Неточные совпадения
Принцесса сказала: «надеюсь, что розы скоро вернутся на это хорошенькое личико», и для Щербацких тотчас же твердо установились определенные пути жизни, из которых нельзя уже
было выйти.
Всё это
было хорошо, и княгиня ничего не имела против этого, тем более что жена Петрова
была вполне порядочная женщина и что
принцесса, заметившая деятельность Кити, хвалила её, называя ангелом-утешителем.
Она
была влюблена во всех новых
принцесс и принцев, вступавших в родство с Царскою фамилией,
была влюблена в одного митрополита, одного викарного и одного священника.
Вдруг послышались пушечные выстрелы. Это суда на рейде салютуют в честь новорожденной
принцессы. Мы поблагодарили епископа и простились с ним. Он проводил нас на крыльцо и сказал, что непременно побывает на рейде. «Не хотите ли к испанскому епископу?» — спросил миссионер; но
был уже час утра, и мы отложили до другого дня.
«Вот этой жениха не нужно
будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти
принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне
принцессы!»
Все это давно известно и переизвестно дедушке; ему даже кажется, что и
принцесса Орлеанская во второй раз, на одной неделе, разрешается от бремени, тем не менее он и сегодня и завтра
будет читать с одинаковым вниманием и, окончив чтение, зевнет, перекрестит рот и велит отнести газету к генералу Любягину.
Только в немногих домах, где получались «Московские ведомости», выступали на арену, при гостях, кое-какие скудные новости, вроде того, что такая-то
принцесса родила сына или дочь, а такой-то принц,
будучи на охоте, упал с лошади и повредил себе ногу.
Не скажу, чтобы впечатление от этого эпизода
было в моей душе прочно и сильно; это
была точно легкая тень от облака, быстро тающего в ясный солнечный день. И если я все-таки отмечаю здесь это ощущение, то не потому, что оно
было сильно. Но оно
было в известном тоне, и этой душевной нотке суждено
было впоследствии зазвучать гораздо глубже и сильнее. Вскоре другие лица и другие впечатления совершенно закрыли самое воспоминание о маленькой еврейской
принцессе.
— Вот именно к таким средним людям и принадлежит Казимир, папа. Я это понимаю. Ведь эта безличная масса необходима, папа, потому что без нее не
было бы и выдающихся людей, в которых, говоря правду, я как-то плохо верю. Как мне кажется, время таинственных принцев и еще более таинственных
принцесс прошло.
Затем подошел к князю, крепко сжал и потряс ему обе руки и объявил, что, конечно, он вначале, как услышал,
был враг, что и провозгласил за бильярдом, и не почему другому, как потому, что прочил за князя и ежедневно, с нетерпением друга, ждал видеть за ним не иначе как
принцессу де Роган; но теперь видит сам, что князь мыслит по крайней мере в двенадцать раз благороднее, чем все они «вместе взятые»!
В то время у них служила горничная Нюша, которую иногда шутя называли синьорита Анита, прелестная черноволосая девушка, которую, если бы переменять на ней костюмы, можно
было бы по наружности принять и за драматическую актрису, и за
принцессу крови, и за политическую деятельницу.
Оказывалось, например, что «таких ручек и ножек не может
быть даже у
принцессы»; что лицо княжны показывает не более восьмнадцати лет; разобраны
были самые сокровенные совершенства ее бренного тела, мельчайшие подробности ее туалета, и везде замечено что-нибудь в похвалу благодетельницы.
Блеск глаз, лукавая таинственность полумасок, отряды матросов, прокладывающих дорогу взмахами бутылок, ловя кого-то в толпе с хохотом и визгом; пьяные ораторы на тумбах, которых никто не слушал или сталкивал невзначай локтем; звон колокольчиков, кавалькады
принцесс и гризеток, восседающих на атласных попонах породистых скакунов; скопления у дверей, где в тумане мелькали бешеные лица и сжатые кулаки; пьяные врастяжку на мостовой; трусливо пробирающиеся домой кошки; нежные голоса и хриплые возгласы; песни и струны; звук поцелуя и хоры криков вдали — таково
было настроение Гель-Гью этого вечера.
— И что обидно: это ни от кого не зависит…
Будь ты хоть разумница,
будь раскрасавица,
принцесса, королевская дочь — все равно…
Само собой, она
была теперь средневековой
принцессой, падающей от изнеможения у ворот волшебного замка.
Но, к сожалению, все это
было дурно принято:
принцесса обиделась такою грубостью, и кузен Вово лишился вперед приглашений.
