Неточные совпадения
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да
ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в
классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
События в доме, отвлекая Клима от усвоения школьной науки, не так сильно волновали его, как тревожила гимназия, где он не находил себе достойного места. Он различал в
классе три группы: десяток мальчиков, которые и учились и
вели себя образцово; затем злых и неугомонных шалунов, среди них некоторые, как Дронов, учились тоже отлично; третья группа слагалась из бедненьких, худосочных мальчиков, запуганных и робких, из неудачников, осмеянных всем
классом. Дронов говорил Климу...
Эти люди, заполняющие амфитеатр, слишком разнообразно одетые,
ведут себя нервозно, точно школьники в
классе, из которого ушел учитель.
Видно, что в этой улице жил высший или зажиточный
класс: к домам их
вели широкие каменные коридоры.
Рабочий
класс реально существует, он действительно эксплуатирован, и он
ведет борьбу за свои насущные интересы.
Через несколько месяцев Николай произвел высшие
классы воспитательных домов в обер-офицерский институт, то есть не
велел более помещать питомцев в эти
классы, а заменил их обер-офицерскими детьми.
На ученической квартире, которую после смерти отца содержала моя мать, я был «старшим». В этот год одну комнату занимал у нас юноша Подгурский, сын богатого помещика, готовившийся к поступлению в один из высших
классов. Однажды директор, посетив квартиру, зашел в комнату Подгурского в его отсутствии и
повел в воздухе носом.
Все это мы успели заметить и оценить до последней пуговицы и до слишком широких лацканов синего фрака, пока новый учитель ходил по
классу. Нам казалось странным и немного дерзким то обстоятельство, что он
ведет себя так бесцеремонно, точно нас, целого
класса, здесь вовсе не существует.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные
повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х
класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Велел опросить всех и для желающих быть военными учредить
класс военных наук.
Когда поезд остановился. Горизонт приказал носильщикам отнести вещи в первый
класс и
велел жене идти за ним следом. А сам задержался в выходных дверях, чтобы пропустить обе свои партии. Старухе, наблюдавшей за дюжиной женщин, он коротко бросил на ходу...
— Нас заставляли танцевать, фехтовать, делать гимнастику. В низших
классах учили повиноваться, в высших —
повелевать. Сверх того: немного истории, немного географии, чуть-чуть арифметики и, наконец, краткие понятия о божестве. Вот и все. Виноват: заставляли еще вытверживать басни Лафонтена к именинам родителей…
— Э, полноте, ни за что! Садитесь с нами. Я сейчас
велю вас перенести в первый
класс. Обер-кондуктор меня слушается. Что у вас, сак? Плед?
Передонов старался припомнить Пыльникова, да как-то все не мог ясно представить его себе. До сих пор он мало обращал внимания на этого нового ученика и презирал его за смазливость и чистоту, за то, что он
вел себя скромно, учился хорошо и был самым младшим по возрасту из учеников пятого
класса. Теперь же Варварин рассказ зажег в нем блудливое любопытство. Нескромные мысли медленно зашевелились в его темной голове…
Во-первых, они были люди одинокие — муж и жена, может быть, даже и не муж и не жена, а я хочу сказать, что у них не было детей; во-вторых, они были люди очень небогатые, часто ссорились и вообще
вели жизнь мелкого служилого петербургского
класса.
— А кто это сказал — тот дурак, — заметил возмужалым голосом некто Калатузов, молодой юноша лет восемнадцати, которого нежные родители бог
весть для чего продержали до этого возраста дома и потом привезли для того, чтобы посадить рядом с нами во второй
класс.
Она его немедленно взяла оттуда и
велела Патрикею отдать в училище, откуда он потом поступил в архитектурные
классы и был хорошим архитектором и очень богатым человеком, с которым некто из рода нашего впоследствии вступил в соотношения, с моей точки зрения не совсем желанные.
— Через две недели после этого печального события пришел я в первый раз по возвращении с вакации, или, правильнее сказать, из Кощакова, в свой высший осиротевший
класс, где и встретили меня сейчас рассказанною мною
повестью.
А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь
ведет себя дурно, очень шумит в
классах, — ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, — и что если б из второго
класса исключить Петрова, а из четвертого — Егорова, то было бы очень хорошо.
Хотя рассказчик этой
повести чувствует неизъяснимое наслаждение говорить о просвещенных, образованных и принадлежащих к высшему
классу людях; хотя он вполне убежден, что сам читатель несравненно более интересуется ими, нежели грубыми, грязными и вдобавок еще глупыми мужиками и бабами, однако ж он перейдет скорее к последним, как лицам, составляющим — увы — главный предмет его повествования.
Из сеней довольно крутая лестница
вела в верхнее жилье, состоявшее из восьми или девяти комнат, в которых с одной стороны жил содержатель пансиона, а с другой были
классы.
