Неточные совпадения
«А что? ему,
чай, холодно, —
Сказал сурово Провушка, —
В железном-то тазу?»
И в руки
взять ребеночка
Хотел. Дитя заплакало.
А мать кричит: — Не тронь его!
Не видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка
Ведь это у него!..
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом
взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не
чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать
чаю, сел к столу и,
взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
— Смотря по нападениям. Впрочем, не угодно ли
чаю? — Она поднялась и
взяла в руку переплетенную сафьянную книгу.
Попов, дворовый человек, должен быть грамотей: ножа, я
чай, не
взял в руки, а проворовался благородным образом.
Чичиков, как уж мы видели, решился вовсе не церемониться и потому,
взявши в руки чашку с
чаем и вливши туда фруктовой, повел такие речи...
— Поставь самовар, слышишь, да вот
возьми ключ да отдай Мавре, чтобы пошла в кладовую: там на полке есть сухарь из кулича, который привезла Александра Степановна, чтобы подали его к
чаю!..
«Довольно мне колоть вам глаза, — сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не
взяла бы в долг хлеба,
чаю или муки.
— А где она тебе малины
возьмет? — спросила Настасья, держа на растопыренных пяти пальцах блюдечко и процеживая в себя
чай «через сахар».
Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на
чай и на суп. Потом
взял хлеб,
взял ложку и стал есть.
Дома Самгин заказал самовар, вина,
взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел пить
чай. Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
Судаков сел к столу против женщин, глаз у него был большой, зеленоватый и недобрый, шея, оттененная черным воротом наглухо застегнутой тужурки, была как-то слишком бела. Стакан
чаю, подвинутый к нему Алиной, он
взял левой рукой.
Затем он вспомнил, что нечто приблизительно похожее он испытывал, проиграв на суде неприятное гражданское дело, порученное ему патроном. Ничего более похожего — не нашлось. Он подошел к столу,
взял папиросу и лег на диван, ожидая, когда старуха Фелициата позовет пить
чай.
—
Чай пить,
чай пить! — пригласила франтовато разодетая Софья и,
взяв Самгина под руку, озабоченно начала спрашивать...
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках — песок, меня скоро черти
возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну, куда тебе, козел в очках, деньги? Вот, гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил,
чай?
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она
взяла чашку
чая, вылила
чай в полоскательницу и сказала...
Обломов, не дождавшись
чаю,
взял шляпу и раскланялся.
— А вот теперь Амур там
взяли у китайцев; тоже страна богатая —
чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно… — начал он опять свое.
Вчера она досидела до конца вечера в кабинете Татьяны Марковны: все были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала
чай, потом играла на фортепиано. Вера молчала, и если ее спросят о чем-нибудь, то отвечала, но сама не заговаривала. Она
чаю не пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой,
взяла что-то в рот, потом съела ложку варенья и тотчас после стола ушла спать.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе пришли к
чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера
взяла зонтик и скрылась тотчас после
чаю в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
Та сказала, что барыня после
чаю ушла куда-то,
взяв с собой Савелья.
Им налили
чаю; они сняли шапки, поправили волосы и перекрестились,
взяв стаканы.
Наши, однако, не унывают, ездят на скалы гулять. Вчера даже с корвета поехали на берег пить
чай на траве, как, бывало, в России, в березовой роще. Только они
взяли с собой туда дров и воды: там нету. Не правда ли, есть маленькая натяжка в этом сельском удовольствии?
Вы с морозу, вам хочется выпить рюмку вина, бутылка и вино составляют одну ледяную глыбу: поставьте к огню — она лопнет, а в обыкновенной комнатной температуре не растает и в час; захочется напиться
чаю — это короче всего, хотя хлеб тоже обращается в камень, но он отходит скорее всего; но вынимать одно что-нибудь, то есть
чай — сахар, нельзя: на морозе нет средства разбирать, что
взять, надо тащить все: и вот опять возни на целый час — собирать все!
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его, лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали
чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили
чай, покурили, отведали конфект и по одной завернули в свои бумажки, чтоб
взять с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
Он
взял самый маленький кусочек и на мое приглашение положить сахару в стакан отвечал, что никогда этого не делает, — сюрприз для моего человека, и для меня также: у меня наутро оставался в запасе стакан
чаю.
Кто начинает только завтракать, кто пьет
чай; а этот, ожидая, когда удастся, за толпой, подойти к столу и
взять чего-нибудь посущественнее, сосет пока попавшийся под руку апельсин; а кто-нибудь обогнал всех и эгоистически курит сигару.
22 января Л. А. Попов, штурманский офицер, за утренним
чаем сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик». — «А я ночью озяб», — заметил я. «Как так?» — «Так,
взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или я, или тропики. Я лежал легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо на меня».
Повитуха
взяла у нее за прожитье — за корм и зa
чай — за два месяца 40 рублей, 25 рублей пошли за отправку ребенка, 40 рублей повитуха выпросила себе взаймы на корову, рублей 20 разошлись так — на платья, на гостинцы, так что, когда Катюша выздоровела, денег у нее не было, и надо было искать места.
После
чая стали по скошенному уже лужку перед домом играть в горелки.
Взяли и Катюшу. Нехлюдову после нескольких перемен пришлось бежать с Катюшей. Нехлюдову всегда было приятно видеть Катюшу, но ему и в голову не приходило, что между ним и ею могут быть какие-нибудь особенные отношения.
