Неточные совпадения
Коробкин (продолжает).«
Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон…» (Останавливается).Должно
быть, французское слово.
Судья тоже, который только что
был пред моим приходом, ездит только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
— Я боюсь, что она сама не понимает своего положения. Она не
судья, — оправляясь говорил Степан Аркадьич. — Она подавлена, именно подавлена твоим великодушием. Если она прочтет это письмо, она не в силах
будет ничего сказать, она только ниже опустит голову.
— Я пожалуюсь? Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой
судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не
будь этого — бросай всё! Беги на край света!
— Это игрушка, — перебил его Левин. — Мировые
судьи нам не нужны. Я в восемь лет не имел ни одного дела. А какое имел, то
было решено навыворот. Мировой
судья от меня в сорока верстах. Я должен о деле, которое стоит два рубля, посылать поверенного, который стоит пятнадцать.
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение
есть непогрешимый
судья, то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это
были мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно
было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить
было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
— Засвидетельствовано оно, как следует, в суде. Свидетелем
был бывший совестный
судья Бурмилов и Хаванов.
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин
был, по мненью многих
(
Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как
судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть,
было в его молчании, и это все чувствовали.
Свидригайлов выбран
был ими
судьей.
И все
судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня,
судья неправедный!» А то
есть еще земля, где все люди с песьими головами.
Со всем тем, не
было в
судьях лицеприязни,
И то сказать, что Щукиных проказ
Удобства не
было закрыть на этот раз.
«Что, кумушка, ты так грустна?»
Ей с ветки ласково Голубка ворковала:
«Или о том, что миновала
У нас весна
И с ней любовь, спустилось солнце ниже,
И что к зиме мы стали ближе?» —
«Как, бедной, мне не горевать?»
Кукушка говорит: «
Будь ты сама
судьёю:
Любила счастливо я нынешней весною,
И, наконец, я стала мать...
— Как я могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это
будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе
судья; а я сказал тебе правду.
Судьи мои, начинавшие, казалось, выслушивать ответы мои с некоторою благосклонностию,
были снова предубеждены противу меня при виде моего смущения.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень
было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало
быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не
судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
В осанке, в жестах защитника
было много актерского, но все-таки казалось, что он-то и
есть главнейший
судья.
Он не слышал, что где-то в доме хлопают двери чаще или сильнее, чем всегда, и не чувствовал, что смерть Толстого его огорчила. В этот день утром он выступал в суде по делу о взыскании семи тысяч трехсот рублей, и ему показалось, что иск
был признан правильным только потому, что его противник защищался слабо, а
судьи слушали дело невнимательно, решили торопливо.
По ее рассказам, нищий этот
был великий грешник и злодей, в голодный год он продавал людям муку с песком, с известкой, судился за это, истратил все деньги свои на подкупы
судей и хотя мог бы жить в скромной бедности, но вот нищенствует.
Пять, шесть раз он посетил уголовное отделение окружного суда. До этого он никогда еще не
был в суде, и хотя редко бывал в церкви, но зал суда вызвал в нем впечатление отдаленного сходства именно с церковью; стол
судей — алтарь, портрет царя — запрестольный образ, места присяжных и скамья подсудимых — клироса.
По другую сторону — подсудимые в арестантских халатах; бородатые, они
были похожи друг на друга, как братья, и все смотрели на
судей одинаково обиженно.
Эта немота опять бросила в нее сомнение. Молчание длилось. Что значит это молчание? Какой приговор готовится ей от самого проницательного, снисходительного
судьи в целом мире? Все прочее безжалостно осудит ее, только один он мог
быть ее адвокатом, его бы избрала она… он бы все понял, взвесил и лучше ее самой решил в ее пользу! А он молчит: ужели дело ее потеряно?..
Послушай: если
было б нам,
Ему иль мне, погибнуть надо,
А ты бы нам
судьей была,
Кого б ты в жертву принесла,
Кому бы ты
была ограда?
— Да, да, — перебил я, — но утешительно по крайней мере то, что всегда, в таких случаях, оставшиеся в живых,
судьи покойного, могут сказать про себя: «хоть и застрелился человек, достойный всякого сожаления и снисхождения, но все же остались мы, а стало
быть, тужить много нечего».
— Самоубийство
есть самый великий грех человеческий, — ответил он, вздохнув, — но
судья тут — един лишь Господь, ибо ему лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз, как услышишь о таковом грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя бы только воздохни о нем к Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя молитва
будет о нем.
Я рассуждал так: дело с письмом о наследстве
есть дело совести, и я, выбирая Васина в
судьи, тем самым выказываю ему всю глубину моего уважения, что, уж конечно, должно
было ему польстить.
Кухарка с самого начала объявила суду, что хочет штраф деньгами, «а то барыню как посадят, кому ж я готовить-то
буду?» На вопросы
судьи Татьяна Павловна отвечала с великим высокомерием, не удостоивая даже оправдываться; напротив, заключила словами: «Прибила и еще прибью», за что немедленно
была оштрафована за дерзкие ответы суду тремя рублями.
