Неточные совпадения
― Да,
сон, ― сказала она. ― Давно уж я видела этот
сон. Я видела, что я вбежала
в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это
бывает во
сне, ― говорила она, с ужасом широко открывая глаза, ― и
в спальне,
в углу стоит что-то.
Вдовы Клико или Моэта
Благословенное вино
В бутылке мерзлой для поэта
На стол тотчас принесено.
Оно сверкает Ипокреной;
Оно своей игрой и пеной
(Подобием того-сего)
Меня пленяло: за него
Последний бедный лепт,
бывало,
Давал я. Помните ль, друзья?
Его волшебная струя
Рождала глупостей не мало,
А сколько шуток и стихов,
И споров, и веселых
снов!
— Это денег-то не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не беспокойтесь, пожалуйста, это он только так… опять вояжирует. [Вояжирует — здесь: грезит, блуждает
в царстве
снов (от фр. voyager — путешествовать).] С ним, впрочем, это и наяву
бывает… Вы человек рассудительный, и мы будем его руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет. Принимайтесь-ка…
«Вот охота тащиться
в жар!» — сказал он сам себе, зевнул и воротился, лег на диван и заснул тяжелым
сном, как,
бывало, сыпал
в Гороховой улице,
в запыленной комнате, с опущенными шторами.
Вы, конечно,
бывали во всевозможных балетах, видали много картин
в восточном вкусе и потом забывали, как минутную мечту, как вздорный
сон, прервавший строгую думу, оторвавший вас от настоящей жизни?
От Иктенды двадцать восемь верст до Терпильской и столько же до Цепандинской станции, куда мы и прибыли часу
в осьмом утра, проехав эти 56 верст
в совершенной темноте и во
сне. Погода все одна и та же, холодная, мрачная. Цепандинская станция состоит из бедной юрты без окон. Здесь, кажется, зимой не
бывает станции, и оттого плоха и юрта, а может быть, живут тунгусы.
«А вдруг всё это я выдумал и не буду
в силах жить этим: раскаюсь
в том, что я поступил хорошо», сказал он себе и, не
в силах ответить на эти вопросы, он испытал такое чувство тоски и отчаяния, какого он давно не испытывал. Не
в силах разобраться
в этих вопросах, он заснул тем тяжелым
сном, которым он,
бывало, засыпал после большого карточного проигрыша.
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась. Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать
в ней родственные черты с той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то играл
в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь
сон, помнил маленькую Катю Колпакову, которая часто
бывала в бахаревском доме, когда Привалов был еще гимназистом.
— Нет, нет, нет! — вскричал вдруг Иван, — это был не
сон! Он был, он тут сидел, вон на том диване. Когда ты стучал
в окно, я бросил
в него стакан… вот этот… Постой, я и прежде спал, но этот
сон не
сон. И прежде было. У меня, Алеша, теперь
бывают сны… но они не
сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу… а сплю. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване… Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, — засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.
Просыпаясь, она нежится
в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому дню, к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут
в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно,
в честь друга Дмитрия; а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность
в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна
в ее думе, — она очень, очень много времени
бывает одна
в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец
сна… да, это дремота.
Мы застали Р.
в обмороке или
в каком-то нервном летаргическом
сне. Это не было притворством; смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми
в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней
бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она
в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания
в промежутках.
Проснувшись, он испугался, когда увидел, что солнце уже высоко: «Я проспал заутреню и обедню!» Тут благочестивый кузнец погрузился
в уныние, рассуждая, что это, верно, Бог нарочно,
в наказание за грешное его намерение погубить свою душу, наслал
сон, который не дал даже ему
побывать в такой торжественный праздник
в церкви.
Сны занимали
в детстве и юности значительную часть моего настроения. Говорят, здоровый
сон бывает без сновидений. Я, наоборот,
в здоровом состоянии видел самые яркие
сны и хорошо их помнил. Они переплетались с действительными событиями, порой страшно усиливая впечатление последних, а иногда сами по себе действовали на меня так интенсивно, как будто это была сама действительность.
