Неточные совпадения
— А! не та форма, не так эстетически хорошая форма! Ну, я решительно не понимаю: почему лупить в людей
бомбами, правильною осадой, более почтенная форма? Боязнь эстетики есть первый признак бессилия!.. Никогда, никогда яснее не сознавал я этого, как теперь, и более чем когда-нибудь не понимаю моего преступления! Никогда, никогда не был я сильнее и убежденнее, чем теперь!..
Из-за пустяков, из-за выручки винных лавок люди убивают,
бомбы бросают, на виселицу идут, а?
— Вы заметили, что мы вводим в старый текст кое-что от современности? Это очень нравится публике. Я тоже начинаю немного сочинять, куплеты Калхаса — мои. — Говорил он стоя, прижимал перчатку к сердцу и почтительно кланялся кому-то в одну из лож. — Вообще — мы стремимся дать публике веселый отдых, но — не отвлекая ее от злобы дня. Вот — высмеиваем Витте и других, это, я думаю, полезнее, чем
бомбы, — тихонько сказал он.
— Что же делается там, в России? Все еще бросают
бомбы? Почему Дума не запретит эти эксцессы? Ах, ты не можешь представить себе, как мы теряем во мнении Европы! Я очень боюсь, что нам перестанут давать деньги, — займы, понимаешь?
— Марксята плодятся понемногу, но связями с рабочими не хвастаются и все больше — насчет теории рассуждают, к практике не очень прилежны. Некоторые молодые пистолеты жаловались: романтика, дескать, отсутствует в марксизме, а вот у народников — герои,
бомбы и всякий балаган.
— Солдат — не филин, он тоже ночью спит. А у них —
бомба. Руки вверх, и — больше никаких! — уныло проговорил один из солдат.
«Мог бы я бросить
бомбу? Ни в каком случае. И Лютов не способен. Я подозревал в нем что-то… своеобразное. Ничего нет… Кажется — я даже чего-то опасался в этом… выродке». И, почувствовав, что он может громко засмеяться, Самгин признался: «Я — выпил немножко сверх меры».
— Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на
бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя мужа ее. Заезжала я к ней, — лежит, нездорова, устала.
«История России в девятнадцатом веке — сплошной диалог, изредка прерываемый выстрелами пистолетов и взрывами
бомб».
— Поверьте мне: Думбадзе был ранен
бомбой!
Дня через два Елена показала ему карикатуру, грубо сделанную пером: в квадрате из сабель и штыков —
бомба с лицом Пуанкаре, по углам квадрата, вверху — рубль с полустертым лицом Николая Романова, кабанья голова короля Англии, внизу — короли Бельгии и Румынии и подпись «Точка в квадрате», сиречь по-французски — Пуанкаре.
— Ну да, гантели! Что же я — из папиросных коробок буду делать
бомбы?
— Я — не понимаю: что это значит? Мы протестовали, нам дали конституцию. И вот снова эмигранты,
бомбы. Дмитрий, конечно, тоже в оппозиции, да?
— Министра Плеве
бомбой взорвали!
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются, поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти отцы, матери о студентах, которых предположено отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь, люди, настроенные революционно, и потомок удельных князей одобрительно говорит о
бомбе анархиста.
— Мы презирали материальную культуру, — выкрикивал он, и казалось, что он повторяет беззвучные слова Маркова. — Нас гораздо больше забавляло создавать мировую литературу, анархические теории, неподражаемо великолепный балет, писать стихи, бросать
бомбы. Не умея жить, мы научились забавляться… включив террор в число забав…
Два-три сраженья разыграть,
Конечно, может он с успехом,
К врагу на ужин прискакать,
Ответствовать на
бомбу смехом,
Не хуже русского стрелка
Прокрасться в ночь ко вражью стану...
От этого, бросая в горячем споре
бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена тех начал, что безусловно присвоивала себе новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.
Третьего дня бросали с фрегата, в устроенный на берегу щит, ядра,
бомбы и брандскугели. Завтра, снявшись, хотят повторить то же самое, чтоб видеть действие артиллерийских снарядов в случае встречи с англичанами.
— Нет, это не люди, — те, которые могут делать то, что они делают… Нет, вот, говорят,
бомбы выдумали и баллоны. Да, подняться на баллоне и посыпать их, как клопов,
бомбами, пока выведутся… Да. Потому что… — начал было он, но, весь красный, вдруг еще сильнее закашлялся, и кровь хлынула у него изо рта.
Химики могли бескорыстно открывать истину, хотя и частную, но получилась атомическая
бомба, которая грозит гибелью.
Она привела к открытию атомной
бомбы, которое грозит неслыханными катастрофами.
Таковы работы над разложением атома и изобретение атомической
бомбы.
Продолжающееся распадение космоса природного и космоса социального, продолжающийся разлагаться капиталистический режим, торжество атомной
бомбы, хаотический мир, раскрытый в творчестве Генри Миллера, хаос не изначальный, не начала, а хаос конца, война всех против всех.
Середь этого разгара вдруг, как
бомба, разорвавшаяся возле, оглушила нас весть о варшавском восстании. Это уже недалеко, это дома, и мы смотрели друг на друга со слезами на глазах, повторяя любимое...
