Неточные совпадения
Городничий. А, черт
возьми, славно быть генералом! Кавалерию повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна,
красную или голубую?
Но Левин не слушал ее; он,
покраснев,
взял письмо от Марьи Николаевны, бывшей любовницы брата Николая, и стал читать его.
Весело было пить из плоской чаши теплое
красное вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и
взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
— Да, — сказала она ему, подавая кошелек с деньгами, и,
взяв на руку маленький
красный мешочек, вышла из коляски.
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей…
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот
возьми ее скорей!)
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед;
На
красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает; веселый
Мелькает, вьется первый снег,
Звездами падая на брег.
— Да, — заметил Николай Петрович, — он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не
возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии
красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, — а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.
Забыв поблагодарить, Самгин поднял свои чемоданы, вступил в дождь и через час,
взяв ванну, выпив кофе, сидел у окна маленькой комнатки, восстановляя в памяти сцену своего знакомства с хозяйкой пансиона. Толстая, почти шарообразная, в темно-рыжем платье и сером переднике, в очках на носу, стиснутом подушечками
красных щек, она прежде всего спросила...
Бросим
красное знамя свободы
И трехцветное смело
возьмем,
И свои пролетарские взводы
На немецких рабочих пошлем.
Перешли в большую комнату, ее освещали белым огнем две спиртовые лампы, поставленные на стол среди многочисленных тарелок, блюд, бутылок. Денисов
взял Самгина за плечо и подвинул к небольшой, толстенькой женщине в
красном платье с черными бантиками на нем.
Туробоев посоветовал
взять горячую ванну и выпить
красного вина.
— Поблекнет! — чуть слышно прошептала она,
краснея. Она бросила на него стыдливый, ласковый взгляд,
взяла обе его руки, крепко сжала в своих, потом приложила их к своему сердцу.
Райский засмеялся,
взял ее за обе руки и прямо смотрел ей в глаза. Она
покраснела, ворочалась то в одну, то в другую сторону, стараясь не смотреть на него.
Но если он
возьмет ее в это время за талию или поцелует, она
покраснеет, бросит в него гребенку и уйдет прочь.
— Я, признаться, уж пил… — под нос себе произнес кадет, однако
взял чашку, выбрал побольше булку и откусил половину ее, точно отрезал, опять густо
покраснев.
— Черт
возьми! — крикнул Дарзан, весь
покраснев, — я, кажется, не просил у вас денег.
Раз я протянул руку к бутылке с
красным вином; рябой вдруг
взял бутылку хересу и подал мне, до тех пор не сказав со мною слова.
На набережной я увидел множество крупных
красных насекомых, которые перелетали с места на место: мне хотелось
взять их несколько и принести Гошкевичу.
Мне хотелось поближе разглядеть такую жердь. Я протянул к одному руку, чтоб
взять у него бамбук, но вся толпа вдруг смутилась. Ликейцы
краснели, делали глупые рожи, глядели один на другого и пятились. Так и не дали.
— Если они
взяли Митина, то никак не через меня, — сказала Лидия,
краснея и беспокойно оглядываясь вокруг себя.
Оно написано за двое суток до преступления, и, таким образом, нам твердо теперь известно, что за двое суток до исполнения своего страшного замысла подсудимый с клятвою объявлял, что если не достанет завтра денег, то убьет отца, с тем чтобы
взять у него деньги из-под подушки „в пакете с
красною ленточкой, только бы уехал Иван“.
— Рубашку вашу тоже придется
взять, это очень важно… для вещественных доказательств. — Митя
покраснел и рассвирепел.
Митя, у которого в руке все еще скомканы были кредитки, очень всеми и особенно панами замеченные, быстро и конфузливо сунул их в карман. Он
покраснел. В эту самую минуту хозяин принес откупоренную бутылку шампанского на подносе и стаканы. Митя схватил было бутылку, но так растерялся, что забыл, что с ней надо делать.
Взял у него ее уже Калганов и разлил за него вино.
Так вот, как он
взял мою руку, — вы не поверите, я так и
покраснела: после моей-то жизни, Вера Павловна, будто невинная барышня — ведь это странно, а так было.
Притом костюм его чрезвычайно важен, вкрасной рубашке народ узнает себя и своего. Аристократия думает, что, схвативши его коня под уздцы, она его поведет куда хочет и, главное, отведет от народа; но народ смотрит на
красную рубашку и рад, что дюки, маркизы и лорды пошли в конюхи и официанты к революционному вождю,
взяли на себя должности мажордомов, пажей и скороходов при великом плебее в плебейском платье.
