Неточные совпадения
— «Да, то, что я знаю, я знаю не
разумом, а это дано мне, открыто мне,
и я знаю это сердцем,
верою в то главное, что исповедует церковь».
— Ну, что же я сделаю, если ты не понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто: господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны
и что нельзя жить, отрицая государство, а государство нестойко без церкви, а церковь невозможна без бога, а
разум и вера несоединимы. Ну,
и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем!
И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана,
и нарек он себя сыном бога
и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все
веры, кроме
веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от
разума, от ухищрений его,
и под именем Христа
разум же скрыт, —
разум церкви
и власти.
Для науки
и ее целей совсем не нужна эта религиозная
вера в
разум.
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил
разума,
и одно достойное постигать высшую истину — такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность
и вместе с тем добровольно подчиняет его
вере».
Бросаются в глаза ошибочные суждения Баадера: католичество не отрицает
разума и протестантизм не отрицает
веру, сомнение Декарта
и французская революция не только разрушали, но имели
и положительный смысл.
Поэтому дело спасения не было делом насилия над человеком: человеку предоставлена свобода выбора, от него ждут подвига
веры, подвига вольного отречения от
разума этого мира
и от смертоносных сил этого мира во имя
разума большого
и сил благодатных
и спасающих.
И те же рационалисты не видят рационализма
и интеллектуализма в ограничениях
веры разумом и наукой, в отдании всего объективного
и реального во власть малого
разума.
Рациональное знание продолжает господствовать, с ним должна сообразоваться
вера и ограничивать себя велениями просвещенного
разума.
Кант — крайний, исключительный рационалист, он отвергает все чудесное, рационализирует
веру, вводит религию в пределы
разума и не допускает
веры нерациональной, не разрешает религии, противной знанию.
Можно ли примириться с дуализмом знания
и веры, дуализмом двух
разумов и двух критериев истины?
В
вере индивидуальный малый
разум отрекается от себя во имя
разума божественного
и дается универсальное, благодатное восприятие.
Рационалистическое вырождение протестантизма в религию в «пределах
разума» есть компромисс
и отказ от подвига самоотречения, всякой
верой предполагаемого, но с сохранением утешительных постулатов.
Нужно рискнуть, согласиться на абсурд, отречься от своего
разума, все поставить на карту
и броситься в пропасть, тогда только откроется высшая разумность
веры.
Мистиками остаются те, которые всегда ими были, те, для которых
вера выше знания
и разумом не ограничивается, для которых таинства
и чудеса реальны
и объективны.
— «Оттого, говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю, на нас,
разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят, что мы живем по старой
вере, а вы приняли новшества», —
и хоть режь их ножом, ни один с этого не сойдет…
И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там
и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены
и очумлены…
и который здоров еще, то жди, что
и он будет болен!
Наконец генерал надумался
и обратился к «батюшке». Отец Алексей был человек молодой, очень приличного вида
и страстно любимый своею попадьей. Он щеголял шелковою рясой
и возвышенным образом мыслей
и пленил генерала, сказав однажды, что"
вера — главное, а
разум — все равно что слуга на запятках: есть надобность за чем-нибудь его послать — хорошо, а нет надобности —
и так простоит на запятках!"
Получаю я однажды писемцо, от одного купца из Москвы (богатейший был
и всему нашему делу голова), пишет, что, мол, так
и так, известился он о моих добродетелях, что от бога я светлым
разумом наделен, так не заблагорассудится ли мне взять на свое попечение утверждение старой
веры в Крутогорской губернии, в которой «християне» претерпевают якобы тесноту
и истязание великое.
— Но что же такое
и фантазия, если она хоть сколько-нибудь сознана, как не мысль?.. Вы вот изволили упомянуть о религиях, — Гегель вовсе не отделяет
и не исключает религии из философии
и полагает, что это два различных способа познавать одну
и ту же истину. Философия есть ничто иное, как уразумеваемая религия,
вера, переведенная на
разум…
— Это уж их дело, а не мое! — резко перебил его Марфин. — Но я написал, что я христианин
и масон, принадлежу к такой-то ложе… Более двадцати лет исполняю в ней обязанности гроссмейстера… Между господами энциклопедистами
и нами вражды мелкой
и меркантильной не существует, но есть вражда
и несогласие понятий: у нас, масонов, — бог, у них —
разум; у нас —
вера, у них — сомнение
и отрицание; цель наша — устройство
и очищение внутреннего человека, их цель — дать ему благосостояние земное…
Рассуждение о сем важном процессе пусть сделают те, кои более или менее испытали оный на самих себе; я же могу сказать лишь то, что сей взятый от нас брат наш, яко злато в горниле, проходил путь очищения, необходимый для всякого истинно посвятившего себя служению богу, как говорит Сирах [Сирах — вернее, Иисус Сирахов, автор одной из библейских книг, написанной около двух столетий до нашей эры.]: процесс сей есть буйство
и болезнь для человеков, живущих в
разуме и не покоряющихся
вере, но для нас, признавших путь внутреннего тления, он должен быть предметом глубокого
и безмолвного уважения.
