Неточные совпадения
И сукно такое
важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак
станет, а на рынке спустит рублей за двадцать; а о брюках и говорить нечего — нипочем идут.
«Да, я распоряжусь», решила она и, возвращаясь к прежним мыслям, вспомнила, что что-то
важное душевное было не додумано еще, и она
стала вспоминать, что̀. «Да, Костя неверующий», опять с улыбкой вспомнила она.
— Ну ее, жену, к…!
важное в самом деле дело
станете делать вместе!
Так мысль ее далече бродит:
Забыт и свет и шумный бал,
А глаз меж тем с нее не сводит
Какой-то
важный генерал.
Друг другу тетушки мигнули,
И локтем Таню враз толкнули,
И каждая шепнула ей:
«Взгляни налево поскорей». —
«Налево? где? что там такое?» —
«Ну, что бы ни было, гляди…
В той кучке, видишь? впереди,
Там, где еще в мундирах двое…
Вот отошел… вот боком
стал… —
«Кто? толстый этот генерал...
Кроме того, что этот «деловой и серьезный» человек слишком уж резко не гармонировал со всею компанией, кроме того, видно было, что он за чем-то
важным пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина могла привлечь его в такую компанию и что,
стало быть, сейчас что-то случится, что-то будет.
Раздав сии повеления, Иван Кузмич нас распустил. Я вышел вместе со Швабриным, рассуждая о том, что мы слышали. «Как ты думаешь, чем это кончится?» — спросил я его. «Бог знает, — отвечал он, — посмотрим.
Важного покамест еще ничего не вижу. Если же…» Тут он задумался и в рассеянии
стал насвистывать французскую арию.
Молодые люди
стали жить вдвоем, на одной квартире, под отдаленным надзором двоюродного дяди с материнской стороны, Ильи Колязина,
важного чиновника.
Он усмехался с ироническим сожалением. В нем явилось нечто
важное и самодовольное; ходил он медленно, выгибая грудь, как солдат; снова отрастил волосы до плеч, но завивались они у него уже только на концах, а со щек и подбородка опускались тяжело и прямо, как нитки деревенской пряжи. В пустынных глазах его сгустилось нечто гордое, и они
стали менее прозрачны.
Размышления о женщинах
стали самым существенным для него, в них сосредоточилось все действительное и самое
важное, все же остальное отступило куда-то в сторону и приобрело странный характер полусна, полуяви.
Было стыдно сознаться, но Самгин чувствовал, что им овладевает детский, давно забытый страшок и его тревожат наивные, детские вопросы, которые вдруг
стали необыкновенно
важными. Представлялось, что он попал в какой-то прозрачный мешок, откуда никогда уже не сможет вылезти, и что шкуна не двигается, а взвешена в пустоте и только дрожит.
—
Важный ты
стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт — за ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем дело? Ведь — не бежала же? Не умерла?
Это
стало его привычкой — напоминать себе лицо свое в те минуты, когда являлись
важные, решающие мысли.
— Эх, — вздохнул Тагильский и
стал рассказывать о красотах Урала даже с некоторым жаром. Нечто поддразнивающее исчезло в его словах и в тоне, но Самгин настороженно ожидал, что оно снова явится. Гость раздражал и утомлял обилием слов. Все, что он говорил, воспринималось хозяином как фальшивое и как предисловие к чему-то более
важному. Вдруг встал вопрос...
Климу
становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа жены с гостем принимала характер состязания уже не на словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то
важное для нее. И, уступив своей досаде, Самгин сказал...
С начала лета в доме
стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две
важные эпохи в виду. И когда хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
Викентьев сделал
важную мину,
стал посреди комнаты, опустил бороду в галстук, сморщился, поднял палец вверх и дряблым голосом произнес: «Молодой человек! твои слова потрясают авторитет старших!..»
Мама
стала просить их обоих «не оставить сиротки, все равно он что сиротка теперь, окажите благодеяние ваше…» — и она со слезами на глазах поклонилась им обоим, каждому раздельно, каждому глубоким поклоном, именно как кланяются «из простых», когда приходят просить о чем-нибудь
важных господ.
Они
стали все четверо в ряд — и мы взаимно раскланялись. С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому,
важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы, держа богатые сабли в руках; налево, у окон, усажены были в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не заметили.
Тотчас же глаза начинали говорить что-то совсем другое, гораздо более
важное, чем то, что говорили уста, губы морщились, и
становилось чего-то жутко, и они поспешно расходились.
