Неточные совпадения
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил
в душе моей
рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не
верят, и никто не
поверил, ни жена, ни судьи мои; не
поверят никогда и дети. Милость Божию вижу
в сем к детям моим. Умру, и имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как
в раю веселится… долг исполнил…
Но нам нет никакой надобности ходить
в мечеть, потому что мы вовсе не чувствуем потребности молиться пророку, не нуждаемся
в истинах и утешениях алкорана и не
верим магометову
раю со всеми его гуриями, следовательно, от ислама ничем, не пользуемся и не хотим пользоваться».
Не горе и слезы,
Не тяжкие сны,
А счастия розы
Тебе суждены.
Те розы прекрасны,
То
рая цветы.
И,
верь, не напрасны
Поэта мечты.
Но
в радостях света,
В счастливые дни,
Страдальца поэта
И ты вспомяни!
Не для толпы ль доверчивой, слепой,
Сочинена такая сказка? — я уверен,
Что проповедники об
рае и об аде
Не
верят ни
в награды
рая,
Ни
в тяжкие мученья преисподней.
Я напишу, как ты мне говорил,
А там и
в суд с убивственной бумагой!
Умен был тот, кто изобрел письмо.
Перо терзает иногда сильнее,
Чем пытка! — чтобы уничтожить царство,
Движения пера довольно, даже
райДает перо отца святого папы;
Ты
веришь в эту власть?
Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто всё похоронил,
Чему он
верил; что любил!
Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем ад и
рай души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной!
Вы так близки мне, так родны,
Что, будто, вы и не любимы.
Должно быть, так же холодны
В раю — друг к другу — серафимы…
И вольно я вздыхаю вновь.
Я — детски! —
верю в совершенство.
Быть может… это не любовь… Но так…
Так вот он, конец! Удержаться я был уж не
в силах:
Любви слишком сильно просила душа молодая,
Горячая кровь слишком быстро катилася
в жилах,
А ты — ты была хороша, как валькирия
рая.
И призрак создал я себе обаятельно-чудный,
И сам я
поверил в него беззаветно и страстно…
— Давно и я говорю: ангельская душа Михайла Аполлоныч одною ногою держится на земле, а другую занес прямо
в рай. Правда, многоуважаемый друг, язык мой — враг мой.
Поверьте, грехи мои от него, а не от сердца. Я сама добрая душа, как Бог свят.
Если разуметь жизнь загробную
в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и
рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и
верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
Может быть, справедливее предположить, что человека после этой мирской жизни, пережитой для исполнения его личной воли, все-таки ожидает вечная личная жизнь
в раю со всевозможными радостями; может быть, это справедливее, но думать, что это так, стараться
верить в то, что за добрые дела я буду награжден вечным блаженством, а за дурные вечными муками, — думать так не содействует пониманию учения Христа; думать так значит, напротив, лишать учение Христа самой главной его основы.
В земное всеблаженство,
в фабричный земной
рай поверили потому, что перестали
верить во что бы то ни было высшее.
Верьте в воскресение,
в рай,
в ад,
в папу,
в церковь,
в таинства,
в искупление, молитесь, как это требуется по вашей вере, говейте, пойте псалмы, — всё это не мешает вам исполнять то, что открыто Христом для вашего блага: не сердитесь, не блудите, не клянитесь, не защищайтесь насилием, не воюйте.