Неточные совпадения
Экой я дурак
в самом деле!» Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном,
взял в руки теплый картуз и
бумаги под мышку и отправился
в гражданскую палату совершать купчую.
Мавра ушла, а Плюшкин, севши
в кресла и
взявши в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо
в чернильницу с какою-то заплесневшею жидкостью и множеством мух на дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные ноты, придерживая поминутно прыть
руки, которая расскакивалась по всей
бумаге, лепя скупо строка на строку и не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
Я сидел погруженный
в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист
бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я
взял из
рук его
бумагу: это был ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю
в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой
руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет
в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и
бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
Так врешь же! не приду к тебе никогда, и знай тоже, что завтра же или уж непременно послезавтра
бумага эта будет
в ее собственных
руках, потому что документ этот принадлежит ей, потому что ею написан, и я сам передам ей лично, и, если хочешь знать где, так знай, что через Татьяну Павловну, ее знакомую,
в квартире Татьяны Павловны, при Татьяне Павловне передам и за документ не
возьму с нее ничего…
— Да, вот еще счастливая мысль: дайте мне
бумаги, я напишу этому негодяю письмо, чтобы
взять его
в руки. — Жюли написала: «Мсье Сторешников, вы теперь, вероятно,
в большом затруднении; если хотите избавиться от него, будьте у меня
в 7 часов. М. Ле-Теллье». — Теперь прощайте!
Он сказал мне, что по приказанию военного генерал-губернатора, которое было у него
в руках, он должен осмотреть мои
бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер
взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться
в книгах,
в белье. Полицмейстер занялся
бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
— Это еще что! каклеты
в папильотках выдумали! — прибавляет полковник, —
возьмут,
в бумагу каклетку завернут, да вместе с соусом и жарят. Мне, признаться, Сенька-повар вызывался сделать, да я только
рукой махнул. Думаю: что уж на старости лет новые моды заводить! А впрочем, коли угодно, завтра велю изготовить.
Паншин
взял шляпу, поцеловал у Марьи Дмитриевны
руку, заметил, что иным счастливцам теперь ничто не мешает спать или наслаждаться ночью, а ему придется до утра просидеть над глупыми
бумагами, холодно раскланялся с Лизой (он не ожидал, что
в ответ на его предложение она попросит подождать, — и потому дулся на нее) — и удалился.
Граф пожал плечами, но наклонил покорно голову,
взял перо
в белую, перстнями украшенную
руку, оторвал клочок
бумаги и стал писать на нем.
И тут: придет посторонний проситель, подаст, полусогнувшись, с жалкой улыбкой,
бумагу — мастер
возьмет, едва дотронется до нее пером и передаст другому, тот бросит ее
в массу тысяч других
бумаг, — но она не затеряется: заклейменная нумером и числом, она пройдет невредимо через двадцать
рук, плодясь и производя себе подобных.
Борноволоков
взял в руки перо и начал еще раз просматривать эту
бумагу, раздумался и спросил...
— Нарочно они так придумали, чтобы Ардальона Борисыча подловить, — говорила Грушина, торопясь, размахивая
руками и радостно волнуясь оттого, что передает такое важное известие. — Видите ли, у этой барышни есть двоюродный брат сирота, он и учился
в Рубани, так мать-то этой барышни его из гимназии
взяла, а по его
бумагам барышня сюда и поступила. И вы заметьте, они его поместили на квартире, где других гимназистов нет, он там один, так что все шито-крыто, думали, останется.
В десятый раз они перечитывали знакомую рукопись, и
в десятый раз Даша заставляла его повторять знакомые места. Наступал вечер, Дорушка
взяла из
рук Долинского тетрадь, долго читала сама глазами и, задумчиво глядя на
бумагу, начала что-то чертить пером на марже.
— Выдал-с! — отвечал Грохов и, отыскав
в деле Олуховых сказанную
бумагу, подал ее Домне Осиповне и при этом дохнул на нее струею такого чистого спирта, что Домна Осиповна зажала даже немножко нос
рукою.
Бумагу она, впрочем,
взяла и с начала до конца очень внимательно прочла ее и спросила...
— Да так же, не нужно. Стоит только
взять лист
бумаги и написать наверху: Дума; потом начать так: Гой, ты доля моя, доля! или: Седе казачина Наливайко на кургане!,а там: По-пид горою, no-пид зеленою, грае, грае воропае, гоп! гоп! или что-нибудь
в этом роде. И дело
в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет
рукою щеку и непременно заплачет, — такая чувствительная душа!
— Сейчас, сейчас, Андрей Филиппович, сейчас иду-с. — И Антон Антонович,
взяв в руки кучку
бумаг, полетел сначала к Андрею Филипповичу, а потом
в кабинет его превосходительства.
— Всё берите… — говорила она осипшим голосом. Выбросив
бумаги, она отошла от меня и, ухватившись обеими
руками за голову, повалилась на кушетку. Я подобрал деньги, положил их обратно
в ящик и запер, чтобы не вводить
в грех прислугу; потом
взял в охапку все
бумаги и пошел к себе. Проходя мимо жены, я остановился и, глядя на ее спину и вздрагивающие плечи, сказал...
