Неточные совпадения
В одном письме она
видит его"ходящим по
облаку"и утверждает, что не только она, но и Пфейфер это
видел; в другом усматривает его в геенне огненной, в сообществе с чертями всевозможных наименований.
Глупов закипал. Не
видя несколько дней сряду градоначальника, граждане волновались и, нимало не стесняясь, обвиняли помощника градоначальника и старшего квартального в растрате казенного имущества. По городу безнаказанно бродили юродивые и блаженные и предсказывали народу всякие бедствия. Какой-то Мишка Возгрявый уверял, что он имел ночью сонное видение, в котором явился к нему муж грозен и
облаком пресветлым одеян.
Говор народа, топот лошадей и телег, веселый свист перепелов, жужжание насекомых, которые неподвижными стаями вились в воздухе, запах полыни, соломы и лошадиного пота, тысячи различных цветов и теней, которые разливало палящее солнце по светло-желтому жнивью, синей дали леса и бело-лиловым
облакам, белые паутины, которые носились в воздухе или ложились по жнивью, — все это я
видел, слышал и чувствовал.
В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль
увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря,
облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости.
А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно
облака, и
вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют.
«Я имею право гордиться обширностью моего опыта», — думал он дальше, глядя на равнину, где непрерывно, неутомимо шевелились сотни серых фигур и над ними колебалось
облако разноголосого, пестрого шума. Можно смотреть на эту бессмысленную возню, слушать ее звучание и — не
видеть, не слышать ничего сквозь трепетную сетку своих мыслей, воспоминаний.
Был вечер, удушливая жара предвещала грозу; в небе, цвета снятого молока, пенились сизоватые клочья
облаков; тени скользили по саду, и было странно
видеть, что листва неподвижна.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти
вижу его —
облаком, туманом. Он обнимет, проникнет в человека и опустошит его. Это — холодок такой. В нем исчезает все, все мысли, слова, память, разум — все! Остается в человеке только одно — страх перед собою. Ты понимаешь?
Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин
видел себя победителем, а в следующую — двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу; оно опиралось на землю плотной, темно-синей массой
облаков, а в центре их пылало другое солнце, без лучей, огромное, неправильной, сплющенной формы, похожее на жерло печи, — на этом солнце прыгали черненькие шарики.
Он снова начал о том, как тяжело ему в городе. Над полем, сжимая его, уже густел синий сумрак, город покрывали огненные
облака, звучал благовест ко всенощной. Самгин, сняв очки, протирал их, хотя они в этом не нуждались, и
видел пред собою простую, покорную, нежную женщину. «Какой ты не русский, — печально говорит она, прижимаясь к нему. — Мечты нет у тебя, лирики нет, все рассуждаешь».
Самгин не выспался, идти на улицу ему не хотелось, он и на крышу полез неохотно. Оттуда даже невооруженные глаза
видели над полем
облако серовато-желтого тумана. Макаров, посмотрев в трубу и передавая ее Климу, сказал, сонно щурясь...
Он
видел, как в прозрачном
облаке дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая упала на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и, легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
Сухо рассказывая ей, Самгин
видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и бутылку вина. Самгин подошел к окну; еще можно было различить, что в небе громоздятся синеватые
облака, но на улице было уже темно.
Самгин
видел, как за санями взорвался пучок огня, похожий на метлу, разодрал воздух коротким ударом грома, взметнул
облако снега и зеленоватого дыма; все вокруг дрогнуло, зазвенели стекла, — Самгин пошатнулся от толчка воздухом в грудь, в лицо и крепко прилепился к стене, на углу.
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной, поля, дорога, лошади, кучер и все, все вокруг он многократно
видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами. В стороне от дороги дымился огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые, синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым
облаком.
Самгин почувствовал, что он теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые
облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку,
увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув себя за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
«Да, темная душа», — повторил Самгин, глядя на голую почти до плеча руку женщины. Неутомимая в работе, она очень завидовала успехам эсеров среди ремесленников, приказчиков, мелких служащих, и в этой ее зависти Самгин
видел что-то детское. Вот она говорит доктору, который, следя за карандашом ее, окружил себя густейшим
облаком дыма...