— Это тесть! — проговорил пан Данило, разглядывая его из-за куста. — Зачем и куда ему идти в эту пору? Стецько! не зевай, смотри в оба глаза, куда
возьмет дорогу пан отец. — Человек в
красном жупане сошел на самый берег и поворотил к выдавшемуся мысу. — А! вот куда! — сказал пан Данило. — Что, Стецько, ведь он как раз потащился к колдуну в дупло.
— Э, как бы не так, посмотрела бы ты, что там за парубок! Одна свитка больше стоит, чем твоя зеленая кофта и
красные сапоги. А как сивуху важнодует!.. Черт меня
возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем, чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.
На Сухаревке жулью в одиночку делать нечего. А сколько сортов всякого жулья!
Взять хоть «играющих»: во всяком удобном уголку садятся прямо на мостовую трое-четверо и открывают игру в три карты — две черные, одна
красная. Надо угадать
красную. Или игра в ремешок: свертывается кольцом ремешок, и надо гвоздем попасть так, чтобы гвоздь остался в ремешке. Но никогда никто не угадает
красной, и никогда гвоздь не остается в ремне. Ловкость рук поразительная.
Он
взял его у меня из рук, швырнул в сторону и сказал, слегка
покраснев...
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо
взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони остался
красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
В это время заплакала во сне сестренка. Они спохватились и прекратили спор, недовольные друг другом. Отец, опираясь на палку,
красный и возбужденный, пошел на свою половину, а мать
взяла сестру на колени и стала успокаивать. По лицу ее текли слезы…
Замараев только угнетенно вздохнул. Очень уж легко нынче в Заполье о деньгах разговаривают.
Взять хотя того же Галактиона. Давно ли по
красному билету занимал, а тут и сотенной не жаль. Совсем малодушный человек.
Он
взял ее за руку и посадил на скамейку; сам сел подле нее и задумался. Аглая не начинала разговора, а только пристально оглядывала своего собеседника. Он тоже взглядывал на нее, но иногда так, как будто совсем не видя ее пред собой. Она начала
краснеть.
—
Красный, совершенно
красный, яростный, — шепнула маркиза с серьезной миною стоявшему возле нее Розанову и сейчас же снова обратилась к Мареичке. А Арапов, обойдя знакомых,
взял за руку Бычкова и отвел его в угол.
Послали девушку посмотреть комнату, которая отдавалась от жильцов по задней лестнице. Комната была светлая, большая, хорошо меблированная и перегороженная прочно уставленными ширмами
красного дерева. Лиза велела
взять ее и послала за своими вещами.
— Нет, это никак не личные впечатления, — продолжал Абреев,
краснея даже в лице, — это самым строгим логическим путем можно доказать из примера Англии, которая ясно показала, что хлебопашество, как и всякое торговое предприятие, может совершенствоваться только знанием и капиталом. Но где же наш крестьянин
возьмет все это? Землю он знает пахать, как пахал ее, я думаю, еще Адам; капитала у него нет для покупки машин.
Она вздрогнула, взглянула на меня, чашка выскользнула из ее рук, упала на мостовую и разбилась. Нелли была бледна; но, взглянув на меня и уверившись, что я все видел и знаю, вдруг
покраснела; этой краской сказывался нестерпимый, мучительный стыд. Я
взял ее за руку и повел домой; идти было недалеко. Мы ни слова не промолвили дорогою. Придя домой, я сел; Нелли стояла передо мной, задумчивая и смущенная, бледная по-прежнему, опустив в землю глаза. Она не могла смотреть на меня.
Он вынул из холщового мешка хлеб, десяток
красных помидоров, кусок бессарабского сыра «брынзы» и бутылку с прованским маслом. Соль была у него завязана в узелок тряпочки сомнительной чистоты. Перед едой старик долго крестился и что-то шептал. Потом он разломил краюху хлеба на три неровные части: одну, самую большую, он протянул Сергею (малый растет — ему надо есть), другую, поменьше, оставил для пуделя, самую маленькую
взял себе.
