Неточные совпадения
Барин в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его
увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
— Грешен я, грешен! Казните меня! —
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до судного
дня!
— Слава богу! не
видали, как и
день кончился! — сказал бригадир и, завернувшись в шинель, улегся спать во второй раз.
Плутали таким образом среди белого
дня довольно продолжительное время, и сделалось с людьми словно затмение, потому что Навозная слобода стояла въяве у всех на глазах, а никто ее не
видал.
В Петербурге Вронский намеревался сделать
раздел с братом, а Анна
повидать сына.
Его она видела каждый
день, вас давно не
видала.
Вронский был не только знаком со всеми, но
видал каждый
день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят в комнату к людям, от которых только что вышли.
Сидя в углу покойной коляски, чуть покачивавшейся своими упругими рессорами на быстром ходу серых, Анна, при несмолкаемом грохоте колес и быстро сменяющихся впечатлениях на чистом воздухе, вновь перебирая события последних
дней,
увидала свое положение совсем иным, чем каким оно казалось ей дома.
Проснувшись поздно на другой
день после скачек, Вронский, не бреясь и не купаясь, оделся в китель и, разложив на столе деньги, счеты, письма, принялся за работу. Петрицкий, зная, что в таком положении он бывал сердит, проснувшись и
увидав товарища за письменным столом, тихо оделся и вышел, не мешая ему.
— Ах! — вскрикнула она,
увидав его и вся просияв от радости. — Как ты, как же вы (до этого последнего
дня она говорила ему то «ты», то «вы»)? Вот не ждала! А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…
— Простите меня, что я приехал, но я не мог провести
дня, не
видав вас, — продолжал он по-французски, как он всегда говорил, избегая невозможно-холодного между ними вы и опасного ты по-русски.
Каренины, муж и жена, продолжали жить в одном доме, встречались каждый
день, но были совершенно чужды друг другу. Алексей Александрович за правило поставил каждый
день видеть жену, для того чтобы прислуга не имела права делать предположения, но избегал обедов дома. Вронский никогда не бывал в доме Алексея Александровича, но Анна
видала его вне дома, и муж знал это.
И
увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович был утром в детской и, распорядившись послать за докторов, поехал в министерство. Окончив свои
дела, он вернулся домой в четвертом часу. Войдя в переднюю, он
увидал красавца лакея в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду из американской собаки.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не
видал ее три
дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
В
день свадьбы Левин, по обычаю (на исполнении всех обычаев строго настаивали княгиня и Дарья Александровна), не
видал своей невесты и обедал у себя в гостинице со случайно собравшимися к нему тремя холостяками: Сергей Иванович, Катавасов, товарищ по университету, теперь профессор естественных наук, которого, встретив на улице, Левин затащил к себе, и Чириков, шафер, московский мировой судья, товарищ Левина по медвежьей охоте.
Жених, о котором было всё уже вперед известно, приехал,
увидал невесту, и его
увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом в назначенный
день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего
дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она
увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
Весь
день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз
увидать его. Она ждала его целый
день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
В ушах не переставая отзывались разнообразные звуки то занятой
делом, быстро пролетающей рабочей пчелы, то трубящего, празднующего трутня, то встревоженных, оберегающих от врага свое достояние, сбирающихся жалить пчел-караульщиц. На той стороне ограды старик строгал обруч и не
видал Левина. Левин, не окликая его, остановился на середине пчельника.
Еще как только Кити в слезах вышла из комнаты, Долли с своею материнскою, семейною привычкой тотчас же
увидала, что тут предстоит женское
дело, и приготовилась сделать его.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало
увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот
день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
Но
дело в том, ― она, ожидая этого развода здесь, в Москве, где все его и ее знают, живет три месяца; никуда не выезжает, никого не
видает из женщин, кроме Долли, потому что, понимаешь ли, она не хочет, чтобы к ней ездили из милости; эта дура княжна Варвара ― и та уехала, считая это неприличным.
Степан Аркадьич тотчас же
увидал, что в гостиной без него
дело идет плохо.
Услыхав с другой стороны подъезда шаги, всходившие на лестницу, обер-кельнер обернулся и,
увидав русского графа, занимавшего у них лучшие комнаты, почтительно вынул руки из карманов и, наклонившись, объяснил, что курьер был и что
дело с наймом палаццо состоялось.
