Неточные совпадения
Быть может, поступив на корабль, он снова вообразит, что там, в Каперне, его ждет не умиравший никогда друг, и,
возвращаясь, он будет подходить к дому
с горем мертвого ожидания.
Оказалось, что он,
возвращаясь с Шантарских островов, зашел на Амагу и здесь узнал от А.И. Мерзлякова, что я ушел в
горы и должен выйти к морю где-нибудь около реки Кулумбе.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом. Паначев тотчас же пошел на разведку. Было уже совсем темно, когда он
возвратился на бивак и сообщил, что
с горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса. Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
Прошло еще пять лет, я был далеко от Воробьевых
гор, но возле меня угрюмо и печально стоял их Прометей — А. Л. Витберг. В 1842,
возвратившись окончательно в Москву, я снова посетил Воробьевы
горы, мы опять стояли на месте закладки, смотрели на тот же вид и также вдвоем, — но не
с Ником.
Изредка отпускал он меня
с Сенатором в французский театр, это было для меня высшее наслаждение; я страстно любил представления, но и это удовольствие приносило мне столько же
горя, сколько радости. Сенатор приезжал со мною в полпиесы и, вечно куда-нибудь званный, увозил меня прежде конца. Театр был у Арбатских ворот, в доме Апраксина, мы жили в Старой Конюшенной, то есть очень близко, но отец мой строго запретил
возвращаться без Сенатора.
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы
с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по
горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой
возвращались позднею ночью.
На другой день князь по одному неотлагаемому делу целое утро пробыл в Петербурге.
Возвращаясь в Павловск уже в пятом часу пополудни, он сошелся в воксале железной дороги
с Иваном Федоровичем. Тот быстро схватил его за руку, осмотрелся кругом, как бы в испуге, и потащил князя
с собой в вагон первого класса, чтоб ехать вместе. Он
сгорал желанием переговорить о чем-то важном.
Или вот
возвращаешься ночью домой из присутствия речным берегом, а на той стороне туманы стелются, огоньки
горят, паром по реке бежит, сонная рыба в воде заполощется, и все так звонко и чутко отдается в воздухе, — ну и остановишься тут
с бумагами на бережку и самому тебе куда-то шибко хочется.
Визит кончился. Когда она
возвращалась домой, ей было несколько стыдно.
С чем она шла?..
с «супцем»! Да и «супец» ее был принят как-то сомнительно. Ни одного дельного вопроса она сделать не сумела, никакой помощи предложить. Между тем сердце ее болело, потому что она увидела настоящее страдание, настоящее
горе, настоящую нужду, а не тоску по праздности. Тем не менее она сейчас же распорядилась, чтобы Мирону послали миску
с бульоном, вареной говядины и белого хлеба.
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза
горят, зубы сжимаются, голова
с усилием поднимается выше, и в то время, как его поднимают, он останавливает носилки и
с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!» В это время товарищ-матрос подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками,
возвращается к своему орудию.
Ну, а потом? — спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты — гордость, грех, про который нынче же вечером надо будет сказать духовнику, и
возвратился к началу рассуждений: — Для приготовления к лекциям я буду ходить пешком на Воробьевы
горы; выберу себе там местечко под деревом и буду читать лекции; иногда возьму
с собой что-нибудь закусить: сыру или пирожок от Педотти, или что-нибудь.
Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну
гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и
возвратились к прочим мастерам,
с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку, то мясо сползло
с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
Досыта насмотревшись на все, я
возвращаюсь домой, чувствую себя взрослым человеком, способным на всякую работу. По дороге я смотрю
с горы кремля на Волгу, — издали,
с горы, земля кажется огромной и обещает дать все, чего захочешь.
Возвращаясь вечером
с ярмарки, я останавливался на
горе, у стены кремля, и смотрел, как за Волгой опускается солнце, текут в небесах огненные реки, багровеет и синеет земная, любимая река. Иногда в такие минуты вся земля казалась огромной арестантской баржей; она похожа на свинью, и ее лениво тащит куда-то невидимый пароход.
Одним словом, Марфа Петровна
возвратилась домой
с богатым запасом новостей, который еще увеличился дорогой, как катившийся под
гору ком снега.
Он вел за руку нарядно одетую девочку
с пушистыми, почти белыми локонами, большими темными глазами на бледном, болезненном личике и
с тем особенным, повелительным и нетерпеливым выражением, которое свойственно избалованным детям. Литвинов провел часа два в
горах и
возвращался домой по Лихтенталевской аллее…Сидевшая на скамейке дама
с синим вуалем на лице проворно встала и подошла к нему… Он узнал Ирину.
Досужев. Ну, прощай! Вперед будем знакомы! Захмелел, брат! (Жмет Жадову руку.) Василий, манто! (Надевает шинель.) Ты меня строго не суди! Я человек потерянный. Постарайся быть лучше меня, коли можешь. (Идет к двери и
возвращается.) Да! вот тебе еще мой совет. Может быть,
с моей легкой руки, запьешь, так вина не пей, а пей водку. Вино нам не по карману, а водка, брат, лучше всего: и
горе забудешь, и дешево! Adieu! [Прощай! (франц.) — Ред.] (Уходит.)
Ночь мы проводили в балагане на Осиновой, а чем свет отправлялись на охоту. В этих случаях Николай Матвеич был неумолим и не позволял нежиться. После целого дня шатания
с ружьем по
горам мы
возвращались домой к вечеру, усталые до последней степени, и клялись друг другу, что это уже в последний раз.
