Неточные совпадения
Была влюблена в одного
журналиста, в трех славян, в Комисарова; в одного министра, одного доктора, одного английского миссионера и в Каренина.
Верите ли, хотя бы что-нибудь
было; ну помещиком
быть, ну отцом, ну уланом, фотографом,
журналистом… н-ничего, никакой специальности!
Так, в настоящем случае, кроме того что акционерный делец, жаловавшийся на клевету,
был грязный человек, Бе
был на стороне оставления жалобы без последствий еще и потому, что это обвинение в клевете
журналиста было стеснение свободы печати.
Сходство их понятий
было так велико, что просвещенные и благородные романисты,
журналисты и другие поучатели нашей публики давно провозгласили: «эти люди вроде Лопухова ничем не разнятся от людей вроде Марьи Алексевны».
За политические ошибки он, как
журналист, конечно, повинен ответом, но и тут он виноват не перед собой; напротив, часть его ошибок происходила от того, что он верил своим началам больше, чем партии, к которой он поневоле принадлежал и с которой он не имел ничего общего, а
был, собственно, соединен только ненавистью к общему врагу.
Вся журналистика разделилась на два лагеря: за и против Добролюбова, причем «умеренный либерализм» того времени
был за попечителя и за постепенность против
журналиста с его радикальными требованиями.
Лиза с самого приезда в Петербург поселилась с Бертольди на небольшой квартирке. Их скоро со всех сторон обложили люди дела. Это
была самая разнокалиберная орава. Тут встречались молодые
журналисты, подрукавные литераторы, артисты, студенты и даже два приказчика.
— Из Шекспира много ведь
есть переводов, — полуспросил, полупросто сказал он, сознаваясь внутренне, к стыду своему, что он ни одного из них не знал и даже имя Шекспира встречал только в юмористических статейках Сенковского [Сенковский Осип Иванович (1800—1858) — востоковед, профессор Петербургского университета,
журналист, беллетрист, редактор и соиздатель журнала «Библиотека для чтения», начавшего выходить в 1834 году. Писал под псевдонимом Барон Брамбеус.], в «Библиотеке для чтения».
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле
был нездоров, Ваня? Что ж я, и не спрошу! Все о себе говорю; ну, как же теперь твои дела с
журналистами? Что твой новый роман, подвигается ли?
«Наконец вот тебе и литературное занятие, — написано
было в записке, — я вчера виделся с знакомым мне
журналистом; он прислал тебе для опыта работу».
Заведовал редакцией секретарь Нотгафт, мужчина чрезвычайно презентабельный, англизированного вида, с рыжими холеными баками, всегда изящно одетый, в противовес всем сотрудникам,
журналистам последнего сорта, которых В.Н. Бестужев в редакции
поил водкой, кормил колбасой, ругательски ругал, не имея возражений, потому что все знали его огромную физическую силу и привычку к мордобою.
Незадолго перед этим этот
журналист судился в Московском окружном суде за какое-то неважное дело и
был оправдан.
В первое время редактором
была А.И. Соколова, из закрывшейся «Русской газеты», а секретарем — провинциальный
журналист Е.А. Валле де Барр. Сам А.Я. Липскеров
был малограмотен. Он писал «одна ножница», «пара годов» и т.п.
Какое счастье
было для молодого
журналиста, кроме ежедневных заметок без подписи, видеть свою подпись, иногда полной фамилией, иногда «В. Г-ский», под фельетонами полосы на две, на три, рядом с корифеями! И какая радость
была, что эти корифеи обращали внимание на мои напечатанные в газете фельетоны и хорошо отзывались о них, как, например, М.Е. Салтыков-Щедрин о моем первом рассказе «Человек и собака».
Редакция «Будильника» четверостишие даже и в набор не сдала. М.Н. Катков
был священной особой для московского цензурного комитета, потому что все цензоры
были воспитанниками Каткова и сотрудничали в «Московских ведомостях», чем
были сильны и неприкосновенны. Их, как древних жрецов, писатели и
журналисты редко лицезрели.
Такая же помощь
была оказана Н.И. Пастуховым семье умершего
журналиста Ракшанина; такая же сумма выдана
была семье умершего газетного работника Иогансона.
После смерти редактора Н.С. Скворцова, талантливого и идейного
журналиста, материальное состояние газеты
было затруднительным. В.М. Соболевский, ставший фактическим владельцем газеты, предложил всем своим ближайшим сотрудникам образовать товарищество для продолжения издания. Его предложение приняли десять человек, которые и явились учредителями издательского паевого товарищества «Русских ведомостей».
Я расхохотался им в лицо — и после раскаялся. Они
были правы: меньше риска
было бы уехать в тот день, но тогда не стоило бы ехать — это позор для
журналиста убежать от такого события.
