Неточные совпадения
«Так вот кто
герой романа: лесничий — лесничий!» — не
помня себя, твердил Райский.
Помню, что в одном из прочитанных мною в это лето сотни романов был один чрезвычайно страстный
герой с густыми бровями, и мне так захотелось быть похожим на него наружностью (морально я чувствовал
себя точно таким, как он), что я, рассматривая свои брови перед зеркалом, вздумал простричь их слегка, чтоб они выросли гуще, но раз, начав стричь, случилось так, что я выстриг в одном месте больше, — надо было подравнивать, и кончилось тем, что я, к ужасу своему, увидел
себя в зеркало безбровым и вследствие этого очень некрасивым.
Он уже прятал платок, которым обтер свои пальцы, в карман, когда господин Голядкин-старший опомнился и ринулся вслед за ним в соседнюю комнату, куда, по скверной привычке своей, тотчас же поспешил улизнуть непримиримый враг его. Как будто ни в одном глазу, он стоял
себе у прилавка, ел пирожки и преспокойно, как добродетельный человек, любезничал с немкой-кондитершей. «При дамах нельзя», — подумал
герой наш и подошел тоже к прилавку, не
помня себя от волнения.
— Он подлый и развращенный человек, ваше превосходительство, — сказал наш
герой, не
помня себя, замирая от страха, и при всем том смело и решительно указывая на недостойного близнеца своего, семенившего в это мгновение около его превосходительства, — так и так, дескать, а я на известное лицо намекаю.
Не
помню, в какой именно из шекспировских комедий
герой пьесы задает
себе вопрос: что такое невинность? — и весьма резонно отвечает: невинность есть пустая бутылка, которую можно наполнить каким угодно содержанием.
— Названия не
помню, но имя
героя помню. Это имя врезалось мне в память, потому что имеет в
себе четыре «р» подряд…Глупое имя…Карррро!
— Бог с ними — ни для кого; к тому же, я терпеть не могу поэтов и
героев: первые очень прозаичны, докучают самолюбием и во всем
помнят одних
себя, а вторые… они совсем не для женщин.
Прошедшая жизнь Пьера, его несчастия до 12-го года (о которых он из слышанных слов составил
себе смутное, поэтическое представление), его приключения в Москве, плен, Платон Каратаев (о котором он слыхал от Пьера), его любовь к Наташе (которую тоже особенною любовью любил мальчик) и главное, его дружба к отцу, которого не
помнил Николинька, всё это делало из Пьера для него
героя и святыню.
Но что самое удивительное: решительно не могу припомнить, когда прошел у меня этот дурацкий страх и как это случилось, что всего через пять дней мы спокойнейшими дачниками ехали обратно и, главное, нисколько
себя не стыдились! Положим, половина вагона состояла из таких же
героев, как и мы, но как мы друг на друга смотрели? Не
помню. Просто никак и не смотрели, а ехали обратно, и все тут.
Герои! Да еще рассказывали друг другу, сколько каждый дурак за подводу отвалил, и тоже без всякого стеснения.