Она встала и, не умываясь, не молясь богу, начала прибирать комнату. В кухне на глаза ей попалась палка с куском кумача, она неприязненно
взяла ее в руки и хотела сунуть под печку, но, вздохнув, сняла с нее обрывок знамени, тщательно сложила
красный лоскут и спрятала его в карман, а палку переломила о колено и бросила на шесток. Потом вымыла окна и пол холодной водой, поставила самовар, оделась. Села в кухне у окна, и снова перед нею встал вопрос...
Выйдя из дому, они
взяли извозчика и поехали на конец города, к реке. Там, на одной стороне плотины, стояла еврейская турбинная мукомольня — огромное
красное здание, а на другой — были расположены купальни, и там же отдавались напрокат лодки. Ромашов сел на весла, а Назанский полулег на корме, прикрывшись шинелью.
И точно, я ничего про нее своему барину не сказал, а наутро
взял козу и ребенка и пошел опять к лиману, а барыня уже ждет. Все в ямочке сидела, а как нас завидела, выскочила, и бегит, и плачет, и смеется, и в обеих ручках дитю игрушечки сует, и даже на козу на нашу колокольчик на
красной суконке повесила, а мне трубку, и кисет с табаком, и расческу.
— Нет, подниму, — отвечал Кадников и,
взяв кресло за ножку, напрягся, сколько силы достало,
покраснел, как вареный рак, и приподнял, но не сдержал: кресло покачнулось так, что он едва остановил его, уперев в стену над самой почти головой Калиновича.
Юлия, видя, что он молчит,
взяла его за руку и поглядела ему в глаза. Он медленно отвернулся и тихо высвободил свою руку. Он не только не чувствовал влечения к ней, но от прикосновения ее по телу его пробежала холодная и неприятная дрожь. Она удвоила ласки. Он не отвечал на них и сделался еще холоднее, угрюмее. Она вдруг оторвала от него свою руку и вспыхнула. В ней проснулись женская гордость, оскорбленное самолюбие, стыд. Она выпрямила голову, стан,
покраснела от досады.
— Да… она… так, как, знаете, все девицы, — отвечал Александр, — ничего не сказала, только
покраснела; а когда я
взял ее за руку, так пальцы ее точно играли на фортепьяно в моей руке… будто дрожали.
Я сидел в третьем ряду кресел. Что-то незнакомое и вместе с тем знакомое было в ней. Она подняла руку, чтобы
взять у соседа афишу. А на ней мой кошелек — перламутровый, на золотой цепочке! А на груди переливает
красным блеском рубиновая брошка — сердце, пронзенное бриллиантовой стрелой…
Я
взял купца за руку, подвел его к вывешенному объявлению и показал
красную строку. «Выставка вполне закончена». Выругал купец газетчиков и уверовал. Так и дома скажет. А таких купцов тысячи. Другие, оказывается, и совсем не были на выставке, а ругательски ругаются со слов газет и из желания хоть как-нибудь да поругать начальство, блеснуть перед слушателем смелостью и полиберальничать…
Я
взял у Страстного лихача, надел ему на шляпу
красный кучерский билет, выданный корреспондентам для проезда всюду, и через несколько минут, лавируя среди стремительных толп, был на скачках и сидел на балконе членского павильона, любуясь полем, шоссе и бульваром: все кишело народом.
— Да постой, не туда ты идешь, князь, — прибавил Годунов, видя, что Серебряный направляется к
красным сеням, и,
взяв его за руку, он проводил его на заднее крыльцо.
— Да не то что за меня, говорит, я так сделаю, что и ни за кого Акулька ваша теперь не пойдет, никто не
возьмет, и Микита Григорьич теперь не
возьмет, потому она теперь бесчестная. Мы еще с осени с ней на житье схватились. А я теперь за сто раков […за сто раков. — Рак — в просторечии десять рублей (десятирублевая ассигнация была
красного цвета).] не соглашусь. Вот на пробу давай сейчас сто раков — не соглашусь…
Вон платочек
красный из кармана вынул, обмахивается, барина представляет, точно сам ни дать ни
взять барин!» И все в восторге.
Арестанты смеялись над Сушиловым — не за то, что он сменился (хотя к сменившимся на более тяжелую работу с легкой вообще питают презрение, как ко всяким попавшимся впросак дуракам), а за то, что он
взял только
красную рубаху и рубль серебром: слишком уж ничтожная плата. Обыкновенно меняются за большие суммы, опять-таки судя относительно. Берут даже и по нескольку десятков рублей. Но Сушилов был так безответен, безличен и для всех ничтожен, что над ним и смеяться-то как-то не приходилось.