Неточные совпадения
«Она
была привлекательна на вид, — писалось в этом романе о
героине, — но хотя многие мужчины желали ее ласк, она оставалась холодною и как бы загадочною.
— Вы должны ее любить. Она бредит вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и
была в отчаянии, что не застала вас. Она говорит, что вы настоящая
героиня романа и что, если б она
была мужчиною, она бы наделала зa вас тысячу глупостей. Стремов ей говорит, что она и так их делает.
Воображаясь
героинейСвоих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя…
Но наш герой, кто б ни
был он,
Уж верно
был не Грандисон.
Клим слушал с напряженным интересом, ему
было приятно видеть, что Макаров рисует себя бессильным и бесстыдным. Тревога Макарова
была еще не знакома Климу, хотя он, изредка, ночами, чувствуя смущающие запросы тела, задумывался о том, как разыграется его первый роман, и уже знал, что
героиня романа — Лидия.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая
есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех
была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из
героинь романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
Досадно
было слышать, как Дронов лжет, но, видя, что эта ложь делает Лидию
героиней гимназистов, Самгин не мешал Ивану. Мальчики слушали серьезно, и глаза некоторых смотрели с той странной печалью, которая
была уже знакома Климу по фарфоровым глазам Томилина.
Тут
был и Викентьев. Ему не сиделось на месте, он вскакивал, подбегал к Марфеньке, просил дать и ему почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная
героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за героя читал своим голосом, обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из тех женских личностей, которые внезапно из круга семьи выходили
героинями в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны
были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы души — нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!
И я не осуждаю; тут не пошлость эгоизма и не грубость развития; в этих сердцах, может
быть, найдется даже больше золота, чем у благороднейших на вид
героинь, но привычка долгого принижения, инстинкт самосохранения, долгая запуганность и придавленность берут наконец свое.
Это
были настоящие
героини труда, труда самого неблагодарного и никому не известного.
Женевьева
была ее любимая
героиня.
Впрочем, уж такая
была его судьба, что пришлось бы ему ехать, хотя бы матерью Верочки
был кардинал Меццофанти; и он не роптал на судьбу, а ездил повсюду, при Жюли, вроде наперсницы корнелевской
героини.
— Сама не знаю. Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь. Вы не должны судить меня… по тому, что я делаю. Ах, кстати, что это за сказка о Лорелее? [Лорелея — имя девушки,
героини немецкого фольклора. Лорелея зазывала своим пением рыбаков, и те разбивались о скалы.] Ведь это еескала виднеется? Говорят, она прежде всех топила, а как полюбила, сама бросилась в воду. Мне нравится эта сказка. Фрау Луизе мне всякие сказки сказывает. У фрау Луизе
есть черный кот с желтыми глазами…
Уехав из Вятки, меня долго мучило воспоминание об Р. Мирясь с собой, я принялся писать повесть,
героиней которой
была Р. Я представил барича екатерининских времен, покинувшего женщину, любившую его, и женившегося на другой.
По несчастию, наш граф, как
героиня в «Нулине»,
был воспитан «не в отеческом законе», а в школе балтийской аристократии, учащей немецкой преданности русскому государю.
Темою для этих рассказов преимущественно служило подвижничество мучеников первых времен христианства (любимыми ее
героинями были великомученицы Варвара и Екатерина).
Рядом с Харитиной на первой скамье сидел доктор Кочетов. Она
была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался
быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже
героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
И сделалась я «
героинею дня».
Не только артисты, поэты —
Вся двинулась знатная наша родня;
Парадные, цугом кареты
Гремели; напудрив свои парики,
Потемкину ровня по летам,
Явились
былые тузы-старики
С отменно учтивым приветом;
Старушки, статс-дамы
былого двора,
В объятья меня заключали:
«Какое геройство!.. Какая пора!..» —
И в такт головами качали.
Желание отца
было приведено в исполнение в тот же день. Нюрочка потащила в сарайную целый ворох книг и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей
был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести и романы из русской жизни. В каждой
героине он видел Нюрочку и в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Мать твоя
была великая женщина, богатырь,
героиня.
Веселый звон колоколов, розовое вечернее небо, свежий воздух, пропитанный ароматом цветов, окружающих каждую келью, и эти черные фигуры, то согбенные и закутанные в черные покрывала, то молодые и стройные, с миловидными личиками и потупленными глазами: все это
было ново для наших
героинь, и все это располагало их к задумчивости и молчанию.
