Неточные совпадения
«Да вот и эта дама и
другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять
вглядывался в это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
А природа ее ничем этим не обидела; тетка не управляет деспотически ее волей и умом, и Ольга многое угадывает, понимает сама, осторожно
вглядывается в жизнь, вслушивается… между прочим, и
в речи, советы своего
друга…
Ему отчего-то было тяжело. Он уже не слушал ее раздражительных и кокетливых вызовов, которым
в другое время готов был верить.
В нем
в эту минуту умолкла собственная страсть. Он болел духом за нее, вслушиваясь
в ее лихорадочный лепет, стараясь
вглядеться в нервную живость движений и угадать, что значило это волнение.
Вглядываясь в ткань своей собственной и всякой
другой жизни, глядя теперь
в только что початую жизнь Веры, он яснее видел эту игру искусственных случайностей, какие-то блуждающие огни злых обманов, ослеплений, заранее расставленных пропастей, с промахами, ошибками, и рядом — тоже будто случайные исходы из запутанных узлов…
— Это, конечно, премило, если только
в самом деле будет смешно, — заметил он, проницательно
в меня
вглядываясь, — ты немного огрубел, мой
друг, там, где ты рос, а впрочем, все-таки ты довольно еще приличен. Он очень мил сегодня, Татьяна Павловна, и вы прекрасно сделали, что развязали наконец этот кулек.
Каждый день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения, немного выношу я отсюда, может быть отчасти и потому, что ехал не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком
вглядываться, чтоб не осталось сору
в памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать
другим образам…
Вглядывался я и заключил, что это равнодушие — родня тому спокойствию или той беспечности, с которой
другой Фаддеев, где-нибудь на берегу, по веревке, с топором, взбирается на колокольню и чинит шпиц или сидит с кистью на дощечке и болтается
в воздухе, на верху четырехэтажного дома, оборачиваясь,
в размахах веревки, спиной то к улице, то к дому.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то
другую безделку, а более
вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
— Да, настоящим русским вопросы о том: есть ли Бог и есть ли бессмертие, или, как вот ты говоришь, вопросы с
другого конца, — конечно, первые вопросы и прежде всего, да так и надо, — проговорил Алеша, все с тою же тихою и испытующею улыбкой
вглядываясь в брата.
Подходя, он
вглядывался в их румяные, оживленные личики и вдруг увидал, что у всех мальчиков было
в руках по камню, у
других так по два.
У окна сидел, развалясь, какой-то «
друг дома», лакей или дежурный чиновник. Он встал, когда я взошел,
вглядываясь в его лицо, я узнал его, мне эту противную фигуру показывали
в театре, это был один из главных уличных шпионов, помнится, по фамилии Фабр. Он спросил меня...
Не будучи
в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила по опустелым комнатам,
вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик муж
в могиле, дети разбрелись во все стороны, старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для
других?
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко
в небе. Что за пропасть! да это голубятня, что у попа
в огороде! С
другой стороны тоже что-то сереет;
вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. «Быть завтра большому ветру!» — подумал дед. Глядь,
в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка.
И я опять чувствую, что Фома теперь кажется мне тоже
другим… Он тот же, которого я полюбил тогда,
вглядываясь в его образ сквозь трудные строки плохо еще разбираемой грамоты, но теперь и он обвеян странным прибавочным ощущением…
— Что это с ним? — спрашивала мать себя и
других. Дядя Максим внимательно
вглядывался в лицо мальчика и не мог объяснить его непонятной тревоги.
Мать часто подолгу
вглядывалась в него, точно старалась узнать
в нем
другого ребенка, того несчастного первенца, которого она даже и не видала.
— Ведь не всегда же мы будем жить вместе, — отвечала Катенька, слегка краснея и пристально
вглядываясь в спину Филиппа. — Маменька могла жить у покойницы вашей маменьки, которая была ее
другом; а с графиней, которая, говорят, такая сердитая, еще, бог знает, сойдутся ли они? Кроме того, все-таки когда-нибудь да мы разойдемся: вы богаты — у вас есть Петровское, а мы бедные — у маменьки ничего нет.
Ей самой, должно быть, хотелось повыучиться, потому что она
в отсутствие даже Павла все переписывала басни и
вглядывалась в каждое слово их; но все-таки пользы мало от того происходило, — может быть, потому что ум-то и способности ее были обращены совсем уж
в другую сторону…
Я видел, что она хочет зачем-то замять наш разговор и свернуть на
другое. Я оглядел ее пристальнее: она была видимо расстроена. Впрочем, заметив, что я пристально слежу за ней и
в нее
вглядываюсь, она вдруг быстро и как-то гневно взглянула на меня и с такою силою, что как будто обожгла меня взглядом. «У нее опять горе, — подумал я, — только она говорить мне не хочет».