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и
бывает в мечтах или во
сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не заметил, как
в классе стало необычайно тихо, как ученики с удивлением оборачиваются на меня; как на меня же смотрит с кафедры старый учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
Возмущенные соки мыслию стремилися, мне спящу, к голове и, тревожа нежный состав моего мозга, возбудили
в нем воображение. Несчетные картины представлялись мне во
сне, но исчезали, как легкие
в воздухе пары. Наконец, как то
бывает, некоторое мозговое волокно, тронутое сильно восходящими из внутренних сосудов тела парами, задрожало долее других на несколько времени, и вот что я грезил.
Может, он и
в самом деле спал нехорошо и видел дурные
сны; но днем, с людьми, казался добрым и даже довольным, иногда только очень задумчивым, но это когда
бывал один.
Какие этой порой
бывают ночи прелестные, нельзя рассказать тому, кто не видал их или, видевши, не чувствовал крепкого, могучего и обаятельного их влияния.
В эти ночи, когда под ногою хрустит беленькая слюда, раскинутая по черным талинам, нельзя размышлять ни о грозном часе последнего расчета с жизнью, ни о ловком обходе подводных камней моря житейского. Даже сама досужая старушка-нужда забывается легким
сном, и не слышно ее ворчливых соображений насчет завтрашнего дня.
Рано, рано утром безжалостный и, как всегда
бывают люди
в новой должности, слишком усердный Василий сдергивает одеяло и уверяет, что пора ехать и все уже готово. Как ни жмешься, ни хитришь, ни сердишься, чтобы хоть еще на четверть часа продлить сладкий утренний
сон, по решительному лицу Василья видишь, что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернуть одеяло, вскакиваешь и бежишь на двор умываться.
И вдруг…
Бывает: уж весь окунулся
в сладкий и теплый
сон — вдруг что-то прокололо, вздрагиваешь, и опять глаза широко раскрыты… Так сейчас: на полу
в ее комнате затоптанные розовые талоны, и на одном: буква Ф и какие-то цифры… Во мне они — сцепились
в один клубок, и я даже сейчас не могу сказать, что это было за чувство, но я стиснул ее так, что она от боли вскрикнула…
И, как это всегда с ним
бывало в последнее время после крупных огорчений, он увидел себя во
сне мальчиком.
Сын у него был — ну, этого никогда
в трезвом виде никто не видывал; даже во
сне, если можно так выразиться, пьян был, потому что спал все урывками, и не успеет,
бывало, еще проспаться, как и опять, смотришь, пьян.
Надо пожить между них,
в этом безобразии, вот как мы с вами живем,
побывать на всех этих сходках, отведать этой яичницы — тогда другое запоешь. Самобытность! просвещение! Скажите на милость, зачем нам тревожить их? И если они так любят отдыхать, не значит ли это que le sommeil leur est doux? [что
сон им сладок? (франц.)]
И, как это
бывает во
сне, положение его, становясь всё мучительнее и мучительнее, доходит, наконец, до последней степени напряжения, и тогда он начинает сомневаться
в действительности того, что представляется ему, и делает усилие сознания, чтобы разорвать то наваждение, которое сковывает его.
— И вдруг обнимет
сон, как мать родная любимое своё дитя, и покажет всё, чего нет, окунёт тебя
в такие радости, тихие да чистые, каких и не
бывает наяву. Я даже иногда, ложась, молюсь: «Присно дева Мария, пресвятая богородица — навей счастливый
сон!»
Пепел. Велика радость! Вы не токмо всё мое хозяйство, а и меня, по доброте моей,
в кабаке пропьете… (Садится на нары.) Старый черт… разбудил… А я —
сон хороший видел: будто ловлю я рыбу, и попал мне — огромаднейший лещ! Такой лещ, — только во
сне эдакие и
бывают… И вот я его вожу на удочке и боюсь, — леса оборвется! И приготовил сачок… Вот, думаю, сейчас…
—
Сон я потерял…
бывало, дрыхну — хоть кожу с меня сдери, не услышу! А теперь ворочаюсь, ворочаюсь с боку на бок, едва под утро засну… Сердце бьется неровно, то как загнанное, часто так — тук-тук-тук… а то вдруг замрет, — кажись, вот сейчас оторвется да и упадет куда-то,
в недра самые… Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей!..
