Неточные совпадения
— Куда ему? Умеет он любить! Он даже и слова о любви не умеет сказать: выпучит глаза на меня — вот и вся любовь! точно пень! Дались ему
книги, уткнет нос в них и
возится с ними. Пусть же они и любят его! Я буду для него исправной женой, а любовницей (она сильно потрясла головой) — никогда!
У Федора Павловича
водилось книг довольно, томов сотня
с лишком, но никто никогда не видал его самого за
книгой.
В назначенный день я пошел к Прелину. Робко,
с замирающим сердцем нашел я маленький домик на Сенной площади,
с балконом и клумбами цветов. Прелин, в светлом летнем костюме и белой соломенной шляпе,
возился около цветника. Он встретил меня радушно и просто, задержал немного в саду, показывая цветы, потом ввел в комнату. Здесь он взял мою
книгу, разметил ее, показал, что уже пройдено, разделил пройденное на части, разъяснил более трудные места и указал, как мне догнать товарищей.
Раньше, за несколько недель до моего приезда на юг, он так же
возился с англичанином Говардом, искателем приключений и тоже литератором, потерпевшим в Аниве крушение на японской джонке и потом написавшим порядочный вздор об аинцах в своей
книге «The Life with Trans-Siberian savages».]
Книг в доме Негрова
водилось немного, у самого Алексея Абрамовича ни одной; зато у Глафиры Львовны была библиотека; в диванной стоял шкаф, верхний этаж его был занят никогда не употреблявшимся парадным чайным сервизом, а нижний —
книгами; в нем было
с полсотни французских романов; часть их тешила и образовывала в незапамятные времена графиню Мавру Ильинишну, остальные купила Глафира Львовна в первый год после выхода замуж, — она тогда все покупала: кальян для мужа, портфель
с видами Берлина, отличный ошейник
с золотым замочком…
— Маня? Она все
возится с вашими
книгами.
А потом, как вчера и всегда, ужин, чтение, бессонная ночь и бесконечные мысли все об одном. В три часа восходило солнце, Алена уже
возилась в коридоре, а Вера все еще не спала и старалась читать. Послышался скрип тачки: это новый работник пришел в сад… Вера села у открытого окна
с книгой, дремала и смотрела, как солдат делал для нее дорожки, и это занимало ее. Дорожки ровные, как ремень, гладкие, и весело воображать, какие они будут, когда их посыплют желтым песком.
Диву дался Патап Максимыч. Сколько лет на свете живет,
книги тоже читает,
с хорошими людьми
водится, а досель не слыхал, не ведал про такую штуку… Думалось ему, что паломник из-за моря вывез свою матку, а тут закоптелый лесник, последний, может быть, человек, у себя в зимнице такую же вещь держит.
— Дивлюсь я тебе, Василий Борисыч, — говорил ему Патап Максимыч. — Сколько у тебя на всякое дело уменья, столь много у тебя обо всем знанья, а век свой корпишь над крюковыми
книгами [Певчие
книги. Крюки — старинные русские ноты, до сих пор обиходные у старообрядцев.], над келейными уставами да шатаешься по белу свету
с рогожскими порученностями. При твоем остром разуме не
с келейницами
возиться, а торги бы торговать, деньгу наживать и тем же временем бедному народу добром послужить.
—
Книги все, — отвечал Герасим. — Редкостные и довольно их. Такие, я вам скажу, Марко Данилыч,
книги, что просто на удивленье. Сколько годов
с ними
вожусь, а иные сам в первый раз вижу. Вещь дорогая!
— Что ты, сударыня?.. —
с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку
водится, что кашу да полтину мастерицам родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу в плате нести — все бы видели да знали, что за новую
книгу садится. Вот, мать моя, принялась ты за наше мастерство, учишь Дунюшку, а старых-то порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?
Пока мы пили и ели, — правда,
с жадностью, — этот неприветливый господин читал свою
книгу с таким видом, словно никого не было в комнате и будто это не Топпи чавкал, а собака
возилась над костью.
Жизнь в Изворовке текла тихая, каждый жил сам по себе. Токарев купался, ел за двоих, катался верхом. Варвара Васильевна опять
с утра до вечера
возилась с больными. Сергей сидел за
книгами. Общие прогулки предпринимались редко.
На амвоне за столом сидел, как
водится, аукционист
с молотком в руке; рядом
с ним помещался секретарь
с книгами, а поодаль стояла горка
с бутылками, банками и коробками, наполненными предметами, подлежащими аукционной продаже.
— Я все время работал. Что же больше делать, Сергей Павлович?
Книги с собой привез, даже лекции захватил. У меня была надежда, что к этому семестру позволят вернуться. Немало и
с народом
возился, ездил по Волге, жил у раскольников, присматривался ко многому.
— Это называется воспитание! Нет, Настасья Филипповна, я вижу, тебе впору
с котятами
возиться, а не ребят воспитывать. До чего распустила, не может даже
книги от мальчика взять. Нечего говорить, хороша наставница.