— Вы не знакомы с мсьё Корепановым? — спросила меня княжна, заметив, что я
вглядываюсь в него, — хотите, я вас
друг другу представлю?
Он был плотно сложен и небольшого роста; лицо его не поражало с первого взгляда ни чрезмерною глупостью, ни чем-либо особенно порочным или злым; но,
вглядевшись в него пристальнее, нельзя было не изумиться той подавляющей ограниченности, той равнодушной ко всему пошлости, о которых свидетельствовали: и узкий, покатый лоб, окаймленный коротко обстриженными, но густыми и черными волосами, и потупленные маленькие глаза,
в которых светилось что-то хитрое, но как бы недоконченное, недодуманное, и наконец, вся его фигура, несколько сутуловатая, с одною рукою, отделенною от туловища
в виде размышления, и
другою, постоянно засунутою
в застегнутый сюртук.
Выигравши несколько блестящих процессов, доказав, с одной стороны, что преступление есть продукт удручающих жизненных условий и, с
другой стороны, что пропуск срока не составляет существенной принадлежности Правды, Перебоев мало-помалу начал, однако же, пристальнее
вглядываться в свое положение.
А теперь? что такое он собой представляет? — нечто вроде сторожа при земских переправах… да! Но, кроме того, и лохматые эти… того гляди, накуролесят! Откуда взялась девица Петропавловская? что на уме у учителя Воскресенского?
Вглядывайся в их лохмы! читай у них
в мыслях! Сейчас у «него» на уме одно, а через минуту —
другое!
Наравне с
другими, они любознательно
вглядывались в расстилавшуюся по обеим сторонам дороги долину, и почему-то мне казалось, что они делают это неспроста.
Но
вглядитесь ближе
в лица этих людей, движущихся вокруг вас, и вы поймете совсем
другое.
Сквозь
другие три окна, с тенями рам, лежат цельные яркие четырехугольники; на некрашеном полу гостиной, на одном из них, по старой привычке, лежит Милка и, насторожив уши,
вглядывается в ходящих мух по светлому четырехугольнику.
Я скоро понял,
в чем дело, и с страшной головной болью, расслабленный, долго лежал на диване, с тупым вниманием
вглядываясь в герб Бостонжогло, изображенный на четвертке,
в валявшуюся на полу трубку, окурки и остатки кондитерских пирожков, и с разочарованием грустно думал: «Верно, я еще не совсем большой, если не могу курить, как
другие, и что, видно, мне не судьба, как
другим, держать чубук между средним и безымянным пальцем, затягиваться и пускать дым через русые усы».
Он вздрогнул. Комната была непроходная, глухая, и убежать было некуда. Он поднял еще больше свечу и
вгляделся внимательно: ровно никого. Вполголоса он окликнул Кириллова, потом
в другой раз громче; никто не откликнулся.
Николай Всеволодович любопытно слушал и пристально
вглядывался. Очевидно, капитан Лебядкин хоть и перестал пьянствовать, но все-таки находился далеко не
в гармоническом состоянии.
В подобных многолетних пьяницах утверждается под конец навсегда нечто нескладное, чадное, что-то как бы поврежденное и безумное, хотя, впрочем, они надувают, хитрят и плутуют почти не хуже
других, если надо.
Сначала горы только удивили Оленина, потом обрадовали; но потом, больше и больше
вглядываясь в эту, не из
других черных гор, но прямо из степи вырастающую и убегающую цепь снеговых гор, он мало-помалу начал вникать
в эту красоту и почувствовал горы.
Хорунжий взволновался и стал делать распоряжения, как казакам разделиться и с какой стороны подъезжать. Но казаки, видимо, не обращали никакого внимания на эти распоряжения, слушали только то, что говорил Лукашка, и смотрели только на него.
В лице и фигуре Луки выражалось спокойствие и торжественность. Он вел проездом своего кабардинца, за которым не поспевали шагом
другие лошади, и щурясь всё
вглядывался вперед.
Не то, чтоб ему было страшно, но он чувствовал, что
другому на его месте могло быть страшно, и, с особенным напряжением
вглядываясь в туманный, сырой лес, вслушиваясь
в редкие слабые звуки, перехватывал ружье и испытывал приятное и новое для него чувство.
«Вечная память, вечная память». «Ничто, мой
Друг, не вечно под луною!»—с веселым хохотом прокричала бешено пронесшаяся мимо него на своем скакуне Вера Сергеевна. «Ничто, мой
Друг, не вечно под луною», — внушительно рассказывает Долинскому долговязый шейх, раскачиваясь на высоком седле. Долинский только хотел
вглядеться в этого шейха, но того уже не было, и его белый бурнус развевается
в темноте возле стройной фигуры Веры Сергеевны.