Но что еще
важнее, так это то, что церковь
стала императорской.
Госпожа Хохлакова опять встретила Алешу первая. Она торопилась: случилось нечто
важное: истерика Катерины Ивановны кончилась обмороком, затем наступила «ужасная, страшная слабость, она легла, завела глаза и
стала бредить. Теперь жар, послали за Герценштубе, послали за тетками. Тетки уж здесь, а Герценштубе еще нет. Все сидят в ее комнате и ждут. Что-то будет, а она без памяти. А ну если горячка!»
Из монахов находились, даже и под самый конец жизни старца, ненавистники и завистники его, но их
становилось уже мало, и они молчали, хотя было в их числе несколько весьма знаменитых и
важных в монастыре лиц, как например один из древнейших иноков, великий молчальник и необычайный постник.
Коля с
важною миной в лице прислонился и забору и
стал ожидать появления Алеши.
Точно учитель говорит: все такое ученое,
важное, встретил так важно, так я и
стала в тупик.
Важно и молча поклонился он гостю, указал ему на кресло подле дивана, а сам медленно, опираясь на руку сына и болезненно кряхтя,
стал усаживаться напротив Мити на диван, так что тот, видя болезненные усилия его, немедленно почувствовал в сердце своем раскаяние и деликатный стыд за свое теперешнее ничтожество пред столь
важным им обеспокоенным лицом.
Отставной студентишка без чина, с двумя грошами денег, вошел в дружбу с молодым,
стало быть, уж очень
важным, богатым генералом и подружил свою жену с его женою: такой человек далеко пойдет.
— Вы бы не послушались. Да ведь я же и знал, что вы скоро возвратитесь,
стало быть, дело не будет иметь ничего
важного. Виновата вы?
А вторая причина была еще
важнее: все тузы видели, что Кирсанов не
станет отбивать практику, — не только не отбивает, даже по просьбе с насильствованием не берет.
Через полгода мать перестала называть Верочку цыганкою и чучелою, а
стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, — это была уже третья Матрена, после той: у той был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но не всегда, — сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча, и какой-то
важный начальник, с орденом на шее.
А чтобы Лопухов мог играть
важную роль в судьбе Кирсанова, этого не могло и воображаться Лопухову: с какой
стати Кирсанов нуждается в его заботливости?
Вера Павловна, слушая такие звуки, смотря на такое лицо,
стала думать, не вовсе, а несколько, нет не несколько, а почти вовсе думать, что
важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько дней, не оставив следа, или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это, — да вот уж она и в самом деле вовсе думает это, да и как не думать, слушая этот тихий, ровный голос, все говорящий, что нет ничего
важного?
Повар был поражен, как громом; погрустил, переменился в лице,
стал седеть и… русский человек — принялся попивать. Дела свои повел он спустя рукава, Английский клуб ему отказал. Он нанялся у княгини Трубецкой; княгиня преследовала его мелким скряжничеством. Обиженный раз ею через меру, Алексей, любивший выражаться красноречиво, сказал ей с своим
важным видом, своим голосом в нос...
Через несколько минут легкий стук в дверь, и вошел
важный барин в ермолке с кисточкой, в турецком халате с красными шнурами. Не обращая на нас никакого внимания, он прошел, будто никого и в комнате нет, сел в кресло и
стал барабанить пальцами по подлокотнику, а потом закрыл глаза, будто задремал. В маленькой прихожей кто-то кашлянул. Барин открыл глаза, зевнул широко и хлопнул в ладоши.
Отец решил как-то, что мне и младшему брату пора исповедываться, и взял нас с собой в церковь. Мы отстояли вечерню. В церкви было почти пусто, и по ней ходил тот осторожный, робкий, благоговейный шорох, который бывает среди немногих молящихся. Из темной кучки исповедников выделялась какая-нибудь фигура,
становилась на колени, священник накрывал голову исповедующегося и сам внимательно наклонялся… Начинался тихий,
важный, проникновенный шопот.
В письме говорилось о
важных «в наше время» задачах печати, и брат приглашался содействовать пробуждению общественной мысли в провинции присылкой корреспонденции, заметок и
статей, касающихся вопросов местной жизни.