— Ну, перестань же, перестань, — машинально уговаривал он, хотя Дуняша не мешала ему, да и
видел он ее далеко от себя, за
облаком табачного дыма. Чувствовал он себя нехорошо, усталым, разбитым и снова подумал...
Что за причина? Какой ветер вдруг подул на Обломова? Какие
облака нанес? И отчего он поднимает такое печальное иго? А, кажется, вчера еще он глядел в душу Ольги и
видел там светлый мир и светлую судьбу, прочитал свой и ее гороскоп. Что же случилось?
— Я люблю иначе, — сказала она, опрокидываясь спиной на скамью и блуждая глазами в несущихся
облаках. — Мне без вас скучно; расставаться с вами не надолго — жаль, надолго — больно. Я однажды навсегда узнала,
увидела и верю, что вы меня любите, — и счастлива, хоть не повторяйте мне никогда, что любите меня. Больше и лучше любить я не умею.
Темнота. На горизонте скопились удалявшиеся
облака, и только высоко над головой слабо мерцали кое-где звезды. Он вслушивался в эту тишину и всматривался в темноту, ничего не слыша и не
видя.
Стало быть, и она
видела в этой зелени, в течении реки, в синем небе то же, что Васюков
видит, когда играет на скрипке… Какие-то горы, моря,
облака… «И я
вижу их!..»
Но отец Аввакум имел, что французы называют, du guignon [неудачу — фр.]. К вечеру стал подувать порывистый ветерок, горы закутались в
облака. Вскоре
облака заволокли все небо. А я подготовлял было его
увидеть Столовую гору, назначил пункт, с которого ее видно, но перед нами стояли горы темных туч, как будто стены, за которыми прятались и Стол и Лев. «Ну, завтра
увижу, — сказал он, — торопиться нечего». Ветер дул сильнее и сильнее и наносил дождь, когда мы вечером, часов в семь, подъехали к отелю.
Где же Тенериф?» — спрашиваю я, пронзая взглядом золотой туман и
видя только бледно-синий очерк «
облака», как казалось мне.
Канарские острова!» — «Как же вы не
видите?» — «Что ж делать, если здесь
облака похожи на берега, а берега на
облака.
Передвинешься на средину рейда — море спрячется, зато вдруг раздвинется весь залив налево, с островами Кагена, Катакасима, Каменосима, и
видишь мыс en face [спереди — фр.], а берег направо покажет свои обработанные террасы, как исполинскую зеленую лестницу, идущую по всей горе, от волн до
облаков.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто
видел он в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в
облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и на привалах по дороге, и на этапах в теплое время на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
—
Видите, у нас какие известия, — расставила руки мамаша, указывая на дочерей, — точно
облака идут; пройдут
облака, и опять наша музыка.
Посмотри на ночь:
видишь, какая мрачная ночь, облака-то, ветер какой поднялся!
Я взглянул в указанном направлении и
увидел какое-то темное пятно. Я думал, что это тень от
облака, и высказал Дерсу свое предположение. Он засмеялся и указал на небо. Я посмотрел вверх. Небо было совершенно безоблачным: на беспредельной его синеве не было ни одного облачка. Через несколько минут пятно изменило свою форму и немного передвинулось в сторону.
Вы
видите теперь, что они стоят просто на земле: это оттого только казались они вам парящими на
облаках, что вы сидите в преисподней трущобе.
— Да, — отвечала она. — Хорошо в горах? — продолжала она тотчас, — они высоки? Выше
облаков? Расскажите мне, что вы
видели. Вы рассказывали брату, но я ничего не слыхала.
Лицо Раевского подернулось
облаком, но это было не выражение плаксивого самосохранения, которое я
видел утром, а какая-то смесь горьких воспоминаний и отвращения.