— Но почему, отчего? — спросил ее полковник как бы совсем
другим тоном: дело
в том, что чем более он
вглядывался в Елену, тем она более и более поражала его красотою своею.
Погодин же
вгляделся в начисто выбритый подбородок Андрея Иваныча,
в его задумчивые, спокойно-скрытные глаза — и весь передернулся от какого-то мучительного и страшного то ли представления, то ли предчувствия. И долго еще, день или два, с таким же чувством темного ожидания смотрел на матросиково лицо, пока не вытеснили его
другие боли, переживания и заботы.
Тройниковых было еще четверо, кроме Дутлова; но один был староста, и его госпожа уволила; из
другой семьи поставлен был рекрут
в прошлый набор; из остальных двух были назначены двое, и один из них даже и не пришел на сходку, только баба его грустно стояла позади всех, смутно ожидая, что как-нибудь колесо перевернется на ее счастье;
другой же из двух назначенных, рыжий Роман,
в оборванном армяке, хотя и не бедный, стоял прислонившись у крыльца и, наклонив голову, всё время молчал, только изредка внимательно
вглядывался в того, кто заговаривал погромче, и опять опускал голову.
— Гляди, вон там, под горой, Островский идет, — сказал мне ямщик, указывая вдаль.
Вглядевшись пристально
в пеструю полоску
другого берега, я действительно увидел на воде тихо двигавшуюся лодочку, а по камням, часто теряясь между ними, двигалась, как муравей, черная точка. Это Островский тащил лодку лямкой.
Опять он повернулся и молча заходил к окну и обратно, каждый раз сворачивая к простенку и
вглядываясь в группу. Так прошло с четверть часа. Тугай вдруг остановился, провел по волосам, взялся за карман и нажал репетир.
В кармане нежно и таинственно пробило двенадцать раз, после паузы на
другой тон один раз четверть и после паузы три минуты.
Деспоту?» Тогда она пристально
вглядывается в мои глаза, мы сразу понимаем
друг друга, и она внезапно разражается громким, долгим-долгим хохотом…
Где-то вдали хрустнул сушник. Хрустнул
в другой раз и
в третий. Чутким ухом прислушивается Петр Степаныч. Привстал, — хруст не смолкает под чьей-то легкой на поступь ногой. Зорче и зорче
вглядывается в даль Петр Степаныч: что-то мелькнуло меж кустов и тотчас же скрылось. Вот
в вечернем сумраке забелелись чьи-то рукава, вот стали видимы и пестрый широкий передник, и шелковый рудо-желтый платочек на голове. Лица не видно — закрыто оно полотняным платком. «Нет, это не Марьюшка!» — подумал Петр Степаныч.
Долго бы лежать тут Марку Данилычу, да увидела его соседка Акулина Прокудина. Шла Акулина с ведрами по воду близ того места, где упал Марко Данилыч.
Вгляделась… «Батюшки светы!.. Сам Смолокуров лежит». Окликнула — не отвечает,
в другой,
в третий раз окликнула — ни словечка
в ответ. Поставила Акулина ведра, подошла: недвижим Марко Данилыч, безгласен, рот на сторону, а сам глухо хрипит. Перепугалась Акулина, взяла за руку Марка Данилыча — не владеет рука.
— И сам не знаю. Стою, гляжу на лес, — ответил тот. — Вдруг что-то замелькало между деревьями… Стал
вглядываться. Отделились от лесу точно темные точки и поползли сюда. Може, зверь, а може, и человек. Я и выстрелил, за мной выстрелили и
другие постовые. Точки скрылись
в лесу.
Князь и
другие охотники, оправившись
в седлах, стали зорко и внимательно
вглядываться в чащу.
Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему
в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на
других играющих, то
вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что̀
в нем делалось.
— Р…аз! Два! Три!… — сердито прокричал Денисов и отошел
в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе,
в тумане узнавая
друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета,
вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами
в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал
в обратный путь, и всё
вглядываясь в этом странном, лунном свете
в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которою он решил уже никогда не разлучаться. Он
вглядывался, и когда узнавал всё ту же и
другую и вспоминал этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полною грудью вдыхал
в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять
в волшебном царстве.
Доктор рассказал мрачную историю, от которой веяло безысходным ужасом. Ширяев
вглядывался в непреклонно-гордое, суровое лицо девушки, и ему казалось, — она и не могла кончить добром; тень глубокого трагизма лежала на этом лице. Доктор рассказывал про
других участников группы…
— Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет, — ] — со смехом сказал
другой. Оба замолкли,
вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.