Печальные
сны стали мне видеться с тех пор, как я был выбран членом нашего местного комитета по улучшению быта крестьян.
В то время, как ни придешь,
бывало,
в заседание, так и сыплются на тебя со всех сторон самые трагические новости.
Когда вернулась с рынка кухарка и хватилась молока, горшочек был пуст. Кот Мурка спал у самой печки сладким
сном как ни
в чем не
бывало.
Но потом, когда ее мать намекнула ей, что Иртенев, кажется, имеет серьезные виды, влюбленье ее
в Иртенева усилилось так, что она стала почти равнодушной к двум прежним, но когда Иртенев стал
бывать у них, на бале, собрании, танцовал с ней больше, чем с другими, и, очевидно, желал узнать только, любит ли она его, тогда влюбленье ее
в Иртенева сделалось чем-то болезненным, она видела его во
сне и наяву
в темной комнате, и все другие исчезли для нее.
«Иногда физиогиомия выражает всю полноту жизни, иногда она не выражает ничего», — нет; справедливо то, что иногда физиогномия
бывает чрезвычайно выразительна, иногда она гораздо менее выразительна; но чрезвычайно редки минуты, когда физиогномия человека, светящаяся умом или добротою,
бывает лишена выражения: умное лицо и во время
сна сохраняет выражение ума, доброе лицо сохраняет и во
сне выражение доброты, а беглое разнообразие выражения
в лице выразительном придает ему новую красоту.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как
в детстве, когда,
бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда
в окно стучит ветер, и
в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь
сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой
в маленькой душе.
Как нарочно и влопаюсь,
бывало,
в таком случае, когда сам ни
сном ни духом не виноват.
Пользуясь часом общего
в Обломовке послеобеденного
сна, он разминался,
бывало: «…взбегал на галерею (куда не позволялось ходить, потому что она каждую минуту готова была развалиться), обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался
в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет
в воздухе».
Бальзаминова. А сон-то
в самом деле хорош. Чего не
бывает на свете! Может быть, и ему счастье выйдет.
Тяжелая дремота сковывала и томила его. Но, как это всегда
бывает с людьми, давно выбившимися из
сна, он не мог заснуть сразу. Едва только сознание его начинало заволакиваться темной, мягкой и сладостной пеленой забвения, как страшный внутренний толчок вдруг подбрасывал его тело. Он со стоном вздрагивал, широко открывал
в диком испуге глаза и тотчас же опять погружался
в раздражающее переходное состояние между
сном и бодрствованием, похожее на бред, полный грозных видений.
Она представила себе снег у крыльца, сани, темное небо, толпу
в церкви и запах можжевельника, и ей стало жутко, но она все-таки решила, что тотчас же встанет и поедет к ранней обедне. И пока она грелась
в постели и боролась со
сном, который, как нарочно,
бывает удивительно сладок, когда не велят спать, и пока ей мерещился то громадный сад на горе, то гущинский дом, ее все время беспокоила мысль, что ей надо сию минуту вставать и ехать
в церковь.
Бывало,
в купеческом доме
в девять часов хозяева-то уж второй
сон видят, так для людей-то какой простор!
И вот,
в тесной связи с этим процессом, Прошке становилось все грустнее жить на белом свете. Всякий промысел требует приспособления к изменяющимся обстоятельствам, а Прошка не чувствовал себя способным к такому применению.
Бывало, когда темной ночью какой-нибудь молодец проходил с ломом (фомкой) или иным орудием своего промысла мимо будки, будочник смотрел на него равнодушным взглядом. Зевнув и понюхавши табачку, он уходил
в свою будку и, располагаясь на
сон грядущий, сообщал «будочнице...