Первое следствие этих открытий было отдаление от моего отца — за сцены, о которых я говорил. Я их
видел и прежде, но мне казалось, что это в совершенном порядке; я так привык, что всё в доме, не исключая Сенатора, боялось моего отца, что он всем делал замечания, что не находил этого странным. Теперь я стал иначе понимать дело, и мысль, что доля всего выносится за меня, заволакивала иной раз темным и тяжелым
облаком светлую, детскую фантазию.
Я
видел эти последние
облака, едва задержанные у небосклона, и, сам увлеченный и с бьющимся сердцем, — тихо-тихо вынимал из ее рук знамя, а когда она перестала его удерживать — я был влюблен.
Прижимаясь к теплому боку нахлебника, я смотрел вместе с ним сквозь черные сучья яблонь на красное небо, следил за полетами хлопотливых чечеток,
видел, как щеглята треплют маковки сухого репья, добывая его терпкие зерна, как с поля тянутся мохнатые сизые
облака с багряными краями, а под
облаками тяжело летят вороны ко гнездам, на кладбище. Всё было хорошо и как-то особенно — не по-всегдашнему — понятно и близко.
В тихой ночи красные цветы его цвели бездымно; лишь очень высоко над ними колебалось темноватое
облако, не мешая
видеть серебряный поток Млечного Пути.
В моих записках отмечено, что иногда сивок бывало очень мало, а иногда очень много; были года, в которые я слышал только их писк и
видел их стаи, кружившиеся под небесами, как темное
облако, но не видал их опускающихся на землю; в 1811 году сивки не прилетали совсем.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется, в чистых полях), то непременно и там
увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, —
увидит и, зашумев как буря, упадет на бедного зайца внезапно из
облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Мне случалось наезжать на стаи куропаток, которые при мне прятались таким образом, потому что в то же время
видели плавающего в
облаках своего смертельного врага.
Поглядев пристально, зоркими глазами
увидеть их, быстро и высоко летящих подобно
облаку или серой тучке, гонимой сильным ветром.
Дон-Кишот, конечно, нечто чудесное бы тут
увидел; ибо несущееся пыльное
облако под знатною его превосходительства особою, вдруг остановясь, разверзлося, и он предстал нам от пыли серовиден, отродию черных подобным.
При каждой вспышке молнии я
видел тучи на небе, каждое дерево в отдельности,
видел одновременно ближние и дальние предметы и горизонт, где тоже поминутно вспыхивали молнии и были горы, похожие на
облака, и
облака, похожие на горы. Потоки воды, падающей с неба, освещаемые бледноголубыми вспышками атмосферного электричества, казались неподвижными стеклянными нитями, соединявшими небо и землю.
Я терялся в догадках и не мог дать объяснение этому необычайному явлению. Когда же столб дыма вышел из-за мыса на открытое пространство, я сразу понял, что
вижу перед собой смерч. В основании его вода пенилась, как в котле. Она всплескивалась, вихрь подхватывал ее и уносил ввысь, а сверху в виде качающейся воронки спускалось темное
облако.
— Что тебе мешает? Поезжай сам за ней в деревню!.. — И на лице Мари, как легкое
облако, промелькнула тень печали; Павел и это
видел.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки на груди, и, не мигая, ничего не
видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме. Темное
облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
Там, наверху, над головами, над всеми — я
увидел ее. Солнце прямо в глаза, по ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят
облака, и так, будто не
облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно скользят, как корабль, и легкая — уплывает земля под ногами…
Открыл я глаза — это точно я помню, что открыл, — и
вижу перед собой старца, ликом чудна и
облаком пресветлым озаренного.
— Зачем вам читать Байрона? — продолжал он, — может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей:
видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он бежит игриво; чуть-чуть лишь легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие
облака…
Александров и сам не знал, какие слова он скажет, но шел вперед. В это время ущербленный и точно заспанный месяц продрался и выкатился сквозь тяжелые громоздкие
облака, осветив их сугробы грязно-белым и густо-фиолетовым светом. В десяти шагах перед собою Александров смутно
увидел в тумане неестественно длинную и худую фигуру Покорни, который, вместо того чтобы дожидаться, пятился назад и говорил преувеличенно громко и торопливо...