Неточные совпадения
Опасаясь, что
старуха испугается того, что они одни, и не надеясь, что
вид его ее разуверит, он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы
старуха как-нибудь не вздумала опять запереться.
Тут голова
старухи клонилась к коленям, чулок выпадал из рук; она теряла из
виду ребенка и, открыв немного рот, испускала легкое храпенье.
Из тех трех женщин, которые шили, одна была та самая
старуха, которая провожала Маслову, — Кораблева, мрачного
вида, насупленная, морщинистая, с висевшим мешком кожи под подбородком, высокая, сильная женщина, с короткой косичкой русых седеющих на висках волос и с волосатой бородавкой на щеке.
При
виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой
старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Говорили, что ревнивый старик, помещая к Морозовой свою «фаворитку», имел первоначально в
виду зоркий глаз
старухи, чтобы наблюдать за поведением новой жилицы.
Жилище господина Чертопханова являло
вид весьма печальный: бревна почернели и высунулись вперед «брюхом», труба обвалилась, углы подопрели и покачнулись, небольшие тускло-сизые окошечки невыразимо кисло поглядывали из-под косматой, нахлобученной крыши: у иных старух-потаскушек бывают такие глаза. Я постучался; никто не откликнулся. Однако мне за дверью слышались резко произносимые слова...
Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том
виде, как полушутя, полусерьезно устраивала его Вера Павловна в день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. Старик и
старуха, у которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже не муж и жена, а так, точно не знаю кто.
Старуха мать его жила через коридор в другой комнатке, остальное было запущено и оставалось в том самом
виде, в каком было при отъезде его отца в Петербург.
Испуганная
старуха, имевшая в
виду, сверх того, попросить крупки да мучки, бросалась на квас и салат, делая
вид, что страшно ест.
— И на
старуху бывает поруха. Вот про меня говорят, что я простыня, а я, между прочим, умного-то человека в лучшем
виде обвел. Так как же, Сашенька, — по рукам?
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый
вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу гостю Таисья сделала рукой какой-то таинственный знак и повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила в избе у стола.
Вид этой избы, полной далеких детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять мать.
Прибежавшая
старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом
виде, как мы попали в дом: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом.
— Так втюрился, — продолжал Добров, — что мать-то испугалась, чтоб и не женился; ну, а ведь хитрая, лукавая, проницательная
старуха: сделала
вид, что как будто бы ей ничего, позволила этой девушке в горницах даже жить, а потом, как он стал сбираться в Питер, — он так ладил, чтоб и в Питер ее взять с собой, — она сейчас ему и говорит: «Друг мой, это нехорошо!
При
виде смирения Раисы Павловны в Луше поднялась вся старая накипевшая злость, и она совсем позабыла о том, что думала еще вечером о той же Раисе Павловне. Духа примирения не осталось и следа, а его сменило желание наплевать в размалеванное лицо этой
старухе, которая пришла сюда с новой ложью в голове и на языке. Луша не верила ни одному слову Раисы Павловны, потому что мозг этой старой интриганки был насквозь пропитан той ложью, которая начинает верить сама себе. Что ей нужно? зачем она пришла сюда?
Тут. Я увидел: у старухиных ног — куст серебристо-горькой полыни (двор Древнего Дома — это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом
виде), полынь протянула ветку на руку
старухе,
старуха поглаживает ветку, на коленях у ней — от солнца желтая полоса. И на один миг: я, солнце,
старуха, полынь, желтые глаза — мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам — одна общая, буйная, великолепная кровь…
Старухи выползали оттуда в таком непривлекательном
виде, льстили мне так приторно, ругались между собой так громко, что я искренно удивлялся, как это строгий покойник, усмирявший турок в грозовые ночи, мог терпеть этих
старух в своем соседстве.
Ну, а
старуха тоже была властная, с амбицией, перекоров не любила, и хочь, поначалу, и не подаст
виду, что ей всякое слово известно, однако при первой возможности возместит беспременно: иная вина и легкая, а у ней идет за тяжелую; иной сестре следовало бы, за вину сто поклонов назначить, а она на цепь посадит, да два дни не емши держит… ну, оно не любить-то и невозможно.
Разумеется, Митенька счел священным долгом явиться и к ma tante; но при этом
вид его уже до того блистал красотою, что
старуха совсем не узнала его.
Старуха, воротясь, разбудила его и с веселым
видом сказала: «Ну, Алексей Степаныч, в самом деле что-то есть.
Приходит, например, ко мне старая баба. Вытерев со смущенным
видом нос указательным пальцем правой руки, она достает из-за пазухи пару яиц, причем на секунду я вижу ее коричневую кожу, и кладет их на стол. Затем она начинает ловить мои руки, чтобы запечатлеть на них поцелуй. Я прячу руки и убеждаю
старуху: «Да полно, бабка… оставь… я не поп… мне это не полагается… Что у тебя болит?»