— Ты вот рассуждаешь, а рассуждать тебе — рано, в твои-то годы не умом живут, а глазами! Стало быть, гляди, помни да помалкивай.
Разум — для дела, а для души —
вера! Что книги читаешь — это хорошо, а во всем надо знать меру: некоторые зачитываются
и до безумства
и до безбожия…
Если ты находишься в этом положении, то не потому, что это необходимо для кого-то, а только потому, что ты этого хочешь.
И потому, зная, что это положение прямо противно
и твоему сердцу,
и твоему
разуму,
и твоей
вере,
и даже науке, в которую ты веришь, нельзя не задуматься над вопросом о том, то ли ты делаешь, что тебе должно делать, если остаешься в этом положении
и, главное, стараешься оправдать его?
«Сеть
веры» есть учение Христово, которое должно извлекать человека из темной глубины житейского моря
и его неправд. Истинная
вера состоит в том, чтобы верить божьим словам; но теперь пришло такое время, что люди истинную
веру принимают за ересь,
и поэтому
разум должен указать, в чем состоит истинная
вера, если кто этого не знает. Тьма закрыла ее от людей,
и они не узнают истинного закона Христа.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям
и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой
разум, исповедуемая тобой
вера, чтобы это самое говорила наука
и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником
и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими
и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям
и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные
и, отрекаясь от своей воли
и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Положение о том, чтобы не делать другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, не нужно было доказывать чудесами,
и положению этому не нужно было требовать
веры, потому что положение это само по себе убедительно, соответствуя
и разуму и природе человека; но положение о том, что Христос был бог, надо было доказывать чудесами совершенно непонятными.
Чтобы разорвать прочные петли безысходной скуки, которая сначала раздражает человека, будя в нём зверя, потом, тихонько умертвив душу его, превращает в тупого скота, чтобы не задохнуться в тугих сетях города Окурова, потребно непрерывное напряжение всей силы духа, необходима устойчивая
вера в человеческий
разум. Но её даёт только причащение к великой жизни мира,
и нужно, чтобы, как звёзды в небе, человеку всегда были ясно видимы огни всех надежд
и желаний, неугасимо пылающие на земле.
Долинский утратил всякую способность к какому бы то ни было анализу
и брал все на
веру, во всем видел закон неотразимой таинственной необходимости
и не взывал более ни к своему
разуму, ни к воле.
— Высока премудрость эта, не досягнуть её нашему
разуму. Мы — люди чернорабочие, не нам об этом думать, мы на простое дело родились. Покойник князь Юрий семь тысяч книг перечитал
и до того в мысли эти углубился, что
и веру в бога потерял. Все земли объездил, у всех королей принят был — знаменитый человек! А построил суконную фабрику — не пошло дело.
И — что ни затевал, не мог оправдать себя. Так всю жизнь
и прожил на крестьянском хлебе.
Не мнишь ли ты, усердию его
Я
веру дал? Он служит мне исправно
Затем, что знает выгоду свою;
Я ж в нем ценю не преданность, а
разум.
Не может царь по сердцу избирать
Окольных слуг
и по любви к себе
Их жаловать. Оказывать он ласку
Обязан тем, кто всех разумней волю
Его вершит, быть к каждому приветлив
И милостив
и слепо никому
Не доверять.
Бог его знает, заговорил ли в нем книжный
разум, или сказалась неодолимая привычка к объективности, которая так часто мешает людям жить, но только восторги
и страдание
Веры казались ему приторными, несерьезными,
и в то же время чувство возмущалось в нем
и шептало, что всё, что он видит
и слышит теперь, с точки зрения природы
и личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг, истин…
По духу
и разуму принадлежал он к числу натур, которыми так богата наша интеллигенция: сердечный
и добродушный, воспитанный, не чуждый наук, искусств,
веры, самых рыцарских понятий о чести, но неглубокий
и ленивый.
И потому как всякому человеку, так
и всему человечеству необходимо, по мере движения их в жизни, усилиями своего
разума и всей мудростью прежде живших людей проверять принятые на
веру положения о том, что истинно.
Для того, чтобы человеку познать истинную
веру, ему нужно прежде всего на время отказаться от той
веры, в которую он слепо верил,
и проверить
разумом всё то, чему его с детства научили.
Если бог, как предмет нашей
веры, выше нашего разумения
и мы не можем обнять его
разумом, то из этого еще не следует того, что мы должны пренебрегать деятельностью
разума, считая ее вредною.
