Неточные совпадения
Под подушкой его лежало Евангелие. Он
взял его машинально. Эта
книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему
книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его
у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему
книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.
Потом я купил и себе очень много сластей и орехов, а в другой лавке
взял большую
книгу «Псалтирь», такую точно, какая лежала на столе
у нашей скотницы.
У стола в комнате Нехаевой стояла шерстяная, кругленькая старушка, она бесшумно брала в руки вещи,
книги и обтирала их тряпкой. Прежде чем
взять вещь, она вежливо кивала головою, а затем так осторожно вытирала ее, точно вазочка или
книга были живые и хрупкие, как цыплята. Когда Клим вошел в комнату, она зашипела на него...
Клим Самгин решил не выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас придут полотеры. Он
взял книгу и перешел в комнату брата. Дмитрия не было,
у окна стоял Туробоев в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он смотрел, как лениво вползает в небо мохнатая туча дыма.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и
книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и бумаги переписывать, — почерк
у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
— Как они долго, черт их
возьми! — пробормотал он, отходя от окна; встал
у шкафа и, рассматривая
книги, снова начал...
Он хотел было дать ей
книгу прочесть. Она, медленно шевеля губами, прочла про себя заглавие и возвратила
книгу, сказав, что когда придут Святки, так она
возьмет ее
у него и заставит Ваню прочесть вслух, тогда и бабушка послушает, а теперь некогда.
Съедят ли
у него из-под рук завтрак или обед, он не станет производить следствия, а
возьмет книгу посерьезнее, чтобы заморить аппетит, или уснет, утомленный голодом.
— Да, ничего… Что это за
книга? — спросил он и хотел
взять книгу у ней из-под руки.
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной
книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что
книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
— Ну, если не берешь, так я отдам
книги в гимназию: дай сюда каталог! Сегодня же отошлю к директору… — сказал Райский и хотел
взять у Леонтия реестр
книг.
— Что попадется: Тит Никоныч журналы носит, повести читаю. Иногда
у Верочки
возьму французскую
книгу какую-нибудь. «Елену» недавно читала мисс Эджеворт, еще «Джен Эйр»… Это очень хорошо… Я две ночи не спала: все читала, не могла оторваться.
— Пусть так! — более и более слабея, говорила она, и слезы появились уже в глазах. — Не мне спорить с вами, опровергать ваши убеждения умом и своими убеждениями!
У меня ни ума, ни сил не станет.
У меня оружие слабо — и только имеет ту цену, что оно мое собственное, что я
взяла его в моей тихой жизни, а не из
книг, не понаслышке…
Он сказал мне, что по приказанию военного генерал-губернатора, которое было
у него в руках, он должен осмотреть мои бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер
взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться в
книгах, в белье. Полицмейстер занялся бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по
книгам… Мне уж надоело на Ястребова работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду
взять. Платить ему двухгривенный с золотника. На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача
у меня как на ладонке…
Книги, надеюсь,
у нас не
возьмут, — это ужасно, если лишить сего утешения.
— Вот место замечательное, — начал он, положив перед Лизою книжку, и, указывая костяным ножом на открытую страницу, заслонив ладонью рот, читал через Лизино плечо: «В каждой цивилизованной стране число людей, занятых убыточными производствами или ничем не занятых, составляет, конечно, пропорцию более чем в двадцать процентов сравнительно с числом хлебопашцев». Четыреста двадцать четвертая страница, — закончил он, закрывая
книгу, которую Лиза тотчас же
взяла у него и стала молча перелистывать.
— Не молчу.
У меня с собой захвачены все здешние листочки — тридцать четыре их. Но я больше Библией действую, там есть что
взять,
книга толстая, казенная, синод печатал, верить можно!
Это были удостоверения, что мы — больны, что мы не можем явиться на работу. Я крал свою работу
у Единого Государства, я — вор, я — под Машиной Благодетеля. Но это мне — далеко, равнодушно, как в
книге… Я
взял листок, не колеблясь ни секунды; я — мои глаза, губы, руки — я знал: так нужно.
Я так и сделал: три ночи всё на этом инструменте, на коленях, стоял в своей яме, а духом на небо молился и стал ожидать себе иного в душе совершения. А
у нас другой инок Геронтий был, этот был очень начитанный и разные
книги и газеты держал, и дал он мне один раз читать житие преподобного Тихона Задонского, и когда, случалось, мимо моей ямы идет, всегда, бывало,
возьмет да мне из-под ряски газету кинет.