Теперь нам запрещают решительно все, позволяют нам сидеть скромно на скамьях, слушать цензурованные страхом лекции,
вести себя прилично, как следует в
классе, и требуют не рассуждать, слышите ли — не рассуждать! Ха, ха, ха!»
Первую книгу наши читатели уже получили, прочли и, надо полагать, запомнили, чем кончается
повесть. Юная княжна Нина Джаваха соглашается остаться в Петербурге и продолжить учебу. Неожиданное появление в
классе новенькой — Люды Влассовской, которая становится ее преданным, задушевным другом, примиряет княжну и с неласковым северным городом, и с почти казарменной обстановкой в институте.
Я считалась на исключительном положении, поскольку и поступила сюда не как другие, а прямо в последний, выпускной
класс, и
вела себя иначе, независимо.
Через пять минут Павла Артемьевна
вела уже как ни в чем не бывало
класс диктовки, попутно объясняя воспитанницам то одно, то другое правило грамматики.
Классы существуют, и классовую борьбу
ведут не только рабочие, но и буржуазия, и борьбу отчаянную.
— Вас ожидает сюрприз, — произнесла Maman, обращаясь к нам и другим младшим
классам, живо заинтересовавшимся этой
вестью.
Так было и в этот день, но едва Таня Покровская, особенно религиозная и богобоязненная девочка, окончила трогательную
повесть о слепом Товии, как вдруг из корзины, плотно прикрытой зеленым платком, раздалось продолжительное карканье. Весь
класс замер от страха. Дежурившая в этот день в
классе m-lle Арно вскочила со своего места, как ужаленная, не зная, что предпринять, за что схватиться. Батюшка, недоумевая, оглядывал весь
класс своими добрыми, близорукими глазами…
Как только Государь с Государыней и начальницей вышли в коридор, направляясь в старшие
классы, нас быстро собрали в пары и
повели в зал.
Все это протрещала Бельская одним духом, ворвавшись ураганом в
класс после обеда… В одну секунду мы обступили нашего «разбойника» и еще раз
велели передать все ею виденное.
— Ну-ну, Dummheiten (глупости)! — отмахнулась она и
повела нас вниз, где выстроились уже шпалерами по коридору остальные
классы.
Тихо вошел он по звонку в
класс, тихо
велел дежурной прочесть молитву, тихо сел за приготовленный ему перед партами столик с чернильницей и журналом и надел очки. Потом окинул весь
класс ласковым взором и остановил его на мне, одиноко сидевшей на ближней скамейке.
Они оба были уверены, что ни одна душа ничего не видала и не слыхала. В
классе Виттих
вел себя осторожно и стал как будто даже мирволить им: спрашивал реже и отметки пошли щедрее. Как надзиратель в пансионе обходился с Зверевым по-прежнему, балагурил, расспрашивал про его деревню, родных, даже про бильярдную игру.
В
классе он был настоящий, тайный «старшой», хотя старшим считался, в глазах начальства, другой ученик, и товарищи поговаривали, что он
ведет «кондуитный список» для инспектора и часто захаживает к живущим на квартирах без родителей вовсе не за тем, чтобы покурить или чайку напиться, а чтобы все высмотреть и разузнать.
Ренье, даровитейший актер для комического репертуара, считался таким же даровитым профессором. Он выпустил Коклена.
Класс свой
вел он живо, горячо, держался с учениками мягкого тона, давал много превосходных толкований и сам в лицах изображал то, что нуждалось в практическом примере.
Такая попытка показывает, что я после гимназической моей беллетристики все-таки мечтал о писательстве; но это не отражалось на моей тогдашней литературности. В первую зиму я читал мало, не следил даже за журналами так, как делал это в последних двух
классах гимназии, не искал между товарищами людей более начитанных, не
вел разговоров на чисто литературные темы. Правда, никто вокруг меня и не поощрял меня к этому.
Помощник коменданта бегал, суетился, ежеминутно звонил в телефон,
повел всех на одну платформу, на другую. Человек десять он поместил в вагон четвертого
класса к персоналу проходящего эшелона, на пятнадцать человек дал теплушку, мы шестеро и еще трое остались за штатом.
— Все это случилось, как только вы убежали от нас. У вас было в ту минуту такое убитое лицо, что нам всем стало стыдно. Накинулись на Зину: «Как тебе не совестно обижать новенькую!» Все так и закричали! Зина сконфузилась… Обещала извиниться. Сама созналась, что хватила через край. И все были ужасно смущены… Захотели всем
классом догнать вас, но Таисия Павловна вышла,
велела расходиться, и я одна побежала за вами. Насилу догнала. Милушка, не сердитесь на нас.
Из столовой дверь
ведет в детскую. Тут за столом, покрытым пятнами и глубокими царапинами, сидит Степа, гимназист второго
класса, с капризным выражением лица и с заплаканными глазами. Приподняв колени почти до подбородка и охватив их руками, он качается, как китайский болванчик, и сердито глядит в задачник.