Неточные совпадения
По
праздникам его иногда
видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» —
на все обращения и кивки соседей.
— Когда я был юнкером, приходилось нередко дежурить во дворце; царь был еще наследником. И тогда уже я заметил, что его внимание привлекают безличные люди, посредственности. Потом
видел его
на маневрах,
на полковых
праздниках. Я бы сказал, что талантливые люди неприятны ему, даже — пугают его.
Как-то в
праздник, придя к Варваре обедать, Самгин увидал за столом Макарова. Странно было
видеть, что в двуцветных вихрах медика уже проблескивают серебряные нити, особенно заметные
на висках. Глаза Макарова глубоко запали в глазницы, однако он не вызывал впечатления человека нездорового и преждевременно стареющего. Говорил он все о том же — о женщине — и, очевидно, не мог уже говорить ни о чем другом.
С начала лета в доме стали поговаривать о двух больших предстоящих
праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или
видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
Мы расстались большими друзьями. Меня несколько удивило, что я не
видел ни одной женщины, ни старухи, ни девочки, да и ни одного молодого человека. Впрочем, это было в рабочую пору. Замечательно и то, что
на таком редком для них
празднике не был приглашен пастор.
Окно его выходило
на улицу, и, перегнувшись через подоконник, можно было
видеть, как вечерами и по
праздникам из кабака вылезают пьяные, шатаясь, идут по улице, орут и падают.
Около юрт обыкновенно стоят сушильни с рыбой, распространяющей далеко вокруг промозглый, удушливый запах; воют и грызутся собаки; тут же иногда можно
увидеть небольшой сруб-клетку, в котором сидит молодой медведь: его убьют и съедят зимой
на так называемом медвежьем
празднике.
Когда речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он,
увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все
на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег
на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие
праздники,
на которые съезжается к нему вся губерния.
Так что однажды, когда два дурака, из породы умеренных либералов (то есть два такие дурака, о которых даже пословица говорит: «Два дурака съедутся — инно лошади одуреют»), при мне вели между собой одушевленный обмен мыслей о том, следует ли или не следует принять за благоприятный признак для судебной реформы то обстоятельство, что тайный советник Проказников не получил к
празднику никакой награды, то один из них,
видя, что и я горю нетерпением посодействовать разрешению этого вопроса, просто-напросто сказал мне: «Mon cher! ты можешь только запутать, помешать, но не разрешить!» И я не только не обиделся этим, но простодушно ответил: «Да, я могу только запутать, а не разрешить!» — и скромно удалился, оставив дураков переливать из пустого в порожнее
на всей их воле…
Мать старалась не двигаться, чтобы не помешать ему, не прерывать его речи. Она слушала его всегда с бо́льшим вниманием, чем других, — он говорил проще всех, и его слова сильнее трогали сердце. Павел никогда не говорил о том, что
видит впереди. А этот, казалось ей, всегда был там частью своего сердца, в его речах звучала сказка о будущем
празднике для всех
на земле. Эта сказка освещала для матери смысл жизни и работы ее сына и всех товарищей его.
Никто из них никогда, даже мельком, не обращал внимания
на Ромашова, но он
видел в них кусочек какого-то недоступного, изысканного, великолепного мира, где жизнь — вечный
праздник и торжество…
— И
на всякий день у нее платья разные, — словно во сне бредила Евпраксеюшка, —
на сегодня одно,
на завтра другое, а
на праздник особенное. И в церкву в коляске четверней ездят: сперва она, потом господин. А поп, как
увидит коляску, трезвонить начинает. А потом она у себя в своей комнате сидит. Коли господину желательно с ней время провести, господина у себя принимает, а не то так с девушкой, с горничной ейной, разговаривает или бисером вяжет!
По
праздникам я частенько спускался из города в Миллионную улицу, где ютились босяки, и
видел, как быстро Ардальон становится своим человеком в «золотой роте». Еще год тому назад — веселый и серьезный, теперь Ардальон стал как-то криклив, приобрел особенную, развалистую походку, смотрел
на людей задорно, точно вызывая всех
на спор и бой, и все хвастался...
На дне, в репьях, кричат щеглята, я
вижу в серых отрепьях бурьяна алые чепчики
на бойких головках птиц. Вокруг меня щелкают любопытные синицы; смешно надувая белые щеки, они шумят и суетятся, точно молодые кунавинские мещанки в
праздник; быстрые, умненькие, злые, они хотят все знать, все потрогать — и попадают в западню одна за другою. Жалко
видеть, как они бьются, но мое дело торговое, суровое; я пересаживаю птиц в запасные клетки и прячу в мешок, — во тьме они сидят смирно.
Почти каждый
праздник, под вечер или ночью, где-нибудь в городе раздавался крик женщины, и не однажды Матвей
видел, как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая, с растрёпанными волосами. Вздрагивая, вспоминал, как Палага навивала
на пальцы вырванные волосы…
— Шут их знает, чего они там замешкали! — говорил он обыкновенно в ответ
на скорбные возгласы баб, которые, выбежав за ворота и не
видя Петра и Василия, обнаруживали всякий раз сильное беспокойство. — Ведь вот же, — продолжал он, посматривая вдаль, — дня нет, чтобы с той стороны не было народу… Валом валит! Всякому лестно, как бы скорее домой поспеть к
празднику. Наших нет только… Шут их знает, чего они там застряли!
Так проводил он
праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю
на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько
видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами
на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Когда кузнеца увели в острог, никто не позаботился о его сыне, кроме сапожника. Он тотчас же взял Пашку к себе, Пашка сучил дратву, мёл комнату, бегал за водой и в лавочку — за хлебом, квасом, луком. Все
видели сапожника пьяным в
праздники, но никто не слыхал, как
на другой день, трезвый, он разговаривал с женой...
На той же липе, в которой Яков устроил часовню, — Пашка вешал западни
на чижей и синиц. Ему жилось тяжело, он похудел, осунулся. Бегать по двору ему было некогда: он целые дни работал у Перфишки, и только по
праздникам, когда сапожник был пьян, товарищи
видели его. Пашка спрашивал их о том, что они учат в школе, и завистливо хмурился, слушая их рассказы, полные сознанием превосходства над ним.
Как бы наперекор всему, княгиня последнее время ужасно старалась веселиться: она по вечерам гуляла в Останкинском саду, каждый почти
праздник ездила
на какую-нибудь из соседних дач, и всегда без исключения в сопровождении барона, так что, по поводу последнего обстоятельства, по Останкину, особенно между дамским населением, шел уже легонький говор; что касается до князя, то он все время проводил у Елены и, вряд ли не с умыслом, совершенно не бывал дома, чтобы не
видеть того, что, как он ни старался скрыть, весьма казалось ему неприятным.
— А ведь вы и меня
на грех навели, — проговорил он. — Ха-ха… Нашли волков!.. Я и позабыл совсем, что сегодня у инородцев
праздник. Аллах им послал веселую скотинку, вот они и поют! Огонек-то
видите на берегу? — там идет пир горой.
— Я
вижу твое восхищение! — холодно возразил ей брат; — скоро! мы довольно ждали… но зато не напрасно!.. Бог потрясает целый народ для нашего мщения; я тебе расскажу… слушай и благодари:
на Дону родился дерзкий безумец, который выдает себя за государя… народ, радуясь тому, что их государь носит бороду, говорит как мужик, обратился к нему… Дворяне гибнут, надобно же игрушку для народа… без этого и
праздник не
праздник!.. вино без крови для них стало слабо. Ты дрожишь от радости, Ольга…
Все дамы желали
видеть у себя le Nègre du czar [Царского негра.] и ловили его
на перехват; регент приглашал его не раз
на свои веселые вечера; он присутствовал
на ужинах, одушевленных молодостию Аруэта и старостию Шолье, разговорами Монтеские и Фонтенеля; не пропускал ни одного бала, ни одного
праздника, ни одного первого представления, и предавался общему вихрю со всею пылкостию своих лет и своей породы.
— Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я главный повар царя. И ты
видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день
праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь
на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое имя?
Бывало, в
праздник выйду
на улицу — народ смотрит
на меня любопытно, здороваются со мной иные степенно, а иной — со смешком, но все
видят.
Потому что хоть и нелегко
на сердце, а всё-таки есть в нём что-то новое, хорошее.
Вижу Татьянины глаза: то задорные, то серьёзные, человеческого в них больше, чем женского; думаю о ней с чистой радостью, а ведь так подумать о человеке — разве не
праздник?
Впрочем, дедушка Илья во всю свою богатую приключениями жизнь
видел лешего лицом к лицу всего только один раз и то
на Николин день, когда у нас бывал храмовой
праздник.