Хотя предметы
веры, без всякого сомнения, находятся вне круга нашего разумения, выше его, однако
разум и по отношению к ним имеет такое важное значение, что мы без него обойтись никак не можем. Он исполняет как бы назначение цензора, который, допуская из области
веры выше
разума стоящую, то есть метафизическую, истину, отрицает всякую мнимую истину, которая противоречит
разуму.
Задача трудна, господа, особенно ввиду столь короткого срока, но… в нас есть энергия, есть молодые силы, есть твердая
вера в свое дело, есть любовь к свободе
и родине, есть, наконец, способности
и разум, а быть может, найдутся между нами
и гениальные военные таланты!
Для рассудка («чистого
разума») такое удостоверение, может быть,
и является «мистическим»
и установляется «
верою», но это показывает только всю условность
и недостаточность отвлеченно-рассудочного понимания познания, ибо корень познания жизненно-прагматический,
и понятие эмпирии должно уже наперед включать в себя признак действенности, ощупывающей вещи
и отличающей идеальности от реальностей (кантовские «талеры» в воображении или в кошельке) [Имеется в виду рассуждение
И. Канта в «Критике чистого
разума» (Кант
И. Соч · · В 6 т. М., 1964.
Вера свободна от ига рассудочности (не хочу сказать:
разума, ибо она является выражением высшей разумности), рассудок презирает, в лучшем случае игнорирует
и не понимает
веры.
Как
и повсюду, подмены возможны
и здесь. Легко
вера подменяется неверующим догматизмом, т. е. нерациональным рационализмом, порождаемым леностью ума, косностью
и трусостью мысли. Борьба с знанием под предлогом
веры проистекает именно из такого отношения к последней.
Вера не ограничивает
разума, который
и сам должен знать свои границы, чтобы не останавливаться там, где он еще может идти на своих ногах.
Обычно это религиозное опознание называется
верой, которая
и получает поэтому столь центральное значение в гносеологии религии: анализ природы
веры есть своего рода «критика религиозного
разума».
Этот догмат прямо
и неприкровенно провозглашает антиномию для
разума, ибо это полное единение
и как бы отожествление абсолютного
и относительного, трансцендентного
и имманентного, совершенно не может быть постигнуто
разумом, а только должно быть осознано в антиномичности своей, как истина
веры.
Уже при постижении догматов
веры логика изменяет — так учение о троичности, о боговошющении своими антиномиями разрывает сети
разума и потому так неприемлемо для последовательного рационализма, который либо вовсе отвергает их, как абсурд, либо старается ассимилировать их ценою извращения
и рационалистического приспособления (отсюда возникают разные ереси как разновидности рационализма).
Переведенное на религиозный язык, т. е. на язык отрицательного богословия, кантовское учение о вещи в себе, установляющее права
веры («практического
разума»)
и открывающее двери мистике, получает совершенно особенное значение.
Т. 4. Ч. 1. С. 457–459.] «о
вере чистого
разума» (как ни противоречиво это словосочетание, ибо
разум не верит, но доказывает,
вера же, хотя
и не противоразумна, но, так сказать, внеразумна).
Наконец,
вере может быть доступно даже настоящее, поскольку дело идет о неизвестных рассудку его законах [Во II главе Послания к Евреям
вере дано истолкование
и в том
и в другом смысле: «
верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (ст. 3); дальнейшее содержание главы говорит о
вере как основе не мотивированных
разумом и оправдываемых только
верою поступков (см. всю эту главу).].
Такое законодательство
разума в области
веры содержит в себе нестерпимое противоречие, которое разрешается или полным
и окончательным утверждением прав
веры, т. е. всего построения «Критики практического
разума» (путь большинства неокантианцев), или же ее приматом во всех областях, а в таком случае становится невозможно брать всерьез «Критику чистого
разума».
Правда, нравственная воля называется у Канта «практическим
разумом», для которого установляется свой особый канон, причем этот «
разум» постулирует основные религиозные истины: бытие Бога, свободу воли
и личное бессмертие, но каким бы именем мы ни называли
веру, ее существо от этого не изменится: ЕСИ произносит только она, постулаты же лишь постулируют, но сами по себе бессильны утверждать бытие Божие, это составляет, конечно, дело
веры.
И тем не менее даже
и в этом учении Канта об идеях как имманентных проекциях Ding an sich заключается драгоценное зерно теории мифотворчества: Ding an sich, трансцендентная теоретическому познанию, все же познаваема,
и притом своим особым путем, отличным от имманентно-опытного; кантовские постулаты практического
разума, его «разумная»
вера, есть также не что иное, как мифотворчество.
Конечно, это облегчается благодаря рационалистическому предрассудку доктрины Канта, по которой
вера есть «
разум», хотя
и второго сорта, т. е. «практический»; следовательно, над ней тяготеет контроль
и деспотическое правительство теоретического
разума, сковывающего права
веры и ограничивающего ее компетенцию.