Она даже не верила своей руке и подошла к трюмо, чтоб
увидать, причесана ли она в самом
деле или нет?
Кити, как всегда, больно было на два
дня расставаться с мужем; но,
увидав его оживленную фигуру, казавшуюся особенно большою и сильною в охотничьих сапогах и белой блузе, и какое-то непонятное ей сияние охотничьего возбуждения, она из-за его радости забыла свое огорчение и весело простилась с ним.
— Очень благодарю вас. Я и не
видала, как провела вчерашний
день. До свиданья, графиня.
— Нет, лучше пробудьте завтра
день, а то Долли не
видала мужа совсем, а послезавтра поезжайте, — сказала Кити.
— Семерка дана! — закричал он,
увидав его наконец в цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца
дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами.
Возвратясь домой, я заметил, что мне чего-то недостает. Я не
видал ее! Она больна! Уж не влюбился ли я в самом
деле?.. Какой вздор!
— А Бог его знает! Живущи, разбойники!
Видал я-с иных в
деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
Произошла такая бестолковщина: донос сел верхом на доносе, и пошли открываться такие
дела, которых и солнце не
видало, и даже такие, которых и не было.
Видеть его было достаточно для моего счастия; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании: когда мне случалось провести
дня три или четыре, не
видав его, я начинал скучать, и мне становилось грустно до слез.
Но скоро нас разлучили: через три
дня после похорон мы всем домом приехали в Москву, и мне суждено было никогда больше не
видать ее.
И погиб козак! Пропал для всего козацкого рыцарства! Не
видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божьей! Украйне не
видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать ее. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянет и
день и час, в который породил на позор себе такого сына.
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не
увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь
дней, не больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы.
Вчера вечером, при матери и сестре, и в его присутствии, я восстановил истину, доказав, что передал деньги Катерине Ивановне на похороны, а не Софье Семеновне, и что с Софьей Семеновной третьего
дня я еще и знаком даже не был и даже в лицо еще ее не
видал.
— Да уж три раза приходила. Впервой я ее
увидал в самый
день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего
дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один.
Но каково же было его изумление, когда он вдруг
увидал, что Настасья не только на этот раз дома, у себя в кухне, но еще занимается
делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках!
«Если действительно все это
дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое
дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не
видал… Это как же?»
— Вы написали, — резко проговорил Раскольников, не оборачиваясь к Лужину, — что я вчера отдал деньги не вдове раздавленного, как это действительно было, а его дочери (которой до вчерашнего
дня никогда не
видал). Вы написали это, чтобы поссорить меня с родными, и для того прибавили, в гнусных выражениях, о поведении девушки, которой вы не знаете. Все это сплетня и низость.
Но останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого
дела, все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, — нет уж, лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто не
видал.
— Говорил? Забыл. Но тогда я не мог говорить утвердительно, потому даже невесты еще не
видал; я только намеревался. Ну, а теперь у меня уж есть невеста, и
дело сделано, и если бы только не
дела, неотлагательные, то я бы непременно вас взял и сейчас к ним повез, — потому я вашего совета хочу спросить. Эх, черт! Всего десять минут остается. Видите, смотрите на часы; а впрочем, я вам расскажу, потому это интересная вещица, моя женитьба-то, в своем то есть роде, — куда вы? Опять уходить?
Во всяком случае, Свидригайлова надо
увидать как можно скорее, решил он про себя окончательно. Слава богу, тут не так нужны подробности, сколько сущность
дела; но если, если только способен он, если Свидригайлов что-нибудь интригует против Дуни, — то…
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим
делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно узнать, не
видал ли кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом поле задавили —
И
делят меж собой,
Кто что́ себе достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто на ловле не
видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал
И к вам поставил прямо в поле
Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Видал я иногда,
Что есть такие господа
(И эта басенка им сделана в подарок),
Которым тысячей не жаль на вздор сорить,
А думают хозяйству подспорить,
Коль свечки сберегут огарок,
И рады за него с людьми поднять содом.
С такою бережью диковинка ль, что дом
Скорёшенько пойдёт вверх
дном?
Таким же образом,
видал я, иногда
Иные господа,
Запутавши
дела, их поправляют,
Посмотришь: в Тришкином кафтане щеголяют.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы
увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда
дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
Через несколько
дней Клим Самгин, лежа в постели, развернул газету и
увидал напечатанным свой очерк о выставке.