Неточные совпадения
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа
на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна
взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет
небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит…
Он посадит тебя в лодку, привезет
на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где
всходит солнце и где звезды спустятся с
неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
— А недавно, перед тем, как
взойти луне, по
небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал,
на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег
на постелю, окутался с головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не
взойдет завтра солнце, застелют
небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Часа в три утра в природе совершилось что-то необычайное.
Небо вдруг сразу очистилось. Началось такое быстрое понижение температуры воздуха, что дождевая вода, не успевшая стечь с ветвей деревьев, замерзла
на них в виде сосулек. Воздух стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к празднику. Солнце
взошло багровое и холодное.
Ночь была ясная и холодная. Звезды ярко горели
на небе; мерцание их отражалось в воде. Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц
взошел поздно и задумчиво глядел
на уснувшую землю. Высокие горы, беспредельный океан и глубокое темно-синее
небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
Луны не было
на небе: она в ту пору поздно
всходила.
Начинала
всходить луна. И
на небе и
на земле сразу стало светлее. Далеко,
на другом конце поляны, мелькал огонек нашего бивака. Он то замирал, то как будто угасал
на время, то вдруг снова разгорался яркой звездочкой.
Следующий день — 7 августа. Как только
взошло солнце, туман начал рассеиваться, и через какие-нибудь полчаса
на небе не было ни одного облачка. Роса перед рассветом обильно смочила траву, кусты и деревья. Дерсу не было
на биваке. Он ходил
на охоту, но неудачно, и возвратился обратно как раз ко времени выступления. Мы сейчас же тронулись в путь.
Взошла луна. Ясная ночь глядела с
неба на землю. Свет месяца пробирался в глубину темного леса и ложился по сухой траве длинными полосами.
На земле,
на небе и всюду кругом было спокойно, и ничто не предвещало непогоды. Сидя у огня, мы попивали горячий чай и подтрунивали над гольдом.
26 августа дождь перестал, и
небо немного очистилось. Утром солнце
взошло во всей своей лучезарной красоте, но земля еще хранила
на себе следы непогоды. Отовсюду сбегала вода; все мелкие ручейки превратились в бурные и пенящиеся потоки.
К сумеркам мы возвратились
на бивак. Дождь перестал, и
небо очистилось.
Взошла луна.
На ней ясно и отчетливо видны были темные места и белые пятна. Значит, воздух был чист и прозрачен.
Да и довольно. Когда я дойду до этих строк, то, наверно, уж
взойдет солнце и «зазвучит
на небе», и польется громадная, неисчислимая сила по всей подсолнечной. Пусть! Я умру, прямо смотря
на источник силы и жизни, и не захочу этой жизни! Если б я имел власть не родиться, то наверно не принял бы существования
на таких насмешливых условиях. Но я еще имею власть умереть, хотя отдаю уже сочтенное. Не великая власть, не великий и бунт.
— Да ведь земли-то, ты подумай, сколько под ее нужно. А ведь она, земля-те, хрестьянину дороже всего. Клади хоть по саженке, да длиннику эвона. Ведь она, дорога, не гляди
на нее… встанет, до
неба достанет!.. Так-то. Да еще деревина-те в силу
взойдет, — опять корнем распялится. Обходи ее сохой!.. Да нешто это мыслимо…
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там,
на западе, опускается в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь
неба и веселый блеск звезд, играющих в нем. Вдали, в темной массе города, невидимая рука сеяла огни, а здесь в молчаливом покое стоял лес, черной стеной вздымаясь до
неба… Луна еще не
взошла, над полем лежал теплый сумрак…
Но когда совсем облаченный архиерей,
взойдя на амвон, повернулся лицом к народу и с словами «призри, виждь и посети» осенил людей пылающими свечами, скромный белый чепец Ольги Федотовны вдруг очутился вровень с нашими детскими головами. Она стояла
на коленях и, скрестив
на груди свои маленькие ручки, глазами ангела глядела в
небо и шептала...
Редел
на небе мрак глубокий,
Ложился день
на темный дол,
Взошла заря. Тропой далекой
Освобожденный пленник шел,
И перед ним уже в туманах
Сверкали русские штыки,
И окликались
на курганах
Сторожевые казаки.
Впрочем, наступила ночь, и все козявочки попрятались в камышах, где было так тепло. Высыпали звезды
на небе,
взошел месяц, и все отразилось в воде.
Со свечой в руке
взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи упала
на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками упадал
на тусклое окно и собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку,
на белые степи, серое
небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Однажды
на заре, когда солнце еще не
всходило, но
небо было цвета апельсина и по морю бродили розовые туманы, я и Коля вытягивали сеть, поставленную с вечера поперек берега
на скумбрию. Улов был совсем плохой. В ячейке сети запутались около сотни скумбрии, пять-шесть ершей, несколько десятков золотых толстых карасиков и очень много студенистой перламутровой медузы, похожей
на огромные бесцветные шляпки грибов со множеством ножек.