На следующий день, когда я проснулся, солнце было уже высоко. Мои спутники напились
чаю и ждали только меня. Быстро я собрал свою постель,
взял в карман кусок хлеба и, пока солдаты вьючили мулов, пошел вместе с Дерсу, Чжан Бао и А.И. Мерзляковым к реке Билимбе.
Прибыли мы наконец в Тулу; купил я дроби да кстати
чаю да вина, и даже лошадь у барышника
взял. В полдень мы отправились обратно. Проезжая тем местом, где в первый раз мы услыхали за собою стук телеги, Филофей, который, подвыпив в Туле, оказался весьма разговорчивым человеком, — он мне даже сказки рассказывал, — проезжая тем местом, Филофей вдруг засмеялся.
Когда мы пили
чай, кто-то из них
взял чашку, в которой были остатки меда.
Когда на другой день я поднялся, солнце было уже высоко. Напившись
чаю, мы
взяли свои котомки и пошли к перевалу. Здесь тропа долгое время идет по хребту, огибая его вершины то с одной, то с другой стороны. Поэтому кажется, что она то подымается, то опускается и как будто пересекает несколько горных отрогов.
После
чая мы с Мурзиным
взяли свои ружья и разошлись в разные стороны.
После
чая стрелки начали вьючить коней. Дерсу тоже стал собираться. Он надел свою котомку,
взял в руки сошки и берданку. Через несколько минут отряд наш тронулся в путь. Дерсу пошел с нами.
И все сама, без служанки, и одевается сама, — это гораздо лучше. Сама, то есть, когда не продремлет срока, а если пропустит? тогда уж нельзя отделаться — да к чему ж и отделываться? — от того, чтобы Саша не исполнял должность горничной! Саша ужасно смешной! и может быть, даже прикосновение руки шепчущей гостьи — певицы не заставит появиться в воображаемом дневнике слова: «А ведь это даже обидно!» А, во всяком случае, милый
взял на себя неизменную обязанность хозяйничать за утренним
чаем.
Саша уходит за прибором, — да, это чаще, чем то, что он прямо входит с чайным прибором, — и хозяйничает, а она все нежится и, напившись
чаю, все еще полулежит уж не в постельке, а на диванчике, таком широком, но, главное достоинство его, таком мягком, будто пуховик, полулежит до 10, до 11 часов, пока Саше пора отправляться в гошпиталь, или в клиники, или в академическую аудиторию, но с последнею чашкою Саша уже
взял сигару, и кто-нибудь из них напоминает другому «принимаемся за дело», или «довольно, довольно, теперь за дело» — за какое дело? а как же, урок или репетиция по студенчеству Веры Павловны...
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки,
взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили
чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Во время этого разговора она так усердно и любезно просила учителя выкушать
чаю, что Лопухов согласился отступить от своего правила,
взял стакан.
— Положение среднее. Жалованье маленькое, за битую посуду больше заплатишь. Пурбуарами живем. Дай Бог здоровья, русские господа не забывают. Только раз одна русская дама, в Эмсе, повадилась ко мне в отделение утром кофе пить, а тринкгельду [на
чай (от нем. Trinkgeld).] два пфеннига дает. Я было ей назад:
возьмите, мол, на бедность себе! — так хозяину, шельма, нажаловалась. Чуть было меня не выгнали.
— Без
чаю да без
чаю! только вы и знаете! а я вот
возьму да и выпью!
Чай был вкусный, сдобные булки — удивительно вкусные, сливки — еще того вкуснее. Я убирал за обе щеки, а тетенька, смотря на меня, тихо радовалась. Затем пришла очередь и для клубники; тетенька разделила набранное на две части: мне и Сашеньке, а себе
взяла только одну ягодку.
— Ах, пес их
возьми! Именно, как псы, по конурам попрятались. Ступай. Сегодня я одеваться не стану; и так похожу. Хоть бы
чай поскорее!
— Иконостас — сам по себе, а и она работать должна. На-тко! явилась господский хлеб есть, пальцем о палец ударить не хочет! Даром-то всякий умеет хлеб есть! И самовар с собой привезли —
чаи да сахары… дворяне нашлись! Вот я
возьму да самовар-то отниму…
— А вы, сударыня, не очень себя тревожьте! Бог милостив, вдруг вздумает,
возьмет да и напишет. Да неужто ж без завещания вам ничего не достанется? Не бессудная,
чай, земля?
Заварили майорский
чай, и, несмотря на отвычку, все с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни
чаю, ни рому назад не
возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы на гогель-могель оставил! А Клобутицын продолжал пить и в то же время все больше и больше в упор смотрел на Машу и про себя рассуждал...
Иногда бабушка, зазвав его в кухню, поила
чаем, кормила. Как-то раз он спросил: где я? Бабушка позвала меня, но я убежал и спрятался в дровах. Не мог я подойти к нему, — было нестерпимо стыдно пред ним, и я знал, что бабушке — тоже стыдно. Только однажды говорили мы с нею о Григории: проводив его за ворота, она шла тихонько по двору и плакала, опустив голову. Я подошел к ней,
взял ее руку.
— Пойдем
чай пить, — сказал дед,
взяв меня за плечо. — Видно, — судьба тебе со мной жить: так и станешь ты об меня чиркать, как спичка о кирпич!
— Ну да, школьное слово! Дрянное слово! Вы намерены, кажется, говорить завтра всё такими словами. Подыщите еще побольше дома в вашем лексиконе таких слов: то-то эффект произведете! Жаль, что вы, кажется, умеете войти хорошо; где это вы научились? Вы сумеете
взять и выпить прилично чашку
чаю, когда на вас все будут нарочно смотреть?