Я
был единственным
журналистом, одновременно работавшим в «Новом времени» и в «Русских ведомостях». И щепетильные, строгие «Русские ведомости» против этого ничего не имели.
Но вот выискивается австрийский
журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал такую же испорченность, какая существует в Пруссии! как
были бы мы счастливы!» Как хотите, а это восклицание проливает на дело совершенно новый свет, ибо кто же может поручиться, что вслед за австрийским
журналистом не выищется
журналист турецкий, который пожелает для себя австрийской испорченности, а потом нубийский или коканский
журналист, который
будет сгорать завистью уже по поводу испорченности турецкой?
Евсей часто бывал в одном доме, где жили доктор и
журналист, за которыми он должен
был следить. У доктора служила кормилица Маша, полная и круглая женщина с весёлым взглядом голубых глаз. Она
была ласкова, говорила быстро, а иные слова растягивала, точно
пела их. Чисто одетая в белый или голубой сарафан, с бусами на голой шее, пышногрудая, сытая, здоровая, она нравилась Евсею.
— Запомните эту, которая смеётся, и старика рядом с ней! — внятным шёпотом говорил Маклаков. — Её зовут Сарра Лурье, акушерка, квартирует на Садовой, дом — семь. Сидела в тюрьме,
была в ссылке. Очень ловкая женщина! Старик тоже бывший ссыльный,
журналист…
Вследствие таковых качеств, успех его в литературе
был несомненный: публика начала его знать и любить; но зато
журналисты скоро его разлюбили: дело в том, что, вступая почти в каждую редакцию, Миклаков, из довольно справедливого, может
быть, сознания собственного достоинства и для пользы самого же дела, думал там овладеть сейчас же умами и господствовать, но это ему не совсем удавалось; и он, обозлившись, обыкновенно начинал довольно колко отзываться и об редакторах и об их сотрудниках.
Было время, что мы, испуганные восклицаниями парижских
журналистов: «Ces barbares qué ne savaient se dé fendre qu'en brûlant leurs propres habitations [Эти варвары, которые не умели защищать себя иначе, как сожигая собственные дома свои.
Прогремел на всю Москву ядовитый фельетон
журналиста Колечкина, заканчивающийся словами: «Не зарьтесь, господин Юз, на наши яйца, — у вас
есть свои!»
Затем
есть масса дельцов: адвокатов, биржевиков, сводчиков, концессионеров,
журналистов и т. п., которые тоже шестнадцать часов в сутки мелькают и мечутся, — очевидно, отдых нужен и им.
Однажды, сходя к лекции, Шевырев сказал мне на лестнице: «Михаил Петрович готовит вам подарок». А так как Степан Петрович не сказал, в чем заключается подарок, то я находился в большом недоумении, пока через несколько дней не получил желтого билета на журнал «Москвитянин». На обороте рукою Погодина
было написано: «Талантливому сотруднику от
журналиста; а студент берегись! пощады не
будет, разве взыскание сугубое по мере талантов полученных. Погодин».
Мы познакомились, и председатель объявил
журналисту, что я
буду цензором его журнала.
Разумеется, петербургские
журналисты были против «Московского вестника».
Замечательнее других
были опера «Сусанин», водевили: «Ломоносов», «Пурсоньяк-Фалелей», «Ворожея» и «Феникс, или Утро
журналиста», а из комедий — «Пустодомы» и «Аристофан».
Мы вышли в присутственную камеру, как называл ее всегда Новиков, познакомились с
журналистом, а председатель мой объявил, что он сам
будет цензуровать «Московский вестник».
Погодин вошел; но председатель
был уже другой человек: он встретил
журналиста спокойно, величаво и грозно.
Нет ничего мудреного, что литераторы, и крупные и самые мелкие, все
журналисты, книгопродавцы, содержатели типографий и букинисты
были очень довольны существованием нового комитета.
Всеобщее стечение, а вместе с тем и деньги, хотя некоторые из нашей же братьи
журналистов и восстают против них,
будут вам наградою».
На другой же день, взявши десяток червонцев, отправился он к одному издателю ходячей газеты, прося великодушной помощи;
был принят радушно
журналистом, назвавшим его тот же час «почтеннейший», пожавшим ему обе руки, расспросившим подробно об имени, отчестве, месте жительства.
Он
был со всеми знаком, служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь получал чины, бывал всегда в среднем обществе и говорил про связи свои с знатью, волочился за богатыми невестами, подавал множество проектов, продавал разные акции, предлагал всем подписки на разные книги, знаком
был со всеми литераторами и
журналистами, приписывал себе многие безымянные статьи в журналах, издал брошюру, которую никто не читал,
был, по его словам, завален кучею дел и целое утро проводил на Невском проспекте.