А сам, признаться, тоже задумался. Притомились мы, идем — дремлем; бродяге это
в привычку на ходу спать. И чуть маленько забудусь, сейчас казарма и приснится. Месяц будто светит и стенка на свету поблескивает, а за решетчатыми окнами — нары, а на нарах арестантики спят рядами. А потом приснится, и сам будто лежу, потягиваюсь… Потянусь — и
сна не
бывало…
Ну, нет того
сна лютее, как отец с матерью приснятся. Ничего будто со мною не
бывало — ни тюрьмы, ни Соколиного острова, ни этого кордону. Лежу будто
в горенке родительской, и мать мне волосы чешет и гладит. А на столе свечка стоит, и за столом сидит отец, очки у него надеты, и старинную книгу читает. Начетчик был. А мать будто песню поет.
Он метался, и весь этот
сон проходил
в его мозгу, как это нередко
бывает, то
в виде образов, то будто написанный где-то, то как воспоминание о чьем-то рассказе, звучавшем
в его ушах и отдававшемся
в сердце скорбными нотами какого-то незнакомого голоса…
Молодой
сон был нашим спасеньем
в этом долгом пути. Убаюкиваемые неровной дорогой, ленивой трусцой лошадей, позваниваньем бубенцов и однообразием картин, мы проводили большую часть времени
в полузабытьи. Засыпая иной раз при свете тусклой вечерней зари и просыпаясь темною ночью под шипенье легкой метели, я часто терял границу между
сном и действительностью.
Сны порой
бывали теплые и яркие, как действительность, холодная действительность походила на кошмарный
сон.
Будто вижу теперь, как послушники,
бывало, со
сна идут
в холодную воду.
Половецкий долго смотрел на реку и на небо и переживал такое ощущение, как будто он поднимается кверху, как
бывает только
в молодых
снах.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело
в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа
бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было
сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы.
«Пожалуй!» — отвечал ей Саша. Он
Из слов ее расслушал половину, —
Его клонил к подушке сладкий
сон,
Как птица клонит слабую тростину.
Блажен, кто может спать! Я был рожден
С бессонницей.
В теченье долгой ночи
Бывало беспокойно бродят очи,
И жжет подушка влажное чело.
Душа грустит о том, что уж прошло,
Блуждая
в мире вымысла без пищи,
Как лазарони или русский нищий…
Он потерял и
сон и аппетит,
Молчал весь день и бредил
в ночь,
бывало,
По коридору бродит и грустит,
И ждет, чтоб платье мимо прожужжало,
Чтоб ясный взор мелькнул… Суровый вид
Приняв, он иногда улыбкой хладной
Ответствовал на взор ее отрадный…
Любовь же неизбежна, как судьба,
А с сердцем страх невыгодна борьба!
Итак, мой Саша кончил с ним возиться
И положил с Маврушей объясниться.
Бывало, этой думой удручен,
Я прежде много плакал и слезами
Я жег бумагу. Детский глупый
сонПрошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
В нем родилися бури, как
в пустыне,
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
Один лишь отзыв — звучный, горький смех…
Там, где весной белел поток игривый,
Лежат кремни — и блещут, но не живы!
И пошло пированье
в дому у Патапа Максимыча, и пошли у него столы почетные. Соезжалося на свадьбу гостей множество. Пировали те гости неделю целую, мало показалось Патапу Максимычу, другой прихватили половину. И сколь ни
бывало пиров и столов по заволжским лесам, про такие, что были на свадьбе Василья Борисыча, слыхом никто не слыхал, никто даже во
снах не видал. Во всю ширь разгулялся старый тысячник и на старости лет согрешил — плясать пошел на радостях.
Вспомни, как после крепкого
сна просыпаешься поутру, как сначала не узнаешь места, где ты, не понимаешь, кто стоит подле тебя, кто будит тебя, и тебе не хочется вставать, кажется, что сил нет. Но вот понемногу опоминаешься, начинаешь понимать, кто ты и где ты, разгуливаешься, начинают
в голове ходить мысли, встаешь и берешься за дела. То же самое или совсем похожее на это
бывает с человеком, когда он рождается и понемногу вступает
в жизнь, входит
в силу и разум и начинает работать.