Здесь отдыхал в полдень Борис Петрович
с толпою собак, лошадей и слуг; травля была неудачная, две лисы ушли от борзых и один волк отбился; в тороках у стремянного висело только два зайца… и три гончие собаки еще не
возвращались из лесу на звук рогов и протяжный крик ловчего, который, лишив себя обеда из усердия, трусил по островам
с тщетными надеждами, — Борис Петрович
с горя побил двух охотников, выпил полграфина водки и лег спать в избе; — на дворе всё было живо и беспокойно: собаки, разделенные по сворам, лакали в длинных корытах, — лошади валялись на соломе, а бедные всадники поминутно находились принужденными оставлять котел
с кашей, чтоб нагайками подымать их.
Горе,
горе ему! она пришла сюда
с верою в душе, — а
возвратилась с отчаяньем; (всё это время дьячок читал козлиным голосом послание апостола Павла, и кругом, ничего не заметив, толпа зевала в немом бездействии… что такое две страсти в целом мире равнодушия?).
Владимир Сергеич располагал
возвратиться домой скоро, но вдруг получил
с нарочным донесение от старосты, что в Сасове
сгорело шесть дворов, и решился сам туда съездить.
Лицо этого господина было уже знакомо мне. Накануне мы
возвращались в одном поезде из-за границы, и в Волочиске я видел, как он во время таможенного осмотра стоял вместе
с дамой, своей спутницей, перед целою
горой чемоданов и корзин, наполненных дамским платьем, и как он был смущен и подавлен, когда пришлось платить пошлину за какую-то шелковую тряпку, а его спутница протестовала и грозила кому-то пожаловаться; потом по пути в Одессу я видел, как он носил в дамское отделение то пирожки, то апельсины.
Я подрастал и узнавал
горе жизни; бабушка скончалась; Илья Васильевич и Щеголиха
с Нежданкою побывшилиеь; веселые слимаки ходили солидными иноками; меня поучили в гимназии, потом отвезли за шестьсот верст в университетский город, где я выучился петь одну латинскую песню, прочитал кое-что из Штрауса, Фейербаха, Бюхнера и Бабефа и во всеоружии моих знаний
возвратился к своим ларам и пенатам.
Еще не все части пожарных команд успели
возвратиться в казармы, как вдруг, около трех
с половиной часов пополудни, загорелось в Гороховой улице, между Семеновским мостом и Садовою, в доме Яковлева, где
сгорел каменный двухэтажный флигель и каменные службы
с сеновалом, в которых хранился разный столярный материал.
Приемная дочь, узаконенная княжеская воспитанница и племянница, аристократка, носится по
горам, как юноша-джигит, в рваном бешмете, совершая далекие поездки в окрестности
Гори, попадает под грозу и ливень и
возвращается пешком,
с вывихнутой рукой…
Солдаты под палящим зноем ходили по
горам, по болотам, по кочкам и, не находя неприятеля, который ловко скрывался в знакомой местности,
возвращались в форт усталые и голодные, чтобы отдохнуть после на голых досках в казарме
с шинелью под головами.
Глегола был один из тех людей, которым, как говорят, не везет на охоте. Целыми днями он бродил по лесу и всегда
возвращался с пустыми руками. Товарищи подсмеивались над ним и в шутку называли «горе-охотником».
Гусев долго думает о рыбах величиною
с гору и о толстых, заржавленных цепях, потом ему становится скучно, и он начинает думать о родной стороне, куда теперь
возвращается он после пятилетней службы на Дальнем Востоке.
— Я посылаю снова вас, потому что не могу послать никого из солдат: каждый штык на счету, каждая рука дорога при данном положении дела… — произнес он не без некоторого волнения в голосе. — На рассвете должен произойти штыковой бой…
Возвращайтесь же скорее. Я должен вас видеть здесь до наступления утра. И не вздумайте провожать к
горе артиллерию. Я им точно описал путь к ней со слов вашего донесения; они сами найдут дорогу; вы будете нужнее здесь. Ну, Господь
с вами. Живо
возвращайтесь ко мне, мой мальчик.
Запад уже не
горел золотом. Он был покрыт ярко-розовыми, клочковатыми облаками, выглядевшими, как вспаханное поле. По дороге гнали стадо; среди сплошного блеянья овец слышалось протяжное мычанье коров и хлопанье кнута. Мужики, верхом на устало шагавших лошадях,
с запрокинутыми сохами
возвращались с пахоты. Сергей Андреевич свернул в переулок и через обсаженные ивами конопляники вышел в поле. Он долго шел по дороге, понурившись и хмуро глядя в землю. На душе у него было тяжело и смутно.
Кто-то босиком, глухо стуча пятками, пробегает по террасе и хлопает дверью. Господский дом погружен в сон. Окна черны, как сажа, глядят пасмурно, по-осеннему, и только в одном из них виден слабый, тусклый свет от ночника
с розовым колпаком. Тут, где
горит ночник, почивает молодая барыня Марья Сергеевна. Муж ее, Николай Алексеевич, уехал куда-то играть в карты и еще не
возвращался.
— Немудрено, хозяйка велела настлать перед вашими окнами соломы, — навалили целую
гору, — да как скоро узнала, что вам лучше, уехала
с другою гостьей своей за город и до сих пор не
возвращалась.
Федор Осипович собрал всю силу своей воли, и когда вестник его
горя возвратился, неся на подносе стакан
с водой, он уже пришел в себя и, выпив залпом стакан, сказал...
Окончив эти дела, Асархадон, чувствуя себя Лаилиэм, выезжает в
горы на охоту за дикими ослами. Охота удачна. Он сам убивает двух ослов и,
возвратившись домой, пирует
с своими друзьями, глядя на пляску невольниц.
Унылый и расстроенный, Константин Ионыч,
возвращаясь домой, встретил только одного человека: это был отец Туберозов.
С ним Котин разговорился и рассказал ему свое
горе.