Когда я вслед за ними вошел на террасу — исключая Вареньки, сестры Дмитрия, которая только внимательно посмотрела на меня своими большими темно-серыми глазами, — каждая из дам сказала мне несколько слов, прежде чем они снова
взяли каждая свою работу, а Варенька вслух начала читать
книгу, которую она держала
у себя на коленях, заложив пальцем.
Но одною рукой
возьмет, а другою протянет вам уже двадцать рублей, в виде пожертвования в один из столичных комитетов благотворительности, где вы, сударыня, состоите членом… так как и сами вы, сударыня, публиковались в «Московских ведомостях», что
у вас состоит здешняя, по нашему городу,
книга благотворительного общества, в которую всякий может подписываться…
— Повторяю, что вы изволите ошибаться, ваше превосходительство: это ваша супруга просила меня прочесть — не лекцию, а что-нибудь литературное на завтрашнем празднике. Но я и сам теперь от чтения отказываюсь. Покорнейшая просьба моя объяснить мне, если возможно: каким образом, за что и почему я подвергнут был сегодняшнему обыску?
У меня
взяли некоторые
книги, бумаги, частные, дорогие для меня письма и повезли по городу в тачке…
Взял у меня из рук
книгу и внимательно рассмотрел ее, окапав переплет слезами.
— Да-а, вот как? — сказала она, вставая. — Это — недурно, это, пожалуй верно… Ну, что ж? Я стану давать тебе
книги, но сейчас
у меня нет… А впрочем,
возьми вот это…
Когда я сказал, что вот
у меня есть
книга о плотниках, это всех живо заинтересовало, а Осипа — особенно. Он
взял книгу из рук
у меня, перелистал ее, недоверчиво покачивая иконописного головой.
И она
взяла первую попавшуюся ей в руки
книгу и, взглянув поверх ее в окно, заметила, что
у Борноволокова, которого она считала Термосесовым, руки довольно грязны, между тем как ее праздные руки белы как пена.
Он опустился на колени
у сестриных ног и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее,
взяла книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
— Это одна из лучших кают, — сказал Гез, входя за мной. — Вот умывальник, шкаф для
книг и несколько еще мелких шкафчиков и полок для разных вещей. Стол — общий, а впрочем, по вашему желанию, слуга доставит сюда все, что вы пожелаете. Матросами я не могу похвастаться. Я
взял их на один рейс. Но слуга попался хороший, славный такой мулат; он служил
у меня раньше, на «Эригоне».
Потом, ранним утром, вышел он осторожно в Морскую, призвал ломового извозчика, вынес с человеком чемоданчик и
книги и поручил ему сказать, что он поехал дня на два за город, надел длинный сюртук,
взял трость и зонтик, пожал руку лакею, который служил при нем, и пошел пешком с извозчиком; крупные слезы капали
у него на сюртук.
Шалимов (с поклоном и улыбкой). Благодарю вас. Я ревниво храню цветы, когда мне дают их так дружески просто. (Влас в лесу направо: «Эй, сторож, где вторые весла?».) Он будет лежать, ваш цветок, где-нибудь в
книге у меня… Однажды я
возьму эту
книгу, увижу цветок — и вспомню вас… Это смешно? Сантиментально?
Юшка стал было отказываться; но я ему объявил, что, если он не
возьмет у меня этих часов, я сию же минуту раздавлю, растопчу их ногами, расшибу их вдребезги, брошу в помойную яму! Он подумал, хихикнул и
взял часы. А я возвратился в нашу комнату и, увидав Давыда, читавшего
книгу, рассказал ему свой поступок.
Капитан принес свою
книгу и счеты. Справившись с
книгой и пощелкав минуты две на счетах, он объявил сумму, которую должен был ему Гельфрейх за квартиру до конца месяца и за обеды. Семен Иванович расплатился, и мы весьма дружелюбно расстались. Когда вынесли вещи, Семен Иванович
взял под мышку рыжего кота, давно уже беспокойно тершегося
у его ног, подняв хвост палочкой вверх и изредка коротко мяукая (вероятно, опустошенный вид комнаты привел его в тревожное настроение), и мы уехали.
Подпоручик начал перелистывать журнал и, наконец, в отделе Словесности, видно, отыскал желаемое слово и показал его Мари, которая, посмотрев, очень сконфузилась, но, впрочем,
взяла у офицера
книгу и сама показала ему на какое-то слово и, отойдя от него, снова села на прежнее место.