Когда я пришел в лавочку, то фельдфебель принял меня, вероятно, за очень
важного чиновника, потому что вдруг без всякой надобности доложил мне, что он был когда-то замешан в чем-то, но оправдан, и
стал торопливо показывать мне разные одобрительные аттестации, показал, между прочим, и письмо какого-то г. Шнейдера, в конце которого, помнится, есть такая фраза: «А когда потеплеет, жарьте талые».
Где есть женщины и дети, там, как бы ни было, похоже на хозяйство и на крестьянство, но всё же и там чувствуется отсутствие чего-то
важного; нет деда и бабки, нет старых образов и дедовской мебели,
стало быть, хозяйству недостает прошлого, традиций.
— Если можете, господин Бурдовский, — тихо и сладко остановил его Гаврила Ардалионович, — то останьтесь еще минут хоть на пять. По этому делу обнаруживается еще несколько чрезвычайно
важных фактов, особенно для вас, во всяком случае, весьма любопытных. По мнению моему, вам нельзя не познакомиться с ними, и самим вам, может быть, приятнее
станет, если дело будет совершенно разъяснено…
— Никакой нет глупости, кроме глубочайшего уважения, — совершенно неожиданно
важным и серьезным голосом вдруг произнесла Аглая, успевшая совершенно поправиться и подавить свое прежнее смущение. Мало того, по некоторым признакам можно было подумать, глядя на нее, что она сама теперь радуется, что шутка заходит всё дальше и дальше, и весь этот переворот произошел в ней именно в то мгновение, когда слишком явно заметно
стало возраставшее всё более и более и достигшее чрезвычайной степени смущение князя.
В каких подробностях состояло дело — неизвестно, но только за Ганю (вообразите себе это!), и даже ужасно ссорятся,
стало быть, что-то
важное.
Каково же ей было, когда вдруг теперь, сквозь всю бестолочь смешных и неосновательных беспокойств, действительно
стало проглядывать нечто как будто и в самом деле
важное, нечто как будто и в самом деле стоившее и тревог, и сомнений, и подозрений.
Но — чудное дело! превратившись в англомана, Иван Петрович
стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался предметов
важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что видел, — отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь.
Студент этот, по имени Михалевич, энтузиаст и стихотворец, искренно полюбил Лаврецкого и совершенно случайно
стал виновником
важной перемены в его судьбе.
В это время Райнеру совершенно опротивел Лондон. Он уехал в Париж, и через полгода ему
стал гадок и Париж с его императорскими бульварами, зуавами, галереями, с его сонными cochers, [Кучерами (франц.).]
важными sergents de ville, [Полицейскими (франц.).] голодными и раскрашенными raccrocheuse, [Проститутками (франц.).] ложью в семье и утопленницами на выставке сенского морга.
«Сергей Иваныч. Простите, что я вас без — покою. Мне нужно с вами поговорить по очень, очень
важному делу. Не
стала бы тревожить, если бы Пустяки. Всего только на 10 минут. Известная вам Женька от Анны Марковны».
Из рассказов их и разговоров с другими я узнал, к большой моей радости, что доктор Деобольт не нашел никакой чахотки у моей матери, но зато нашел другие
важные болезни, от которых и начал было лечить ее; что лекарства ей очень помогли сначала, но что потом она
стала очень тосковать о детях и доктор принужден был ее отпустить; что он дал ей лекарств на всю зиму, а весною приказал пить кумыс, и что для этого мы поедем в какую-то прекрасную деревню, и что мы с отцом и Евсеичем будем там удить рыбку.
С каждым днем известия
становились чаще,
важнее, возмутительнее!
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я
стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно большое и
важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
— Я вовсе не злая по натуре женщина, — заговорила она, — но, ей-богу, выхожу из себя, когда слышу, что тут происходит. Вообрази себе, какой-то там один из
важных особ
стал обвинять министра народного просвещения, что что-то такое было напечатано. Тот и возражает на это: «Помилуйте, говорит, да это в евангелии сказано!..» Вдруг этот господин говорит: «Так неужели, говорит, вы думаете, что евангелия не следовало бы запретить, если бы оно не было так распространено!»
— Нет, про только-тоуж я скажу, — перебил он, выскакивая в переднюю и надевая шинель (за ним и я
стал одеваться). — У меня и до тебя дело; очень
важное дело, за ним-то я и звал тебя; прямо до тебя касается и до твоих интересов. А так как в одну минуту, теперь, рассказать нельзя, то дай ты, ради бога, слово, что придешь ко мне сегодня ровно в семь часов, ни раньше, ни позже. Буду дома.