— Пожалуйста, без театральных жестов — сделайте одолжение. Я знаю, что то, что я делаю, — подло, что я — мот, игрок, может
быть, вор… да, вор, потому что я проигрываю деньги семейства, но я вовсе не хочу надо мной
судей. Не хочу и не допускаю. Я — сам себе суд. И к чему двусмысленности? Если он мне хотел высказать, то и говори прямо, а не пророчь сумбур туманный. Но, чтоб сказать это мне, надо право иметь, надо самому
быть честным…
Ставить же самого себя высшим
судьей и решителем в деле такого сорта
было даже совсем неправильно.
Становилось, однако, жарко; надо
было отправляться к минеральным источникам и прежде еще заехать к Лесюеру,
судье, с визитом.
В сделанный перерыв из этой залы вышла та самая старушка, у которой гениальный адвокат сумел отнять ее имущество в пользу дельца, не имевшего на это имущество никакого права, — это знали и
судьи, а тем более истец и его адвокат; но придуманный ими ход
был такой, что нельзя
было не отнять имущество у старушки и не отдать его дельцу.
Когда же
судьи не согласились с ним и продолжали его судить, то он решил, что не
будет отвечать, и молчал на все их вопросы.
Все встали, и на возвышение залы вышли
судьи: председательствующий с своими мускулами и прекрасными бакенбардами; потом мрачный член суда в золотых очках, который теперь
был еще мрачнее оттого, что перед самым заседанием он встретил своего шурина, кандидата на судебные должности, который сообщил ему, что он
был у сестры, и сестра объявила ему, что обеда не
будет.
Да и странно, как бы мог я
быть в этом деле твоим
судьей?
Ибо не может
быть на земле
судья преступника, прежде чем сам сей
судья не познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий пред ним, и что он-то за преступление стоящего пред ним, может, прежде всех и виноват.
Я не думаю, чтоб он
был опасен, притом я позову очень много гостей, так что его можно всегда вывести, если он что-нибудь, а потом он может где-нибудь в другом городе
быть мировым
судьей или чем-нибудь, потому что те, которые сами перенесли несчастие, всех лучше судят.
И сказал тогда аду Господь: «Не стони, аде, ибо приидут к тебе отселева всякие вельможи, управители, главные
судьи и богачи, и
будешь восполнен так же точно, как
был во веки веков, до того времени, пока снова приду».
Правда, что он и от природы
был раздражителен, «ума отрывистого и неправильного», как характерно выразился о нем у нас наш мировой
судья Семен Иванович Качальников в одном собрании.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо
было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни
судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и имя мое
будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Правда, месяца чрез полтора он опять
было попался в одной шалости, и имя его сделалось даже известным нашему мировому
судье, но шалость
была уже совсем в другом роде, даже смешная и глупенькая, да и не сам он, как оказалось, совершил ее, а только очутился в нее замешанным.
Да, вы здесь представляете Россию в данный момент, и не в одной только этой зале раздастся ваш приговор, а на всю Россию, и вся Россия выслушает вас как защитников и
судей своих и
будет ободрена или удручена приговором вашим.
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут дело одно… А ты
будешь мне
судья в этом деле. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
Такое представление у туземцев о начальствующих лицах вполне естественно. В словах Дерсу мы узнаем китайских чиновников, которые главным образом несут обязанности
судей, милуют и наказывают по своему усмотрению. Дерсу,
быть может, сам и не видел их, но, вероятно, много слышал от тех гольдов, которые бывали в Сан-Сине.
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего доброго, в
судьи могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно,
будут думать заседатели, положим; да ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего
судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь. А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
И вот должна явиться перед ним женщина, которую все считают виновной в страшных преступлениях: она должна умереть, губительница Афин, каждый из
судей уже решил это в душе; является перед ними Аспазия, эта обвиненная, и они все падают перед нею на землю и говорят: «Ты не можешь
быть судима, ты слишком прекрасна!» Это ли не царство красоты?
Как бы то ни
было, 18… года, февраля 9 дня, Дубровский получил через городовую полицию приглашение явиться к ** земскому
судье для выслушания решения оного по делу спорного имения между им, поручиком Дубровским, и генерал-аншефом Троекуровым, и для подписки своего удовольствия или неудовольствия.
Судья обещает печься об деле; мужика судят, судят, стращают, а потом и выпустят с каким-нибудь легким наказанием, или с советом впредь в подобных случаях
быть осторожным, или с отметкой: «оставить в подозрении», и мужик всю жизнь молит бога за
судью.
— Если б вы
были между
судьями, вы подписали бы приговор?
— Это так, вертопрахи, — говорил он, — конечно, они берут, без этого жить нельзя, но, то
есть, эдак ловкости или знания закона и не спрашивайте. Я расскажу вам, для примера, об одном приятеле.
Судьей был лет двадцать, в прошедшем году помре, — вот
был голова! И мужики его лихом не поминают, и своим хлеба кусок оставил. Совсем особенную манеру имел. Придет, бывало, мужик с просьбицей,
судья сейчас пускает к себе, такой ласковый, веселый.