Героиней этого романа, само собой разумеется,
была Маша.
В том месте, где муж
героини едет в деревню к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу прокурора трудно
было догадаться, что он думал.
В деле беллетристики он противник всяких психологических усложнений и анализов и требует от автора, чтоб он, без отвлеченных околичностей, но с возможно большим разнообразием «особых примет», объяснил ему, каким телом обладает
героиня романа, с кем и когда и при каких обстоятельствах она совершила первый, второй и последующие адюльтеры, в каком
была каждый раз платье, заставляла ли себя умолять или сдавалась без разговоров, и ежели дело происходило в cabinet particulier, [в отдельном кабинете] то в каком именно ресторане, какие прислуживали гарсоны и что именно
было съедено и выпито.
Мой сон
был тревожный, больной. Сначала мерещились какие-то лишенные связи обрывки, но мало-помалу образовалось нечто связное, целый colloquium, [разговор]
героиней которого
была… свинья! Однако ж этот colloquium настолько любопытен, что я считаю нелишним поделиться им с читателем, в том виде, в каком сохранила моя память.
Героиня моя
была не такова: очень умненькая, добрая, отчасти сентиментальная и чувствительная, она в то же время сидела сгорбившись, не умела танцевать вальс в два темпа, не играла совершенно на фортепьяно и по-французски произносила — же-не-ве-па, же-не-пе-па.
Здесь я не могу обойти молчанием того, что если кто видал мою
героиню, когда она
была девочкой, тот, конечно бы, теперь не узнал ее — так она похорошела.
Автор однажды высказал в обществе молодых деревенских девиц, что, по его мнению, если девушка мечтает при луне, так это прекрасно рекомендует ее сердце, — все рассмеялись и сказали в один голос: «Какие глупости мечтать!» Наш великий Пушкин, призванный, кажется,
быть вечным любимцем женщин, Пушкин, которого барышни моего времени знали всего почти наизусть, которого Татьяна
была для них идеалом, — нынешние барышни почти не читали этого Пушкина, но зато поглотили целые сотни томов Дюма и Поля Феваля [Феваль Поль (1817—1887) — французский писатель, автор бульварных романов.], и знаете ли почему? — потому что там описывается двор, великолепные гостиные
героинь и торжественные поезды.
Как я ни люблю мою
героиню, сколько ни признаю в ней ума, прекрасного сердца, сколько ни признаю ее очень миленькой, но не могу скрыть: в эти минуты она
была даже смешна!
Из предыдущей главы читатель имел полное право заключить, что в описанной мною семье царствовала тишь, да гладь, да божья благодать, и все
были по возможности счастливы. Так оно казалось и так бы на самом деле существовало, если б не
было замешано тут молоденького существа, моей будущей
героини, Настеньки. Та же исправница, которая так невыгодно толковала отношения Петра Михайлыча к Палагее Евграфовне, говорила про нее.
Красива она
была той редкой красотой, которая всегда кажется новой, невиданною и всегда наполняет сердце опьяняющей радостью. Глядя на нее, я думал, что вот таковы
были Диана Пуатье, королева Марго, девица Ла-Вальер и другие красавицы,
героини исторических романов.
— А! — сказал человек и, так как нас толкали герои и
героини всех пьес всех времен, отошел ближе к памятнику, сделав мне знак приблизиться. С ним
было еще несколько человек в разных костюмах и трое — в масках, которые стояли, как бы тоже требуя или ожидая объяснений.
Видимо, она не догадывалась, в чем заключается
суть моего будущего романа, и не узнавала себя в нарисованной мной
героине.
Хотя сама
героиня Катька-чернявка скоро
была позабыта, но зато все беспрестанно упоминали Авдотью Гордевну и тешились.
Понадобилась новая пьеса. Бренко обратилась к А.А. Потехину, который и дал ей «Выгодное предприятие», но с тем, чтобы его дочь, артистка-любительница,
была взята на сцену. Условие
было принято: г-же Потехиной дали роль Аксюши в «Лесе», которая у нее шла очень плохо, чему способствовала и ее картавость. После Аксюши начали воздерживаться давать роли Потехиной, а она все требовала — и непременно
героинь.
Лицо у нее резкое, суровое, увидев однажды — его запомнишь навсегда,
есть что-то глубоко древнее в этом сухом лице, а если встретишь прямой и темный взгляд ее глаз — невольно вспоминаются знойные пустыни востока, Дебора [Дебора (точнее: Девора) — мифическая
героиня; согласно библейской легенде, объединила разрозненные израильские племена в Палестине и возглавила борьбу с хананеями.] и Юдифь.