Я мог заниматься философией, думать, писать, читать при всех условиях, когда у меня было 39° температуры, когда
бомбы падали около нашего дома (осенью 17 года), когда случались несчастья.
Мне кажется, что я не боюсь быть убитым пулей или
бомбой.
Я это проверил на опыте в дни октябрьского переворота 17 года в Москве, когда
бомбы летали над нашим домом и одна разорвалась в нашем дворе.
Мы подходили уже к выходной калитке, когда из коридора, как
бомба, вылетел Ольшанский; он ронял книги, оглядывался и на бегу доканчивал свой туалет. Впрочем, в ближайший понедельник он опять был радостен и беспечен на всю неделю…
— Только дай ей бог не такого, как вы, Иван Федорыч, — разрывалась наконец, как
бомба, Лизавета Прокофьевна, — не такого в своих суждениях и приговорах, как вы, Иван Федорыч, не такого грубого грубияна, как вы, Иван Федорыч…
Вася едва вывернулся из Таисьиных рук и, как
бомба, вылетел в открытую дверь. Нюрочка со страху прижалась в угол и не смела шевельнуться. Таисья обласкала Оленку, отвязала и, погладив ее по головке, сунула ей прямо в рот кусок пирожного. Оленка принялась жевать его, глотая слезы.
Уничтожим
бомбами и кинжалами капиталистов, помещиков и бюрократию!» Она горячо согласится со мною.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще было держаться против неприятеля, — в этом, видит бог и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне:
бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут видишь кровь, там мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами, видевши и, может быть, понимая, что тут происходит.
И Василий Иваныч, и Павел Матвеич были люди вполне утробистые, с тою, однако ж, разницею, что у первого живот расплывался вширь, в виде обширного четырехугольника, приподнимавшегося только при очень обильном насыщении; у второго же живот был собран клубком, так что со стороны можно было подумать, что у него в штанах спрятана
бомба.
На террасу из внутренних комнат выскочил как
бомба, издавая пронзительные крики, мальчик лет восьми или десяти.
Я делал, что хотел, особенно с тех пор, как я расстался с последним моим гувернером-французом, который никак не мог привыкнуть к мысли, что он упал «как
бомба» (comme une bombe) в Россию, и с ожесточенным выражением на лице по целым дням валялся на постели.
С тех пор прошли уже почти сутки, все во мне уже несколько отстоялось — и тем не менее мне чрезвычайно трудно дать хотя бы приближенно-точное описание. В голове как будто взорвали
бомбу, а раскрытые рты, крылья, крики, листья, слова, камни — рядом, кучей, одно за другим…
Для расейского солдата
Пули,
бомбы ничего,
С ними он запанибрата,
Всё безделки для него.
Девицы, проходя в собрании мимо Краснова, прищуривались, — точно у него в кармане была спрятана
бомба.
Но это продолжалось только мгновение:
бомба быстрее и быстрее, ближе и ближе, так что уже видны были искры трубки, и слышно роковое посвистывание, опускалась прямо в середину батальона.
Но зато, когда снаряд пролетел, не задев вас, вы оживаете, и какое-то отрадное, невыразимо приятное чувство, но только на мгновение, овладевает вами, так что вы находите какую-то особенную прелесть в опасности, в этой игре жизнью и смертью; вам хочется, чтобы еще и еще и поближе упало около вас ядро или
бомба.
Звезды высоко, но не ярко блестели на небе; ночь была темна, — хоть глаз выколи, — только огни выстрелов и разрыва
бомб мгновенно освещали предметы.
Инстинктивно, придерживаясь стенки Николаевской батареи, братья, молча, прислушиваясь к звукам
бомб, лопавшихся уже над головами, и рёву осколков, валившихся сверху, — пришли к тому месту батареи, где образ.
— Другая
бомба поднялась перед ним и, казалось, летела прямо на него.
— Вишь, какой бравый! — сказал матрос, который преспокойно смотрел на падавшую
бомбу и опытным глазом сразу расчел, что осколки ее не могут задеть в траншее: — и ложиться не хочет.
— Знаешь, я до того привык к этим
бомбам, что, я уверен, в России в звездную, ночь мне будет казаться, что это всё
бомбы: так привыкнешь.
Стрельба была малая; только изредка вспыхивали то у нас, то у него молнии, и светящаяся трубка
бомбы прокладывала огненную дугу на темном звездном небе.
Гальцин, бывший вчера на 4-м бастионе и видевший от себя в 20-ти шагах лопнувшую
бомбу, считая себя не меньшим храбрецом, чем этот г-н, и предполагая, что весьма много репутаций приобретается задаром, не обратил на Сервягина никакого внимания.
Недалекий свист ядра или
бомбы, в то самое время, как вы станете подниматься на гору, неприятно поразит вас.
Тогда впечатления дня невольно возникали в воображении при неперестающих заставлявших дрожать стекла в единственном окне звуках бомбардирования и снова напоминали об опасности: то ему грезились раненые и кровь, то
бомбы и осколки, которые влетают в комнату, то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо со слезами молящаяся перед чудотворной иконой, и снова сон кажется ему невозможен.