Глафира Фирсовна. Ошибаешься: они ее неволить не станут; кто мил, за того и ступай! С такими-то деньгами, да за немилого идти —
была оказия! Не
принцесса, не высокого рода, только что деньги, так с деньгами и идти за милого человека, это прямой расчет. Чем ты не кавалер, чем ты не пара? Вон она сама идет; не утерпела. Ты смелей с ней, без канители; она не очень чтоб из стыдливых.
Когда мы вышли в сад, некоторое время в нашем маленьком обществе господствовала натянутость. Маня нашлась скорее: она подошла к клумбе и стала любоваться цветами… У них при квартире не
было цветов. Как они называются? Сестра стала называть цветы. «Отец очень любит цветы, и вот эти — его любимые. Он сам за ними ухаживает, когда свободен…» Разговор завязался. Гостья наклонялась к цветам, как маленькая
принцесса.
Не волновался только один человек — клоун Батисто Пикколо. Он
был очень талантливым артистом, изобретательным, живым, веселым клоуном и прекрасным товарищем. А спокоен он остался потому, что обладал трезвым умом и отлично понимал: какая же он партия для
принцессы всех музеев, цирков и зверинцев мира?..
Он уже
был давно известен тем, что в другом городе и в другой труппе, играя в «
Принцессе Грезе» зеленого рыцаря, он упал и покатился в своих жестяных латах к рампе, громыхая, как огромный самовар.
Словом, все внешнее
было превосходно, даже выработанность актеров, но я остался холоден:
было что-то натянутое, неестественное в манере, как дворовые люди князя представляли лордов и
принцесс.
Я не помню теперь точно ее содержания, но
суть заключалась в том, что сын знатного раджи влюбляется в пленную
принцессу чужого племени, обреченную на смертную казнь.
И потом, она на самом деле очаровательна, эта черноглазая Наташа! Кто скажет, что отец ее кучер, мать
была горничною. Она прирожденная
принцесса, эта грациозная девочка с кудрями Миньоны… Целый дождь похвал сыпется на Наташу… Она принимает их как должную дань со снисходительной улыбкой. Она так привыкла, чтобы окружающие восхищались ею. Генеральша целует, ласкает ее. Целует и ласкает княгиня Маро.
Это
была несложная пьеса-сказка… Двое бедных подростков заблудились в лесу… По дороге они жаловались на бедность, на тяжелую долю нищих детей и выражали желание стать принцем и
принцессой.
—
Принцессы какие! Королевны, скажите пожалуйста! Масло им, видите ли, несвежее! Ха, ха!.. — ворчал он, шариком катаясь по столовой. — Небось забыли, что в подвалах-то в детстве не
евши днями высиживали. Привередницы! Барышни! Сделай милость! — все больше и больше хорохорился толстяк.
Отвечая ей, он советовал
быть как можно осторожнее с французскими офицерами, находившимися в Рагузе, присовокупляя, что французский резидент при Венецианской республике вдруг переменил тон и стал отзываться о
принцессе чрезвычайно странно, и, как кажется, делает это по приказанию Версальского двора.
«Если я не скоро явлюсь в Петербурге, это
будет ваша ошибка, граф», — прибавила
принцесса и просила его прислать кого-нибудь в Кобленц, где посланный узнает ее адрес.
Камердинеров Рихтера и Лабенского, находившихся при Доманском и Чарномском, а также служителей самой
принцессы, Кальтфингера, Маркезини и Анчиотти, тайная экспедиция определила выслать за границу, дав каждому по пятидести рублей, но с тем чтоб они дали клятву до смерти своей не сказывать никому, что с ними происходило и за что они содержались в Петропавловской крепости. Кальтфингер и оба итальянца
были отправлены из Петербурга в Ригу, а оттуда за границу, в январе 1776 года вместе с Франциской фон-Мешеде.
В «Gazette d’Utrecht» [«Gazette d’Utrecht», 1774 г., № 68.]
была напечатана корреспонденция из Неаполя от 4 августа, в которой много говорилось о почестях, оказываемых в Рагузе «польским князем» «неизвестной
принцессе».
Для увеличения денежных средств, ибо денег, занятых Алиною,
было недостаточно на выкуп оберштейнских прав и Стирума и для продолжения роскошной жизни милой
принцессы, мотовство которой не имело границ, князь Лимбург вздумал,
быть может, по ее же внушению, продать принадлежавшие ему лены в Лотарингии французской короне.
