Неточные совпадения
Даже на наши вопросы, можно ли привезти к ним товары на обмен, они отвечали утвердительно. Сказали ли бы все это японцы, ликейцы, китайцы? — ни за что. Видно, корейцы еще не научены
опытом, не жили
внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Да лучше если б и не выработали: скорее и легче переступили бы неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя.
Это давно уже обнаружено горьким
опытом жизни европейского человечества, который должен был бы научить нас недоверию к чисто
внешним формам и к прекрасной фразеологии равенства, братства и свободы.
Дух, свободный в своем внутреннем
опыте, становится навязчивым и насильническим; он открывается относительной,
внешней жизни не как живой
опыт, а как извне навязанный, безжизненный принцип или норма.
Это не были только
внешние события — это был внутренний
опыт, имеющий влияние на духовную жизнь.
Так что, несмотря на то, что власть остается такою же, какою она была, по
внешней форме, с каждой переменой людей, находящихся во власти, всё больше и больше увеличивается число людей,
опытом жизни приводимых к необходимости усвоения христианского жизнепонимания, и с каждой переменой, хотя самые грубые и жестокие, менее христианские из всех и всё менее и менее грубые и жестокие и более христианские люди, чем прежде бывшие во власти, вступают в обладание властью.
Упомянув сначала о запрещении 1796 года, указ продолжает: «Но как, с одной стороны,
внешние обстоятельства, к мере сей правительство побудившие, прошли и ныне уже не существуют, а с другой — пятилетний
опыт доказал, что средство сие было и весьма недостаточно к достижению предполагаемой им цели, то по уважениям сим и признали мы справедливым, освободив сию часть от препон, по времени соделавшихся излишними и бесполезными, возвратить ее в прежнее положение…» Далее, после разрешения вновь заводить вольные типографии и печатать в них всякие книги с освидетельствованием Управы благочиния, в указе повелевается — «цензуры всякого рода, в городах и при портах учрежденные, яко уже ненужные, упразднить» (П. С. З., № 20139).
Духовная телесность не связана пространственностью [Даже расширение
опыта в сторону оккультизма дает уже преодоление пространственности: «астральное» тело не связано пространством, на чем основана возможность «астрального выхождения», появления двойников и разные телепатические явления.], как границей, а потому
внешняя форма должна уступить здесь форме внутренней, однако же ощутимой и осуществляемой образно и телесно.
В известном смысле можно считать (гносеологически) трансцендентным сознанию всякую транссубъективную действительность:
внешний мир, чужое «я», гору Эльбрус, Каспийское море, всякую неосуществленную возможность нового
опыта.
В этом смысле мужи духовного
опыта и различают в ней за
внешним, буквальным содержанием, плотью слова, исторической одеждой, еще и таинственный, символический смысл, открывающийся лишь благоговению.
Но откровение не есть для его философского познания
внешний авторитет, оно есть для него внутренний факт, философский
опыт.
Но трансцендентность Бога есть наш имманентный
опыт, в человеке раскрывается божественное, божественное для него внутреннее, а не
внешнее.
В православном мистическом
опыте есть какая-то немота для
внешнего мира, невоплотимость.
«Он умеет прельщать!» — мелькала в ее уме фраза, сказанная ею Ядвиге. Она знала это по
опыту и знала также, что протекшие годы не произвели почти никакого разрушающего действия ни на
внешнюю, ни на внутреннюю физиономию этого «вечно юного ловеласа высшего разбора».
Дарвинизм остается лишь
опытом экономически-приспособленного описания
внешних факторов развития, его «как».
Но движение это нужно прежде всего мыслить не как
внешнюю унию, а как внутреннее обращение двух половин христианского человечества друг к другу с любовью, не отказываясь от своеобразного
опыта каждой из половин.