихся фигур, и я, бросившись на стул, неудержимо заплакал, как от смертельной обиды, среди
волнения потрясенной толпы, спешившей разойтись.
Он в
волнении несколько раз прошелся из угла в угол комнаты. Я видел, что он взволнован серьезно. Я не понимал, что с ним делается. В прошлый наш разговор он и словами и тоном своим выразил такое нескрываемое презрение к этой
женщине, а теперь… Неужели?..
Пятнадцатилетняя боярыня Плодомасова не обличала ни страха, ни трепета, ни
волнения, ни злорадства. Она стояла на окне только с одним, чувством: она с чувством бесконечной любви глядела на отца, быстро несшегося к ней впереди отряда. Окружающих боярышню
женщин бил лихорадочный трепет, они протягивали свои робкие руки к не оставлявшей своего места боярышне и робко шептали: «Спаси нас! спаси — мы ни в чем не повинны».
Случайно или умышленно, но только разговоры их по преимуществу стали склоняться на любовь. Лизавета Васильевна в этом отношении была гораздо опытнее брата: она знала любовь в самых тонких ее ощущениях; она, как видно, очень хорошо знала страдания и счастие влюбленного. С отрадою и не без
волнения прислушивался Павел к словам сестры и понимал их каким-то неясным чувством; в первый раз еще сблизился он с
женщиною и взглянул в ее сердце.
Юлия, в сильном
волнении, призналась льву, что она его давно любит, но любовию чистою, что будто бы его не любила так ни одна
женщина.
Катерина Матвеевна. Венеровский! я уважаю вас, — вы знаете меня. Я
женщина свободная и равноправная мужчине. Я горжусь тем, что первая сказала: я хочу соединиться с вами и жду честного, сознательного ответа. Все это очень просто. (Откидывает волосы и ходит в
волнении.)
Через две минуты она с
волнением, отражающимся даже бледностью на ее лице, спрашивает, нравилась ли ему та дама, о которой, как-то шутя, упомянуто было в разговоре много дней тому назад; потом спрашивает, что ему нравится в
женщине; когда он замечает, как хорошо сияющее небо, она говорит: «Да, хорошо!
Хотя Синтянина всегда многого ожидала от разносторонних способностей этой
женщины, но тем не менее она была поражена отчетливостью произведенной Глафирой над собою работы по выполнению роли и должна была сознаться, что при всех своих
волнениях залюбовалась ею.
Внутреннее
волнение, которое ощущали обе эти
женщины, отняло у них охоту к слову, но зато они в это время обе без речей понимали, в ком эта сила, обессиливающая все низшие комбинации в человеке, для которого любовь не одно лишь обладанье, а неодолимая тяга к постижению высшего счастия в соревновании существу, нас превышающему в своей силе правды, добра и самоотвержения.
Толпа людей рыла за свалками ров, — в него должны были лечь их трупы. Мужчины били в твердую почву кирками,
женщины и старики выбрасывали лопатами землю. Лица были землистые, люди дрожали от утреннего холода и
волнения. Вокруг кольцом стояли казаки с наведенными винтовками.
Ненавистной! Почему? Это просто закоренелость. Чем же она выше после того самой порочной
женщины?.. Вчера он наблюдал ее. Ни одного искреннего звука не проронила она, ни в чем не выдала внутреннего, хорошего
волнения, сознания своей вины перед Калерией.
Да и весь он был тогда чрезвычайно красивый и приятный брюнет, живой, пылкий, влюбчивый, возбуждавший в
женщинах волнение, куда бы он ни появлялся.
Их взгляды встретились. Анна Серафимовна покраснела. И Палтусова точно что кольнуло. Не
волнение влюбленного человека. Нет! Его кольнуло другое. Эта
женщина уважает его, считает не способным ни на какую сделку с совестью. А он… что же он? Он может еще сегодня смотреть ей прямо в глаза. В помыслах своих он ей не станет исповедоваться. Всякий вправе извлекать из своего положения все, что исполнимо, только бы не залезать к чужому в карман.
Иду к той бабе, которая приходила об описанной у нее овце. Крошечная избенка, в сенях та самая единственная овца, которая должна идти на пополнение государственного бюджета. По бабьему обычаю, хозяйка, нервная, измученная и нуждой и трудами
женщина, увидав меня, с
волнением начинает быстро говорить...
Строгие лица святых глядели на этих двух
женщин. Лицо игуменьи Досифеи, вставшей с колен и уже силою воли, видимо, преодолевшей первый порыв
волнения, с обычной строгостью обращенное на молодую девушку, имело сходство с ликами старинного письма, глядевшимися из киота.
Волнение сильного нетерпения, проглядывавшего в каждой черте его мужественного лица, в нервном покручивании выхоленных усов, невольно выделяло его среди ожидавших появления очаровательной цыганки и красноречиво говорило то, что в этой цыганке для него дорога не только танцовщица, но и
женщина.
Если бал имеет важное значение для всякой
женщины, не отказавшейся еще от надежды нравиться, то он настоящее поле сражения для любимой и любящей
женщины, для той, которая спрашивает себя в
волнении перед зеркалом...
Салтыкова обхватила голову Кости обеими руками, нагнула ее к себе и впилась в его губы страстным, чувственным поцелуем. Костя бился около нее как бы в лихорадке. Она приписала это
волнение юноши от близости красивой молодой
женщины.
Ее головка с выражением
волнения и испуга на лице была слишком хороша, чтобы быть незамеченной мужчиной, но для Виктора Аркадьевича существовала в мире только одна
женщина — княжна Юлия, а потому он и прошел мимо, не оборачиваясь и не стараясь разглядеть незнакомку.
Он вежливо подошел к ней, снял шляпу и с почтением, которым обязан всякий порядочный человек всякой
женщине, пожал ее дрожащую от
волнения руку в перчатке с бесчисленным количеством пуговиц.
В то же время он испытывал странное наслаждение, открывая в этой
женщине свежесть впечатлений, искренность
волнения, которых он в ней не подозревал.
Молодая
женщина, видимо, была взволнована и ей требовалось много силы воли, чтобы сдерживать это
волнение в известных границах.
Он слишком хорошо знал человеческое, и в особенности женское, сердце. Ему нужна была княжна Александра Баратова как собеседница, именно доведенная до последней степени возможного
волнения. Тогда
женщина не сумеет удержать на себе маску благоразумия, тогда она незаметно для себя выскажется, впустит его в тайник ее души, а ему она именно и нужна была без маски. Сигизмунд Нарцисович не ошибся.
Как
женщина передовых идей, — Александр Ильич слово"передовой"произносил про себя с легкою усмешкой, — она должна же понимать, что любовь к детям для себя есть не"альтруизм", а чистейшее себялюбие, что детей только испортишь, держа при себе слишком долго, под давлением чересчур высокой температуры материнских забот, страхов,
волнений и пристрастий.
Она знала, что Елена Павловна Бекасова —
женщина без характера, вся сотканная из противоречий и минутных настроений, слишком поглощенная заботами о туалете, барыня с болезнью надвигающейся старости, суетными
волнениями вдовы сановника, с постоянным страхом, как бы ее не забыли и не обошли.
Она понимала, что сердце молодого Савина занято, что она, бедная девушка, безвестная Зиновия Богданова, не может быть для него той «хорошей, умной
женщиной», которая должна составить его счастье, что это удел той… танцорки… — и все-таки ожидала его с каким-то все более и более усиливающимся
волнением.