В одну из тех вьюжных ночей, когда кажется, что злобно воющий ветер изорвал серое
небо в мельчайшие клочья и они сыплются
на землю, хороня ее под сугробами ледяной пыли, и кажется, что кончилась жизнь земли, солнце погашено, не
взойдет больше, — в такую ночь,
на масленой неделе, я возвращался в мастерскую от Деренковых.
Как выплыли мы
на середину пролива, луна
на небо взошла, посветлело. Оглянулись все, сняли шапки… За нами, сзади, Соколиный остров горами высится,
на утесике-то Буранова кедра стоит…
Всходит месяц
на небо,
Едет милый по полю…
Так в нерешимости несколько дней стояла Стрелецкая, а потом солнце
взошло на чистом и глубоком
небе, и снег начал плавиться с удивительной быстротой, как
на огне.
Ой, леса, лесочки, хмелевые ночки!.. Видишь ты, синее звездистое
небо, как Яр-Хмель-молодец по Матушке-Сырой Земле гуляет,
на совет да
на любовь молодых людей сближает?.. Видишь ты,
небо, все ты слышишь, все: и страстный шепот, и тайные, млеющие речи… Щедро, ничего не жалея, жизнью и счастьем льешь ты
на землю, жизнью-любовью ты льешь… Праведное солнце!.. Ты корень, источник жизни,
взойди, взгляни, благослови!..
Обыкновенно охота производится следующим образом: охотники с одним или двумя соколами, разумеется хорошо выношенными, ездят по полям, по речкам или около небольших озер; усмотрев издали птицу, сокола бросают с руки, и он сейчас начинает
всходить кругами вверх; когда же он
взойдет до известной своей высоты, птицу поднимают, спугивают, и сокол как молния падает
на нее с
неба.
Синея,
всходят до
небесИх своенравные громады,
На них шумит сосновый лес,
С них бурно льются водопады…
Легенда о Великом Инквизиторе: «Настает темная, горячая и «бездыханная севильская ночь». Воздух «лавром и лимоном пахнет»… Юноша Ипполит в «Идиоте» говорит: «Как только солнце покажется и «зазвучит»
на небе (кто это сказал в стихах: «
на небе солнце зазвучало»? Бессмысленно, но хорошо!), — так мы и спать». И несколько раз он повторяет этот образ: «когда солнце
взойдет и «зазвучит»
на небе».
Собиралась
всходить луна, и от этого
на небе было светлее, чем
на земле.
Было уже поздно.
На небе взошла луна и бледным сиянием своим осветила безбрежное море. Кругом царила абсолютная тишина. Ни малейшего движения в воздухе, ни единого облачка
на небе. Все в природе замерло и погрузилось в дремотное состояние. Листва
на деревьях, мох
на ветвях старых елей, сухая трава и паутина, унизанная жемчужными каплями вечерней росы, — все было так неподвижно, как в сказке о спящей царевне и семи богатырях.
Солнце
взошло, и хотя
на небе не было ни единого облачка, но цвет его был странный, белесоватый в зените и серый ближе к горизонту.
Взойдя по исковерканному пожаром или орудийными снарядами крылечку, Игорь и Милица очутились в небольшой горенке с огромной печью в углу. В другом углу висело распятие, украшенное засохшим венком из полевых цветов. Часть потолка отсутствовала совсем и кусок голубого
неба глядел внутрь избушки. Там не было ни души. Уставшие до полусмерти, оба юные разведчики опустились
на лавку.
Старец
на долю отрока Гиезия выпал, может быть, и весьма святой и благочестивый, но очень суровый и, по словам Гиезия, «столько об него мокрых веревок обначалил, что можно бы по ним уже десяти человекам до
неба взойти».
С заходом солнца канонада замолкла. Всю ночь по колонным дорогам передвигались с запада
на восток пехотные части, батареи, парки. Под
небом с мутными звездами далеко разносился в темноте шум колес по твердой, мерзлой земле. В третьем часу ночи
взошла убывающая луна, — желтая, в мутной дымке, как будто размазанная. Части всё передвигались, и в воздухе стоял непрерывный, ровно-рокочущий шум колес.
Где, устремив
на сцену взоры
(Чуть могут их сдержать подпоры),
Пришед из ближних, дальных стран,
Шумя, как смутный океан,
Над рядом ряд, сидят народы;
И движутся, как в бурю лес,
Людьми кипящи переходы,
Всходя до синевы
небес.
Протоиерей слушал рассказ Пизонского молча, положив подбордок
на набалдашник своей трости — как мы в свое время узнаем, исторической трости, — и когда Константин Ионыч окончил свой трагикомический рассказ, отец Савелий вздохнул и сказал: век наш ветхий выдает нас с тобой, старина, в поношение неверкам. Пойдем и уснем — авось утро будет еще мудреней вечера. Пойдем: луна
на небо всходит, а
небо хмуриться начало. Пойдем.