Все эти факты убеждают нас, что тогдашним административным и правительственным деятелям действительно чуждо было, по выражению г. Устрялова («Введение», стр. XXVIII), «то, чем европейские народы справедливо гордятся пред обитателями других частей света, —
внутреннее стремление к лучшему, совершеннейшему, самобытное развитие своих сил умственных и промышленных, ясное сознание необходимости образования народного».
Неточные совпадения
Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных
стремлений куда-то, к чему-то; боялись как огня увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от волканической работы
внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле.
Разум, мысль на конце — это заключение; все начинается тупостью новорожденного; возможность и
стремление лежат в нем, но, прежде чем он дойдет до развития и сознания, он подвергается ряду внешних и
внутренних влияний, отклонений, остановок.
Масонство было у нас
стремлением к
внутренней церкви, на видимую церковь смотрели, как на переходное состояние.
«Богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности, — в православии оно сохранило
внутреннюю целость духа; там развитие сил разума, — здесь
стремление к
внутреннему, живому».
Но и в сем жалком состоянии падения не вконец порвалась связь человека с началом божественным, ибо человек не отверг сего начала в глубине существа своего, как сделал сие сатана, а лишь уклонился от него похотью, и, в силу сего внешнего или центробежного
стремления, подпавши внешнему рабству натуры, сохранил однако
внутреннюю свободу, а в ней и залог восстановления, как некий слабый луч райского света или некое семя божественного Логоса.
Учение Христа тем отличается от прежних учений, что оно руководит людьми не внешними правилами, а
внутренним сознанием возможности достижения божеского совершенства. И в душе человека находятся не умеренные правила справедливости и филантропии, а идеал полного, бесконечного божеского совершенства. Только
стремление к этому совершенству отклоняет направление жизни человека от животного состояния к божескому настолько, насколько это возможно в этой жизни.
Бельтов с юношеской запальчивостью и с неосновательностью мечтателя сердился на обстоятельства и с
внутренним ужасом доходил во всем почти до того же последствия, которое так красноречиво выразил Осип Евсеич: «А делают-то одни чернорабочие», и делают оттого, что барсуки и фараоновы мыши не умеют ничего делать и приносят на жертву человечеству одно желание, одно
стремление, часто благородное, но почти всегда бесплодное…
Разобрать это отношение внешней формы к
внутренней силе уже нетрудно; самое главное для критики — определить, стоит ли автор в уровень с теми естественными
стремлениями, которые уже пробудились в народе или должны скоро пробудиться по требованию современного порядка дел; затем — в какой мере умел он их понять и выразить, и взял ли он существо дела, корень его, или только внешность, обнял ли общность предмета или только некоторые его стороны.
Нам могут указать на множество причин, которые ставят литературу в необходимость сдерживать свои благие порывы; могут прибавить, что причины эти заключаются не во
внутренней сущности литературной деятельности и не в случайностях литературных дарований и
стремлений, а в обстоятельствах чисто внешних, зависящих от несовершенств самого общества нашего…
Но мы можем здесь еще раз обратить внимание читателей на мысль, развитие которой составляет главную задачу этой статьи, — мысль о том, что народ способен ко всевозможным возвышенным чувствам и поступкам наравне с людьми всякого другого сословия [, если еще не больше,] и что следует строго различать в нем последствия внешнего гнета от его
внутренних и естественных
стремлений, которые совсем не заглохли, как многие думают.
Благодаря историческим трудам последнего времени и еще более новейшим событиям в Европе мы начинаем немножко понимать
внутренний смысл истории народов, и теперь менее, чем когда-нибудь, можем отвергать постоянство во всех народах
стремления, — более или менее сознательного, но всегда проявляющегося в фактах, — к восстановлению своих естественных прав на нравственную и материальную независимость от чужого произвола.
Его понятия о чести, добре и правде перепутаны, его
стремления мелки, круг зрения узок, страсти никогда не сдерживаются рассудком,
внутренняя сила, не находя себе правильного, естественного исхода, разражается только домашнею грозою.
Соединить эти два требования — внести в историю свой вымысл, но вымысл этот основать на истории, вывести его из самого естественного хода событий, неразрывно связать его со всей нитью исторического рассказа и все это представить так, чтобы читатель видел пред собою, как живые личности, знакомые ему в истории и изображенные здесь в очаровании поэзии, — со стороны их частного быта и
внутренних сокровенных дум и
стремлений, — вот задача исторического романиста.
Позитивизм был крайним выражением
стремления не только постигнуть мир внешним путем, уходящим как можно дальше от
внутреннего человека, но и самого человека поставить в ряд внешних вещей мира.
Вся ее
внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания,
стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование — всё это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.