Столыгин
взял лучшее перо и несколько дрожащей
рукой подписал. Думать надобно, что первая
бумага была очень красноречива и вполне убеждала
в необходимости подписать вторую. Предводитель, прощаясь, сказал Столыгину, что он искренно и сердечно рад, что дело кончилось келейно и что он так прекрасно, как истинный патриот и настоящий христианин, решился поправить поступок, или, лучше, пассаж.
Взял заседатель перо, написал что-то на
бумаге и стал вычитывать. Слушаю я за окном, дивлюсь только. По бумаге-то выходит, что самый этот старик Иван Алексеев не есть Иван Алексеев; что его соседи, а также и писарь не признают за таковое лицо, а сам он именует себя Иваном Ивановым и пачпорт кажет. Вот ведь удивительное дело! Сколько народу было, все
руки прикладывали, и ни один его не признал. Правда, и народ тоже подобрали на тот случай! Все эти понятые у Ивана Захарова чуть не кабальные,
в долгу.
Играть роль
в этой комедии казалось Чарскому очень неприятно, но делать было нечего; он
взял карандаш и
бумагу из
рук италиянца, написал несколько слов; италиянец
взяв со стола вазу, сошел с подмостков, поднес ее Чарскому, который бросил
в нее свою тему.
В шестом часу вечера Кузьма Васильевич выбрился тщательно и, послав за знакомым цирюльником, велел хорошенько напомадить и завить себе хохол, что тот и исполнил с особенным рвением, не жалея казенной
бумаги на папильотки; потом Кузьма Васильевич надел новый, с иголочки, мундир,
взял в правую
руку пару новых замшевых перчаток и, побрызгав на себя лоделаваном, вышел из дому.
— Потому что, батюшка, все это
в наших
руках, всем мы этим орудуем! — самодовольно похвалился Бейгуш; — а вот вам кстати уж и подорожная готова. Озаботился, батюшка, сам
взял, чтобы вас от лишних хлопот избавить! — объявил он, подавая Хвалынцеву
бумагу, — а остальные документы все уже посланы с письмом же. Ну-с, довольны вы такой поистине воинскою быстротою?
Долго после того сидел он один. Все на счетах выкладывал, все
в бумагах справлялся. Свеча догорала,
в ночном небе давно уж белело, когда, сложив
бумаги, с расцветшим от какой-то неведомой радости лицом и весело потирая
руки, прошелся он несколько раз взад и вперед по комнате. Потом тихонько растворил до половины дверь
в Дунину комнату, еще раз издали полюбовался на озаренное слабым неровным светом мерцавшей у образов лампадки лицо ее и,
взяв в руку сафьянную лестовку, стал на молитву.
— Это я поскользнулась о яблочное зерно. — И с этим она быстро
взяла полный бокал Ропшина, чокнулась им с мужем, выпила его залпом и, пожав крепко
руку Михаила Андреевича, поцеловала его
в лоб и пошла, весело шутя, на свое место, меж тем как Бодростин кидал недовольные взгляды на сконфуженного метрдотеля, поднявшего и уносившего зернышко, меж тем как Ропшин поднял и подал ему
бумагу.
Забыв, что он не может владеть правою
рукою, поручик
взял клочок
бумаги и стал мне чертить на нем расположение наших и японских войск. Из чертежа этого с полною, очевидною наглядностью вытекало, что обойти японцам нашу армию невозможно
в такой же мере, как перебросить свою армию на луну.
— Чудные вещи слышу я!.. Чему и кому верить?.. — произнесла Анна Иоанновна, качая головой; потом
взяла бумаги из
рук Эйхлера, читала их про себя, перечитывала и долее всего останавливалась на мнении Волынского, которое состояло
в следующих выражениях: «Один вассал Польши может изъявить свое согласие на вознаграждение, но русский, храня пользы и честь своего отечества, как долг велит истинному сыну его, не даст на сие своего голоса».
Выкатились
в коридор, там слышны стали визги и блаженный смех Зины. Шурка воротился задыхающийся, сел опять за переписку. Вошла назад Зина, открытые до локтя
руки были выше запястий натертые, красные. Шурка пошел к желтому шкафу
взять бумаги. Зина поспешно села на его стул. Он подошел сзади,
взял за талию и ссадил. Зина воскликнула...
Пьер
взял в руки связку
бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что-нибудь или ожидая, не скажет ли чего-нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
Пизонский
взял в руки перо, сначала его послюнил, потом обмакнул, потом положил на
бумагу руку, а на
руку налегнул правой щекою, долго выводил пером разные разводы и, наконец, воскликнул: «Есть!»
Когда Михаил Иваныч вошел, у него
в глазах стояли слезы воспоминаний о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он
взял из
рук Михаила Иваныча письмо, положил
в карман, уложил
бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей
взял под
руку Пьера и пригласил его
в комнату, которая была отведена для него.
В комнате видна была разбитая кровать, и раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку
в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся и прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
— Он неотразим! — и затем протянул
руку к
бумаге с тем, чтобы
взять и вложить ее снова бережно
в малиновый портфель.