Мне и действительно ничего больше не оставалось, как уйти. Но вдруг мне пришло в голову попытать последнее средство, чтобы хоть немного смягчить суровую
старуху. Я вынул из кармана новый серебряный четвертак и протянул его Мануйлихе. Я не ошибся: при
виде денег
старуха зашевелилась, глаза ее раскрылись еще больше, и она потянулась за монетой своими скрюченными, узловатыми, дрожащими пальцами.
— Вот барин зашел… Пытает дорогу, — пояснила
старуха. — Ну, батюшка, — с решительным
видом обернулась она ко мне, — будет тебе прохлаждаться. Напился водицы, поговорил, да пора и честь знать. Мы тебе не компания…
Все это требовало разъяснений, а Олеся упорно избегала всякого благоприятного случая для откровенного разговора. Наши вечерние прогулки прекратились. Напрасно каждый день, собираясь уходить, я бросал на Олесю красноречивые, умоляющие взгляды, — она делала
вид, что не понимает их значения. Присутствие же
старухи, несмотря на ее глухоту, беспокоило меня.
Двумя грязными двориками, имевшими
вид какого-то дна не вовсе просохнувшего озера, надобно было дойти до маленькой двери, едва заметной в колоссальной стене; оттуда вела сырая, темная, каменная, с изломанными ступенями, бесконечная лестница, на которую отворялись, при каждой площадке, две-три двери; в самом верху, на финском небе, как выражаются петербургские остряки, нанимала комнатку немка-старуха; у нее паралич отнял обе ноги, и она полутрупом лежала четвертый год у печки, вязала чулки по будням и читала Лютеров перевод Библии по праздникам.
Однажды под вечер, когда Татьяна Власьевна в постели пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке, в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына,
старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала разом, что «милушка» не с добром к ней пришел. И
вид у него был какой-то такой совсем особенный… Во время болезни Гордей Евстратыч заходил проведать больную мать раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
Утром завернула к Брагиным Марфа Петровна, и все дело объяснилось. Хотя Пазухины были и не в ладах с Брагиными из-за своего неудачного сватовства, но Марфа Петровна потихоньку забегала покалякать к Татьяне Власьевне. Через пять минут
старуха узнала наконец, что такое сделалось с Аришей и откуда дул ветер. Марфа Петровна в таком
виде рассказала все, что даже Татьяна Власьевна озлобилась на свою родню.
Право, пустая какая!» — проговорил он с таким
видом, который мгновенно превратил негодующую
старуху в кроткую, смиренную овцу.
— Ничего: был бы топор… Заднюю доску у сундука отымем: это все единственно, как есть все на
виду окажется; оно и лучше… Ключ, верно, у
старухи… Заложим опосля доску-то, на место поставим — она и не догадается. Кажись, тут был где-то топор.
Вид рулетки, осанистых крупиэ, которых она — встреть она их в другом месте — наверное, приняла бы за министров,
вид их проворных лопаточек, золотых и серебряных кучек на зеленом сукне, игравших
старух и расписных лореток привел Капитолину Марковну в состояние какого-то немотствующего исступления; она совсем позабыла, что ей следовало вознегодовать, — и только глядела, глядела во все глаза, изредка вздрагивая при каждом новом возгласе…
Пел и подплясывал… А когда заканчивал, раздавались аплодисменты. Но дамы делали
вид, что не понимают, и только
старуха Мурковская, бывшая гран-дам, лаская неразлучную с ней Моську, недовольно ворчала...
Он пошел передо мной разнообразный и коварный. То появлялся в
виде язв беловатых в горле у девчонки-подростка. То в
виде сабельных искривленных ног. То в
виде подрытых вялых язв на желтых ногах
старухи. То в
виде мокнущих папул на теле цветущей женщины. Иногда он горделиво занимал лоб полулунной короной Венеры. Являлся отраженным наказанием за тьму отцов на ребятах с носами, похожими на казачьи седла. Но, кроме того, он проскальзывал и не замеченным мною. Ах, ведь я был со школьной парты!
Старуха, хозяйка квартиры его, услыша страшный стук в дверь, поспешно вскочила с постели и с башмаком на одной только ноге побежала отворять дверь, придерживая на груди своей, из скромности, рукою рубашку; но, отворив, отступила назад, увидя в таком
виде Акакия Акакиевича.
Все это исполнено было так неожиданно, что все опешили от удивления; густой, оглушительный хохот раздался уже тогда в толпе, когда
старуха совсем исчезла из
виду…
Наконец,
старуху, наглухо закутанную и с опущенной, как бы в бесчувственности, головой, две ее прислужницы — Марфа, совсем уже пылавшая, и другая, несколько постарше и посолидней ее на
вид, — втащили в комнату под руки и прямо опустили на диванчик.