О Борисе нечего распространяться: он, собственно, должен
быть отнесен тоже к обстановке, в которую попадает
героиня пьесы.
Он очень ясно чувствовал в голове шум от выпитого бургонского и какой-то разливающийся по всей крови огонь от кайенны и сой, и все его внимание в настоящую минуту приковалось к висевшей прямо против него, очень хорошей работы, масляной картине, изображающей «Ревекку» [Ревекка —
героиня библейских легенд, жена патриарха Исаака, мать Исава и Иакова.], которая, как водится, нарисована
была брюнеткой и с совершенно обнаженным станом до самой талии.
Говоря это, Мозгляков злобно смотрел на Марью Александровну. Та сидела как будто онемевшая от изумления. С горестию признаюсь, что моя
героиня, может
быть, первый раз в жизни струсила.
Такие отношения неминуемо должны отражаться на нравах молодого поколения пишущих, и поэтому я нисколько не удивляюсь, что в тех новинках, какие приобрела в последние десять — пятнадцать лет наша изящная словесность, герои
пьют много водки, а
героини недостаточно целомудренны.
Я бился с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец, оставил ее в покое. Другой натурщицы не
было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как говорят художники. Я решился на это потому, что видел в голове свою
героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой живою. Но когда началась работа, кисти полетели в угол. Вместо живого лица у меня вышла какая-то схема. Идее недоставало плоти и крови.
Пришло мне тоже в взбудораженную мою голову, что роли ведь теперь окончательно переменились, что
героиня теперь она, а я точно такое же униженное и раздавленное создание, каким она
была передо мной в ту ночь, — четыре дня назад…
Екатерина Завоевательница стоит на ряду с первыми Героями вселенной; мир удивлялся блестящим успехам Ее оружия — но Россия обожает Ее уставы, и воинская слава
Героини затмевается в Ней славою Образовательницы государства. Меч
был первым властелином людей, но одни законы могли
быть основанием их гражданского счастья; и находя множество Героев в Истории, едва знаем несколько имен, напоминающих разуму мудрость законодательную.
Но мне должно изобразить Монархиню, которая Своим величием удивила вселенную; мне должно славить первую
Героиню нашего времени, и в присутствии тех, для которых слава Ее
была счастием.
В этих видах, обусловливающих средства Голована к жизни, ему
было очень удобно держаться дворянских улиц, где он продовольствовал интересных особ, которых орловцы некогда узнавали в Паншине, в Лаврецком и в других героях и
героинях «Дворянского гнезда».
Он читал где-то, как однажды это
было: она вошла среди ночи и отдалась, ни о чём не спрашивая, ничего не требуя, просто для того, чтобы пережить момент. Варенька, — ведь в ней
есть что-то общее с
героиней рассказа, — она может поступить так. В её милом возгласе: «Ишь вы какой!» — может
быть, в нём звучало обещание, не расслышанное им? И вот — вдруг она придёт, в белом, вся трепещущая от стыда и желания!
Но прежде, нежели приступлю к дальнейшему описанию житья-бытья горемычной моей
героини, не мешает короче ознакомить читателя с новой ее роднею. Это
будет недолго; она состоит всего-навсего из четырех главных лиц: Дарьи, Василисы, старухи, жены Силантия, и Григория. Первые две уже некоторым образом известны читателю из первой главы; прибавить нечего, разве то, что они считались еще с самых незапамятных времен ехиднейшими девками околотка.
Часто читаешь в каком-нибудь романе описание наружности
героини: «у нее
было прекрасное, классически-правильное лицо, с глазами, полными огня, прямым очаровательным носиком и с прелестными алыми губками, из-за которых блестели два ряда великолепных жемчужных зубов».
Особенно никого не удовлетворило окончание, развязка повести; происшествия слишком спутаны, натянуты, рассказаны торопливо, как-то сокращенно, и смерть героя и
героини повести, которые во время бури бросаются в Днепр с высокого утеса, от преследования варяжской дружины, несогласна с духом христианской веры, которою они
были озарены и глубоко проникнуты.
Да, да, девушки, признавайтесь — первые, и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них — и вы
будете в тысячу раз счастливее нашей другой
героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего другого не осталось, как лечь на рельсы.