— Потерянный я человек… Зачем меня мать на свет родила? Ничего не известно… Темь!.. Теснота!.. Прощай, Максим, коли ты не хочешь пить со мной. В пекарню я не пойду. Деньги
у меня есть за хозяином — получи и дай мне, я их пропью… Нет!
Возьми себе на
книги… Берешь? Не хочешь? Не надо… А то
возьми? Свинья ты, коли так… Уйди от меня! У-уходи!
Он говорил тихонько, потом, кинув осторожный взгляд под стол, где храпел пекарь, сел рядом со мною, на мешок муки,
взял книгу из рук
у меня, закрыл ее и, положив на толстое колено свое, прижал ладонью.
Он поторопился выпить свой чай и ушёл, заявив, что ему нужно разобрать привезённые
книги. Но в комнате
у него, несмотря на открытые двери, стоял запах керосина. Он поморщился и,
взяв книгу, ушёл в парк. Там, в тесно сплочённой семье старых деревьев, утомлённых бурями и грозами, царила меланхолическая тишина, обессиливающая ум, и он шёл, не открывая
книги, вдоль по главной аллее, ни о чём не думая, ничего не желая.
— Она
у меня любит
книги читать, — задумчиво сказал лесник. — Дух этот новый и её касается. Я смеюсь ей — кто тебя, Еленка, учёную-то замуж
возьмёт? А она, глупая, сердится! На днях здесь Ольга Давыдовна была, — знаешь, сухопаренькая учительница из Малинок? — так говорит: пришло, дескать, время русскому народу перехода через чёрное море несчастья своего в землю светлую, обетованную — да-а!
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными
книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и
взяв на воспитание двух родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что родные его жены (Хвостовы), часто
у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
— Сборщиц чьих-то оленевских на Дону
взяли, сборные
книги забрали
у них…
И тут вспал ему на память Чубалов. «Самое распрекрасное дело, — подумал Марко Данилыч. — Он же мне должен остался по векселю, пущай товаром расплатится — на все
возьму, сколько за ним ни осталось. Можно будет
взять у него икон повальяжней да показистее. А
у него же в лавке и образа, и
книги, и медное литье, и всякая другая нужная вещь».
А он еще задолго до срока маленько поприжал меня, последние восемьсот целковых, что были
у меня налицо, должен был я отдать ему, а потом за пятьдесят рублей в том же году
у Макарья
книг да икон
взял он
у меня уж чересчур по дешевой цене.
Как я сказал выше, редактор"Библиотеки"
взял роман по нескольким главам, и он начал печататься с января 1862 года. Первые две части тянулись весь этот год. Я писал его по кускам в несколько глав, всю зиму и весну, до отъезда в Нижний и в деревню; продолжал работу и
у себя на хуторе, продолжал ее опять и в Петербурге и довел до конца вторую часть. Но в январе 1863 года
у меня еще не было почти ничего готово из третьей
книги — как я называл тогда части моего романа.
— Значит, вы не читали или, э-э-э… невнимательно читали! Авто-мма-тически! Так нельзя! Вы еще раз прочтите! Вообще, господа, рекомендую. Извольте читать! Все читайте! Берите там
у меня на окне
книги и читайте. Парамонов, подите,
возьмите себе
книгу! Подходцев, ступайте и вы, любезнейший! Смирнов — и вы! Все, господа! Прошу!
Играть при актере, при авторе! Сначала
у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она
взяла с собой «на всякий случай».
Книга лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю, и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах и в сереньком, еще полукоротком платье.
— Ишь как глазенки разгорелись, —
взял генерал Ганнибал за подбородок мальчика. — Посмотрим, посмотрим… А теперь покажи-ка, чем ты занимаешься. Что это
у тебя за
книги да бумаги?
Мать обомлела, точно не ждала этого вызова, и,
взяв Пашку за руку, повела его в комнатку. Доктор сидел
у стола и машинально стучал по толстой
книге молоточком.
Я пошел к себе в комнату. На столе
у меня около
книг лежала фуражка Дмитрия Петровича, и это напомнило мне об его дружбе. Я
взял трость и вышел в сад. Тут уж подымался туман, и около деревьев и кустов, обнимая их, бродили те самые высокие и узкие привидения, которых я видел давеча на реке. Как жаль, что я не мог с ними говорить!
— Мудреная штука, — пояснил он ей; но больше ничего не прибавил,
взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке
у него была
книга, так что он должен был постучать в дверь своим узлом.
У него замерзла рука, в которой он держал
книгу, но он не хотел просить мать, чтобы она
взяла ее.