—
Видели на серой в яблоках? — шепотом спрашивал он. — Тоже
на Причинку метит, да шалишь, не надуешь… Ха-ха! Это Агашков, Глеб Клементьич, проехал. А давно ли был яко благ, яко наг, яко нет ничего… Много их тут зубы точат
на Причинку, только уж извините, господа, вам Флегонта Собакина не провести. Да!.. Будет и
на нашей улице
праздник… Так ведь?
И все знали, что из города он воротится около шести вечера. По
праздникам он ходил к ранней обедне, потом пил чай в трактире Синемухи, и вплоть до поздней ночи его можно было
видеть всюду
на улицах слободы: ходит человек не торопясь, задумчиво тыкает в песок черешневой палочкой и во все стороны вертит головой, всех замечая, со всеми предупредительно здороваясь, умея ответить
на все вопросы. Речь его носит оттенок книжный, и это усиливает значение ее.
Вид и запах водки, особенно теперь, когда он перезяб и уморился, сильно смутили Никиту. Он нахмурился и, отряхнув шапку и кафтан от снега, стал против образов и, как бы не
видя никого, три раза перекрестился и поклонился образам, потом, обернувшись к хозяину-старику, поклонился сперва ему, потом всем бывшим за столом, потом бабам, стоявшим около печки, и, проговоря: «С
праздником», стал раздеваться, не глядя
на стол.
Уж доведу до конца эту историйку, перескочив через многие события дней. Вскоре после сего разговора гулял я в
праздник по лесу, готовясь к очередной беседе с товарищами, вышел
на поляну и
вижу: сидит она под деревом, шьёт что-то, а тут же её корова с телёнком пасётся — недавно отелилась, и Варвара ещё не пускала её в стадо.
Он поднял палку и ударил ею сына по голове; тот поднял свою палку и ударил старика прямо по лысине, так что палка даже подскочила. Лычков-отец даже не покачнулся и опять ударил сына, и опять по голове. И так стояли и всё стукали друг друга по головам, и это было похоже не
на драку, а скорее
на какую-то игру. А за воротами толпились мужики и бабы и молча смотрели во двор, и лица у всех были серьезные. Это пришли мужики, чтобы поздравить с
праздником, но,
увидев Лычковых, посовестились и не вошли во двор.
Желание
видеть дорогих друзей заставляло меня спешить к ним, а недосуг дозволял сделать нужный для этого переезд
на самых
праздниках.
— Вот
видишь, — говорит, — он и наперед того,
на праздниках там, али бо-што, часто ко мне наезжал, иной раз ночку и две ночует; я вот, хоть убей
на месте, ничего в заметку не брала, а он, слышь, по ее речам, и в те поры еще большие ласки ей делал.
В Курской губернии, в Щигровском уезде, крестьяне Стакановской волости,
видя неурядицу, происходящую всегда при попойках во время храмовых
праздников и при хождении по селу с иконами, составили между собою полюбовный договор: не брать икон и не пить вино; а желающие помолиться могут собраться
на первый день
праздника, отслужить молебен в храме и принести посильное пожертвование, — что они и сделали, причем собрано приношений до 40 руб. в пользу церкви и 3 руб. сер.
на уплату за служение молебна.
— Знатные гости
на празднике будут, надо, чтоб все по-хорошему было: Смолокуров Марко Данилыч с Дунюшкой приедет, Патап Максимыч обещался, Самоквасов племянник здесь… Опять же матери со всех обителей наедут — согласные и несогласные… Угощенье тут первое дело, надо, чтоб
видели все наше строительство, все бы хозяйственность нашу ценили… Варенцов много ли?
Только взял он бумагу мою, развернул и
вижу, шевельнулась у него вся физиономия. «Что ж, Осип Михайлыч?» А я, как дурак: «Первое апреля! с
праздником вас, Федосей Николаич!» — то есть совсем как мальчишка, который за бабушкино кресло спрятался втихомолку, да потом уф! ей
на ухо, во все горло — попугать вздумал! Да… да просто даже совестно рассказывать, господа! Да нет же! я не буду рассказывать!
— Потеря моя большая, и к самому
празднику неприятно остаться без шубы, но я
вижу, что взять с тебя нечего, а надо бы еще тебе помочь. Если ты путный парень, так я тебя
на хороший путь выведу, с тем однако, что ты мне со временем долг отдашь.