Вид села вечером и ночью всегда вызывал у Назарова неприятные мысли и уподобления: вскрывая стены изб, он видел в тесных вонючих логовищах больных
старух и стариков, ожидающих смерти, баб на сносях, с высоко вздёрнутыми подолами спереди, квёлых, осыпанных язвами золотухи детей, видел пьянство, распутство, драки и всюду грязь, от которой тошнило.
Из сожаления он взял было
старуху за ноги, чтобы помочь догóру, но едва сделал два-три шага, как должен был быстро выпустить старухины ноги, чтоб они не остались у него в руках. В одну минуту старик с своей ношей исчезли из
виду.
Исправник, лежа в безобразном
виде на полу у ног какой-то
старухи, заболтал ногами и закричал...
Проходит мимо невысокая
старуха в черной накидке и черной потрепанной шляпе. Имеет
вид благородный, но в то же время и попрошайнический.
Приживалка зажгла, однако же, другую свечку, поставила ее перед помещицею и, не отвечая ни слова, уселась на прежнее свое место. Профили
старух еще значительнее вытянулись и расширились на стене: голова Софьи Ивановны приняла
вид исполинской тыквы; нос Марьи Петровны вытянулся и заострился так немилосердно, что досягнул до чайного стола, так что при малейшем движении пламени, казалось, он клевал прямо в сахарницу, а иногда зацеплял даже за чепец поручицы, принявшейся снова за свой чулок.
Со всего разбегу о. Игнатий выскочил на площадку, в конце которой белела невысокая кладбищенская церковь. У притвора на низенькой лавке дремал старичок, по
виду дальний богомолец, и возле него, наскакивая друг на друга, спорили и бранились две
старухи нищенки.
Верба подпирает и другую развалину — старика Архипа, который, сидя у ее корня, от зари до зари удит рыбку. Он стар, горбат, как верба, и беззубый рот его похож на дупло. Днем он удит, а ночью сидит у корня и думает. Оба, старуха-верба и Архип, день и ночь шепчут… Оба на своем веку видывали
виды. Послушайте их…
Всегда они говорили о них в добродушном тоне, рассказывая нам про свои первые сценические впечатления, про те времена, когда главная актриса (при мне уже
старуха) Пиунова (бабушка впоследствии известной актрисы) играла все трагические роли в белом канифасовом платье и в красном шерстяном платке, в
виде мантии.
Кавалерова и тогда уже считалась
старухой не на одной сцене, а и в жизни; по
виду и тону в своих бытовых ролях свах и тому подобного люда напоминала наших дворовых и мещанок, какие хаживали к нашей дворне. Тон у ней был удивительно правдивый и типичный. Тактеперь уже разучаются играть комические лица. Пропала наивность, непосредственность; гораздо больше подделки и условности, которые мешают художественной цельности лица.
Видимо, главной целью записки было указать пансион в Биаррице с
видом на океан: прямо из окон видно море; дальше утверждалось, что Мишель составит счастье Таисии, после чего мысли
старухи перескочили на какие-то кофточки в шкапу — довольно длинное перечисление, и еще что-то хозяйственное, бестолковое и явно придуманное, чтобы показать себя женщиной солидной и понимающей.
И как бы внутренне ни страдала она, величественный
вид оставался нетронутым, и в присутствии бесполезной
старухи, при посторонних, совсем пропадала маленькая и щупленькая Таисия, выродок.
И по
виду спокойно Таисия легла на правый бок, а мать заплакала и плакала часа полтора, пока Таисии не надоело слушать и она не уснула. И с того дня для Елены Дмитриевны стало две Таисии: одна, которая при посторонних, почтительно сдержанная, воспитанная в институте, образцовая дочь; другая, которая вдвоем — молчаливый ужас, проклятие, призрак чего-то мертвого. А пола все-таки мести не сумела, а скатерти постлать не смогла, а пасьянс потихоньку раскладывала — бесполезная
старуха, истинная дармоедка.
— Какая же она несчастная! Она отсюда прямо в питейное заведение заходмт. Ей этого мало, что вы ей изволите благодетельствовать: есть у нея дочь-девушка… из таких, знаете, из гуляющих. Так она с нее каждую неделю оброк обирает. А то, говорить,
вида тебе не дам. Старуха-то чиновница. Ну, и дочь-то пока при ней значится.
Он знал, что не забыт
старухой в ее завещании, и ежедневно час или два проводил около больной, но при всем этом он соображал, что ей надо найти преемницу. Такой преемницей, и самой подходящей, по мнению графа, была княжна Баратова. Он втерся в ее доверие под
видом помощи в устройстве дел ее покойного брата.
Из угла вышла Поповна. На ней был плащ в
виде тальмы, какой носили в далекие времена бедные чиновницы
старухи, обитательницы дальних городских окраин. На голове широкополая, бесцветная шляпка из полинялой соломы со смятыми цветами, сбившимися в одну сплошную кучу. В руках огромный клетчатый зонтик, хотя на улице стояли сухие, почти жаркие дни осени, и в зонтике, да еще в таком огромном, никакой надобности не предвиделось.