Неточные совпадения
Любовь делается особенно жгучей и обращенной к
вечности.
Ничего нельзя любить, кроме
вечности, и нельзя любить никакой
любовью, кроме вечной
любви.
— Ты будешь любить, как и другие, ни глубже, ни сильнее; будешь также сдергивать и покрывало с тайн… но только ты будешь верить в
вечность и неизменность
любви, да об одном этом и думать, а вот это-то и глупо: сам себе готовишь горя более, нежели сколько бы его должно быть.
Но, не видя образа, сквозь тленные его черты прозревал он великое и таинственное, что есть настоящая бессмертная Женя, ее
любовь и вечная красота, в мире бестелесном обручался с нею, как с невестою, — и сама
вечность в ее заколдованном круге была тяжким кольцом обручения.
— Будет ли конец нашей
любви! — сказал Юрий, перестав грести и положив к ней на плечо голову; — нет, нет!.. — она продолжится в
вечность, она переживет нашу земную жизнь, и ели б наши души не были бессмертны, то она сделала бы их бессмертными; — клянусь тебе, ты одна заменишь мне все другие воспоминанья — дай руку… эта милая рука; — она так бела, что светит в темноте… смотри, береги же мой перстень, Ольга! — ты не слушаешь? не веришь моим клятвам?
Твоей
любви я жду, как дара,
И
вечность дам тебе за миг...
Сыновья мои — уж это другое поколение — конечно, также наслышавшиеся от своих наставников, говорили, что
любовь есть душа жизни, жизнь природы, изящность восторгов, полный свет счастья, эссенция из всех радостей; если и причинит неимоверные горести, то одним дуновением благосклонности истребит все и восхитит на целую
вечность. Это роза из цветов, амбра из благоуханий, утро природы… и проч. все такое.
Достигаем мы этой
вечности не молитвами, таинствами и обрядами, а только
любовью.
Эта Титания, очевидно, уже не придавала никакого значения миниатюрам прошлых увлечений, которые померкли в лучах озарившего ее великого Солнца
Любви, светящего в
вечность…
В этом гармоническом чувствовании мирового ритма, в этом признании божественной сущности судьбы коренится та
любовь к року, — amor fati, — о которой в позднейших своих работах с таким восторгом говорит Ницше: «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во всю
вечность. Не только переносить необходимость, но и не скрывать ее, — любить ее… Являешься необходимым, являешься частицею рока, принадлежащим к целому, существуешь в целом»…
Презирай слова и ласки, проклинай объятия, но не коснись
Любви, товарищ: только через нее тебе дано бросить быстрый взгляд в самое
Вечность!
Вот сейчас… мы уже собирались спать, как вдруг какой-то неосторожный удар смычка, и Я мгновенно весь наполняюсь вихрем бурных слез,
любви и такой тоски! Необыкновенное становится выразимым, Я широк, как пространство, Я глубок, как
вечность, и в едином дыхании Моем Я вмещаю все! Но какая тоска! Но какая
любовь! Мария!
Любовь определяет и опознает личность, все незаменимо индивидуальное, и утверждает на
вечность, в этом её смысл.
Но
любовь, возвышающаяся над миром «общего», безличного, есть
любовь, направленная на образ личности, утверждение этого образа на
вечность и утверждение на
вечность своего общения с этим образом.
Ещё в самом обществе возможны прорывы к свободе и
любви, ещё в мире объективации возможно трансцендирование, ещё в истории возможно вторжение метаистории, ещё во времени возможны достижения мгновений
вечности.
В то время как
любовь обращена на личность человека, на образ Божий в нем и стремится утвердить ее для
вечности, похоть знает лишь себя, она эгоцентрична и не видит никакой реальности в мире.
Любовь и есть не что иное, как утверждение бытия в его полноте и утверждение бытия на
вечность.
Любовь есть взлет вверх, к
вечности, и опускание вниз, во время, где она подвергается тлению и смерти.
Смысл же
любви, ее идея и принцип есть победа над падшей жизнью пола, в которой личность и дух превращены в орудие безличного рода и достигается дурная бесконечность вместо
вечности.
Но этим не решается проблема духовная, от этого не перестает человек стоять перед тайной смерти,
вечности,
любви, познания, творчества.
Любовь утверждает бытие человеческой личности, утверждает на
вечность.
Трагедия
любви у Мышкина переносится в
вечность, и ангельская его природа есть один из источников увековечения этой трагедии
любви.
Все в мире приходит слишком поздно, но только
любовь умеет минуту запоздания превратить в бездонную
вечность вечной разлуки!
Любовь мужчины и женщины,
любовь человека к человеку становится безбожной
любовью, когда теряется духовная свобода, когда исчезает лик, когда нет в ней бессмертия и
вечности.
Подлинная
любовь иного мира,
любовь, творящая
вечность, исключает возможность сексуального акта, преодолевает его во имя иного соединения.
Настоящая
любовь есть утверждение
вечности.
Семя разложения
любви заложено уже в сексуальном акте. «Никогда еще не нашел я женщины, от которой хотел бы иметь детей, потому что я люблю тебя, о
вечность!» [См. Ницше, т. VI, с. 334.]
Те мимолетные связи, для которых месяц-два составляют уже тяжелую, скучную
вечность с этими «артистками
любви», наполняли жизнь графа Белавина, и он несколько отрезвел только тогда, когда от сравнительно большого состояния, оставленного ему родителями, остались два-три десятка тысяч и заложенный в кредитном обществе и в частных руках дом на Литейной.
Любовь теснее, интимнее, глубже связана со смертью, чем с рождением, и связь эта, угадываемая поэтами
любви, залог ее
вечности.
Жертвенная гибель в жизни и кладет на
любовь печать
вечности.
Это связано с раскрытием мистического смысла
любви,
любви преображающей, обращающей не ко времени, а к
вечности.
Обетам —
вечность; чести — честь;
Покорность — правой власти;
Для дружбы — всё, что в мире есть;
Любви — весь пламень страсти;
Утеха — скорби; просьбе — дань,
Погибели—спасенье;
Могущему пороку — брань;
Бессильному — презренье;
Неправде — грозный правды глас;
Заслуге — воздаянье;
Спокойствие — в последний час;
При гробе — упованье.
И сто́ит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с
вечностью?» — Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю
любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи.