Неточные совпадения
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над
турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз
возьмет приступом крепость Хотин.
— Нет, не нужно, — сказал учитель, укладывая карандаши и рейсфедер в задвижной ящичек, — теперь прекрасно, и вы больше не прикасайтесь. Ну, а вы, Николенька, — прибавил он, вставая и продолжая искоса смотреть на
турка, — откройте наконец нам ваш секрет, что вы поднесете бабушке? Право, лучше было бы тоже головку. Прощайте, господа, — сказал он,
взял шляпу, билетик и вышел.
Схватили их
турки у самого Трапезонта и всех забрали невольниками на галеры,
взяли их по рукам и ногам в железные цепи, не давали по целым неделям пшена и поили противной морской водою.
Во злосчастный день, во среду…
Злы… злые
турки собиралися!..
Да они во хмелюшке похвалялись:
Мы Рассеюшку наскрозь пройдем…
Граф Паскевича во полон
возьмем!..
Сидельцем на Фотьянке был молодой румяный парень Фрол. Кабак держал балчуговский Ермошка, а Фрол был уже от него. Кишкин присел на окно и спросил косушку водки.
Турка как-то сразу ослабел при одном виде заветной посудины и
взял налитый стакан дрожавшей рукой.
— Уж это ты верно… — уныло соглашался
Турка, сидя на корточках перед огнем. — Люди родом, а деньги водом. Кому счастки… Вон Ермошку
взять, да ему наплевать на триста-то рублей!
Была и еще политическая беременность: с сестрицей Варварой Михайловной дело случилось. Муж у нее в поход под
турка уехал, а она
возьми да и не остерегись! Прискакала как угорелая в Головлево — спасай, сестра!
Смотрел я на нее, слушал грустную музыку и бредил: найду где-то клад и весь отдам ей, — пусть она будет богата! Если б я был Скобелевым, я снова объявил бы войну
туркам,
взял бы выкуп, построил бы на Откосе — лучшем месте города — дом и подарил бы ей, — пусть только она уедет из этой улицы, из этого дома, где все говорят про нее обидно и гадко.
Дальше в этой думке рассказывается о том, как
турки, не осилив Почаевской лавры приступом, порешили
взять ее хитростью. С этой целью они послали, как будто бы в дар монастырю, огромную свечу, начиненную порохом. Привезли эту свечу на двенадцати парах волов, и обрадованные монахи уже хотели возжечь ее перед иконой Почаевской Божией матери, но Бог не допустил совершиться злодейскому замыслу.
— А независимость Сербии? Зверства
турок? Первые добровольцы? И теперь не понимаешь? Ха-ха!.. Так я тебе скажу: это мое спасение, мой последний ход… Ты видишь, вон там сидит на скамейке дама и злится, а человек, на которого она злится,
возьмет да и уйдет добровольцем освобождать братьев славян от турецкого зверства. Ведь это, голубчик, целая идеища… Я даже во сне вижу этих
турок. Во мне просыпается наша славянская стихийная тяга на Восток…
— В турецкую кампанию… не помню где… такой же гвалт был. Гроза, ливень, молнии, пальба залпами из орудий, пехота бьёт врассыпную… поручик Вяхирев вынул бутылку коньяку, горлышко в губы — буль-буль-буль! А пуля трах по бутылке — вдребезги! Поручик смотрит на горло бутылки в своей руке и говорит: «Чёрт
возьми, они воюют с бутылками!» Хо-хо-хо! А я ему: «Вы ошибаетесь, поручик,
турки стреляют по бутылкам, а воюете с бутылками — вы!»
2 Стар<уха>. У меня, вы знаете, Егорушка в Петербурге; так он пишет, что
турок в пух разбили наши;
взяли пашу!
Так все и подумали, что пропал Левко без вести, чи
взяли его в плен, чи зарезал его где-нибудь поганый
турка.
— У
турка взял флягу. Петр Иваныч, я не могу говорить теперь. После.
— Господи! — удивлялся Ванька Костюрин. — Говорит про Сербию, а она вся-то с эту селедку.
Возьмет ее
турок да и проглотит.
— А вот если бы, — сказал он, — случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешел, или
турки Калугу приступом
взяли бы… или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы… одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, — ах, как бы я зажил тогда!
Его любимое создание — севастопольский флот, на который князь возлагал все свои надежды, при первом выходе в море подвергся страшной буре, которая унесла один линейный корабль в Константинопольский пролив, где
турки взяли его со всем экипажем; остальные корабли и суда были так повреждены, что с трудом вернулись в Севастополь. Эскадру Войновича, как некогда знаменитую армаду Филиппа II Испанского, истребили не враги, а бури.
Еще в последних числах марта генерал-поручик князь Голицын, переправясь через Буг,
взял Мачин, срыл его и потом овладел укреплениями на острове Концефан, лежащем против Браилова. В начале июня генерал-майор Кутузов разбил
турок при Пободаче, а командовавший на Кавказе генерал-аншеф Гудович
взял приступом сильную и важную крепость Анапу; наконец, 28 июля князь Репнин одержал блистательную победу над верховным визирем при Мачине.
Посмотрим, кого оспорили, кто что приобрел: Франция
взяла Корсику, Цесарцы без войны у
турок в Молдавии
взяли больше нежели мы.
Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и
взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо
турок есть заставил.
Тут он увидал разницу между неверными
турками и своими единоверными нижегородцами и сразу понял, что ему от этих не отвертеться; сразу же, в удовлетворение его долгов кредиторам, был продан с торгов его дом, который был так ничтожен, что пошел всего за 45 рублей. После этого Баранщиков был на время выпущен из тюрьмы, но теперь семья его лишилась даже приюта, которого у нее не отнимали, пока отец странствовал, ел кашу, служил в янычарах и, опротивев одной жене, подумывал
взять себе еще одну, новую.
Радуйся, что еще Петроград-то твой, а уж с Царь-Градом заботы оставь!» И тут же представилось мне, что сидит в Константинополе какой-нибудь
турок Ибрагим-бей, по-нашему Илья Петрович, и в ус себе не дует, что не нынче завтра наши умники и его толстый живот
возьмут на прицел.
Но испанцы досмотрели, чту везли на судне, и все это дело расстроили: они не только отобрали
турок и выпустили их на свободу, но еще из самих русских
взяли семь человек под арест, вероятно для того, чтобы узнать, что они за люди и по какому праву держали у себя запертыми на «каторге» турецких людей.
И еще тверже решили, что вернутся они тогда на село — сразу выпьют во всех шинках всю горелку, чтобы она никому не досталась, а потом
возьмет из них каждый по три бабы, а кто богаче, тот четыре, и будут настоящими
турками, но только другого попа не хотят, пока жив их добрый Савва.