Граф Орлов отвечал, что желание ее может
быть исполнено тотчас же, что он для ее удовольствия прикажет кораблям произвести маневры, чтоб она могла составить некоторое понятие о морских сражениях, словом, наобещал такое множество самых любопытных вещей, если она удостоит адмиральский корабль своим посещением, что и не такая женщина, как
принцесса, ни на минуту не задумалась бы над тем, принять или не принять такое любезное предложение.
Принцесса Елизавета не могла доселе обнародовать сего манифеста, потому что находилась в заключении в Сибири,
была отравляема ядом, словом, подвергалась тысяче опасностей.
По смерти Бибикова (9 апреля 1774 года) дела Пугачева действительно поправились: он снова явился на Уральских заводах, еще более страшный, чем прежде.
Принцесса вскоре
была утешена известием, что от Сибири до Волги «ее союзник» властвует.
«Я готова на все, что ни ожидает меня, — писала она, — но постоянно сохраню чувства мои к вам, несмотря даже на то: отняли вы у меня навсегда свободу и счастие, или еще имеете возможность и желание освободить меня от ужасного положения» [Это письмо, равно как и письмо
принцессы к адмиралу Грейгу,
были препровождены к производившему следствие фельдмаршалу князю Голицыну, но, по неизвестной причине, уничтожены.
Принцесса была царицей праздника, все обращались с ней как с особой царственного происхождения; жена консула и адмиральша Грейг всячески старались угодить ей.
Принцесса, по-видимому,
была уверена, что Панин, как один из недоброжелателей Екатерины, не замедлит принять ее сторону.
При «доказательных статьях» приложены
были, в переводе на русский язык, письма
принцессы к султану, к графу Орлову, к трирскому министру барону Горнштейну и к другим.
Февраля 26 (старого стиля) 1775 года русская эскадра вышла в море. Сам Орлов впоследствии отправился в Россию сухим путем. Он боялся долго оставаться в Италии, где все
были раздражены его предательством. Он боялся отравы иезуитов, боялся, чтобы кто-нибудь из приверженцев
принцессы не застрелил его, и решился оставить Италию без разрешения императрицы, донеся, впрочем, ей предварительно, что оставляет команду для спасения своей жизни.
Еще находясь в Берлине, Пугачев, по рассказам
принцессы, действовал, насколько
было ему возможно, в пользу своей сестры, законной наследницы русского престола, скрывавшейся под разными именами сначала в Персии, а потом в разных государствах Европы.
Тем же путем
принцесса получила и ответ, написанный Орловым по-немецки: «Ах! в каком мы несчастий, — писал он, — но не надо отчаиваться,
будем терпеливы: всемогущий Бог не оставит нас.
На следующий день, 8 января, Рокотани опять
был у
принцессы.
В числе новых знакомых
принцессы Алины
был некто маркиз де-Марин, тип старого развратника, столь обыкновенный при дворе Людовика XV.
Алина приняла предложение графа; брак
был назначен в Германии тотчас по получении женихом согласия от своего государя, но, чтобы не томить жениха долгим ожиданием, прекрасная
принцесса вступила с ним в супружеские отношения.
По достижению ею возраста, в котором можно
будет ей принять в свои руки бразды правления, она
будет всенародно признана императрицею всероссийскою, а герцог Петр Голштинский пожизненно сохранит титул императора, и если
принцесса Елизавета, великая княжна всероссийская, выйдет замуж, то супруг ее не может пользоваться титулом императора ранее смерти Петра, герцога Голштинского.
Обойдя палубы корабля,
принцесса введена
была в адмиральскую каюту. Здесь подали роскошный десерт.
Но на основании этого показания нельзя
было сделать очной ставки, ибо Доманский показал, что слышал об этом не от самой
принцессы, а от князя Радзивила.
Далее она упоминала, что несчастия, доселе преследовавшие ее, препятствовали ей занять принадлежащий ей престол: ссылка в Сибирь
была первым препятствием, затем ее отравили, и приверженцы
принцессы долгое время отчаивались за ее жизнь, наконец она бежала к родственнику своего отца, казацкого гетмана, и теперь, соединясь в Венеции с князем Карлом Радзивилом, ожидает в Рагузе султанского фирмана.
Судьба писем к королю шведскому и русскому канцлеру
была одинакова с судьбой писем к султану. Осторожный Горнштейн не отправил их и уведомил о том князя Лимбурга. С самою
принцессой он еще прежде прервал переписку.
Это представляло сильное препятствие замыслам
принцессы: ей нужно
было видеться с папой, а папы не
было.
Вероятно, в том же смысле написан
был и проект
принцессы о торговле России с Азией, который она составила еще в Оберштейне и отдала Горнштейну для отправления к русскому вице-канцлеру.