Между тем даже пыльную петербургскую улицу он
видит лишь тогда, когда хозяин посылает его с товаром к заказчику; даже по
праздникам он не может размяться, потому что хозяин, чтобы мальчики не баловались, запирает их
на весь день в мастерской…
— Да полно вам тут! — во всю мочь запищал Седов. — Чем бы дело судить, они
на брань лезут. У Бога впереди дней много, успеете набраниться, а теперь надо решать, как помогать делу. У доронинских зятьев
видели каков караван! Страсть!.. Как им цен не сбить? Как раз собьют, тогда мы и сиди у
праздника.
Действительно, страшно было
видеть, что метель и мороз все усиливаются, лошади слабеют, дорога становится хуже, и мы решительно не знаем, где мы и куда ехать, не только
на станцию, но к какому-нибудь приюту, — и смешно и странно слышать, что колокольчик звенит так непринужденно и весело и Игнатка покрикивает так бойко и красиво, как будто в крещенский морозный солнечный полдень мы катаемся в
праздник по деревенской улице, — и главное, странно было думать, что мы всё едем, и шибко едем, куда-то прочь от того места,
на котором находились.
—
Видишь ли, Беко, — солгала я, — у нас затевается
праздник… ты знаешь, свадьба моего отца… он женится
на знатной русской девушке. Я хочу одеться сазандаром и спеть песню в честь новой деды.
Солнце вставало над туманным морем. Офицер сидел
на камне, чертил ножнами шашки по песку и с удивлением приглядывался к одной из работавших. Она все время смеялась, шутила, подбадривала товарищей. Не подъем и не шутки дивили офицера, — это ему приходилось
видеть. Дивило его, что ни следа волнения или надсады не видно было
на лице девушки. Лицо сияло рвущеюся из души, торжествующею радостью, как будто она готовилась к великому
празднику, к счастливейшей минуте своей жизни.
— Бывало, когда жив был, хорошо все это так было, тихо, весело… В будни дома сидишь, шьешь
на девочку,
на мужа. В
праздники пирог спечешь, коньяку купишь; он
увидит, — обрадуется. «Вот, скажет, Шурочка, молодец! Дай, я тебя поцелую!» Коньяк он, можно сказать, обожал… Вечером вместе в Зоологический, бывало, поедем… Хорошо, Танечка, замужем жить. О деньгах не думаешь, никого не боишься, один тебе хозяин — муж. Никому в обиду тебя не даст… Вот бы тебе поскорей выйти!
Кажется, всего один раз в моей жизни я
видел его
на банкете, который мы устроили Тургеневу в зиму 1878–1879 года в зале ресторана Эрмитаж. А перед всей литературной Россией он едва ли не один всего раз явился
на празднике Пушкина.
Я его раз
видел на полковом
празднике — параде конногвардейского полка.
Я собирался уезжать. Жил я совсем один в небольшом глинобитном флигеле в две комнаты, стоявшем
на отлете от главных строений. 1 октября был
праздник покрова, — большой церковный
праздник, в который не работали. Уже с вечера накануне началось у рабочих пьянство. Утром я еще спал. В дверь постучались. Я пошел отпереть. В окно прихожей
увидел, что стучится Степан Бараненко. Он был без шапки, и лицо глядело странно.
— Нет, вы изволили меня
видеть, только не заметили. Я во все
праздники являюсь и расписываюсь
на канцелярском листе раньше многих.
Не пользуясь Мафусаиловой жизнью, мы не могли быть
на празднике, который в последний год царствования Анны Иоанновны дан был по случаю свадьбы и шута ее Кульковского. Постараюсь, однако ж, описать
праздник, будто сам
видел его. А отчего так хорошо его знаю, то извольте знать, слышал я об нем от покойной моей бабушки, которая
видела его своими глазами и вынесла из него рассказов
на целую жизнь, восторгов
на целую вечность, если б вечность дана была в удел моей бабушке.
Ряд празднеств по случаю
праздника Рождества Христова и наступившего нового года не давали влюбленным
видеть как летит время. Марья Осиповна узнала от Кости, что он уже вступил во владение своим громадным состоянием, но это заинтересовало ее лишь в смысле разгадки отношений к ее жениху «власть имущей в Москве особы», которой, кстати сказать, не поставили в вину его прошлое потворство Дарье Николаевне Салтыковой. Константин Николаевич жил в доме «особы», продолжая числиться
на службе при Панине.