Я отвечал очень ласково, что, может
быть, он, как
журналист, обязанный заботиться о выгодах журнала, поступает очень благоразумно, не помещая статьи, которая, разумеется, озлобит всех недоброжелателей Гоголя.
Хотя я
был тогда в таком положении, что не могу обвинять строго себя, но я должен признаться, что финансовые расчеты
журналиста не казались мне тогда так противными, как теперь, и что вообще я не умел понимать во всей полноте страдальческого положения Гоголя.
Может
быть литераторы и
журналист, выведенные в пиесе, покажутся лицами неестественными, преувеличенными; но такие лица не только бывали тогда, но даже и теперь можно отыскать им подобных, конечно, уже людей не молодых, которые в светском кругу низшего слоя считаются даровитыми писателями.
Из всего сказанного мною об «Юрии Милославском» не подлежит сомнению, что он имел самый блистательный и прочный успех; но по какой-то странной причине, тогдашние журналы
были очень умеренны в своих похвалах; положим, что двое из
журналистов были сами романисты; но отчего другие, или холодно и двусмысленно хвалили, или упорно молчали?
Я не берусь вполне, как психолог,
Характер Саши выставить наружу
И вскрыть его, как с труфлями пирог.
Скорей судей молчаньем я принужу
К решению… Пусть суд их
будет строг!
Пусть
журналист всеведущий хлопочет,
Зачем тот плачет, а другой хохочет!..
Пусть скажет он, что бесом одержим
Был Саша, — я и тут согласен с ним,
Хотя, божусь, приятель мой, повеса,
Взбесил бы иногда любого беса.
Новиков, как известно,
был первый и, может
быть, единственный из русских
журналистов, умевший взяться за сатиру смелую и благородную, поражавшую порок сильный и господствующий.
Я знавал русских ученых,
журналистов, педагогов, которые хорошо знали по-английски, переводили Шекспира, Байрона, Шелли, кого угодно и не могли хоть сколько-нибудь сносно произнесть ни одной фразы.
Есть даже среди русских интеллигентов в последние годы такие, кто очень бойко говорит, так же бойко понимает всякого англичанина и все-таки (если они не болтали по-английски в детстве) не могут совладать с неизбежным и вездесущим английским звуком"the", которое у них выходит иногда как"зэ", а иногда как"тцс".
Мне хотелось прожить весь этот сезон, до мая, в воздухе философского мышления, научных и литературных идей, в посещении музеев, театров, в слушании лекций в Сорбонне и College de France. Для восстановления моего душевного равновесия, для того, чтобы почувствовать в себе опять писателя, а не
журналиста, попавшего в тиски, и нужна
была именно такая программа этого полугодия.
В той группе, которая действовала в Палате, когда Гамбетта ходил туда только как
журналист,
было несколько признанных дарований.
Из других выдающихся
журналистов был у Краевского, возил ему другую пьесу, но он предложил мне слишком скудный гонорар; я уже получал тогда в"Библиотеке"по семьдесят пять рублей за лист.
Этим способом он составил себе хорошее состояние, и в Париже Сарду, сам великий практик, одно время бредил этим ловким и предприимчивым ирландцем французского происхождения. По-английски его фамилию произносили"Дайон-Буссико", но он
был просто"Дайон", родился же он в Ирландии, и французское у него
было только имя. Через него и еще через несколько лиц, в том числе директора театра Gaiety и двух-трех
журналистов, я достаточно ознакомился с английской драматургией и театральным делом.
До конца 1869 года я
был знаком с такими беллетристами, учеными и
журналистами, как Островский, Писемский, Полонский, Костомаров, Бутлеров, Лавров, когда-то друзья Герцена Кетчер и Е.Корш, В.
Мне в эти годы, как
журналисту, хозяину ежемесячного органа, можно
было бы еще более участвовать в общественной жизни, чем это
было в предыдущую двухлетнюю полосу. Но заботы чисто редакционные и денежные хотя и расширяли круг деловых сношений, но брали много времени, которое могло бы пойти на более разнообразную столичную жизнь у молодого, совершенно свободного писателя, каким я
был в два предыдущих петербургских сезона.
С нами особенно сошелся один
журналист, родом из Севильи, Д.Франсиско Тубино, редактор местной газеты"Andalusie", который провожал нас потом и в Андалузию. Он
был добродушнейший малый, с горячим темпераментом, очень передовых идей и сторонник федеративного принципа, которым тогда
были проникнуты уже многие радикальные испанцы. Тубино писал много о Мурильо, издал о нем целую книгу и среди знатоков живописи выдвинулся тем, что он нашел в севильском соборе картину, которую до него никто не приписывал Мурильо.