Неточные совпадения
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский лежал на походной кровати.
Перед ним на столике лежали его пистолеты, а сабля
висела в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами, в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал в руке открытую книгу, но
глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
"Всю жизнь провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С утра до вечера эта паскуда будет
перед глазами мыкаться. А ежели ей волю дать —
глаз никуда показать нельзя будет. Без работы, без хлеба насидишься, а она все-таки на шее
висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
Дедушка Кондратий бережно разнимает тогда руки старушки, которая почти без памяти, без языка
висит на шее сына; тетка Анна выплакала вместе с последними слезами последние свои силы. Ваня
передает ее из рук на руки Кондратию, торопливо перекидывает за спину узелок с пожитками, крестится и, не подымая заплаканных
глаз, спешит за отцом, который уже успел обогнуть избы.
Я задумал написать ее во весь рост, одну, стоящую прямо
перед зрителями, с
глазами, устремленными
перед собой; она уже решилась на свой подвиг-преступление, и это написано только на ее лице: рука, которая несет смертельный удар, пока еще
висит бессильно и нежно выделяется своею белизною на темно-синем суконном платье; кружевная пелеринка, завязанная накрест, оттеняет нежную шею, по которой завтра пройдет кровавая черта…
Стою и бессмысленно гляжу вперед: черная завеса
висит перед самыми
глазами; на душе тяжело и страшно!
Перед удэхейцем на веревочке
висел тот самый деревянный идол с
глазами из синих бус,
перед которым вчера женщина жгла листья багульника.
Шли обыски и аресты. В большом количестве появились доносчики-любители и указывали на «сочувствующих». К Кате забежала фельдшерица Сорокина, с замершим ужасом в
глазах, и рассказала:
перед табачной фабрикой Бенардаки повешено на фонарных столбах пять рабочих, бывших членов фабричного комитета. Их вчера еще повесили, и она сейчас проходила, — все еще
висят, голые по пояс, спины в темных полосах.
Карнеев молча прошел в переднюю, надел шубу и вышел на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам не зная куда. На дворе была метель. Резкий ветер дул ему прямо в лицо,
глаза залепляло снегом, а он все шел без цели, без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми
висела икона и
перед ней горела лампада. Он поднял
глаза.
Перед им были высокие каменные стены, из-за которых возвышались куполы храма.
Она была еще жива,
вися головой вниз, может, уже и полчаса, может, и час, но как заливала кровь ее мозг, какие страшные кроваво-красные круги должны были ходить
перед ее налитыми
глазами!