Неточные совпадения
Совершенно успокоившись и укрепившись, он с небрежною ловкостью
бросился на эластические подушки коляски, приказал Селифану откинуть кузов назад (
к юрисконсульту он ехал с поднятым кузовом и даже застегнутой кожей) и расположился, точь-в-точь как отставной гусарский полковник или сам Вишнепокромов — ловко подвернувши одну ножку под другую, обратя с приятностью ко встречным
лицо, сиявшее из-под шелковой новой шляпы, надвинутой несколько на ухо.
Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечку и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска
бросилась в ее бледное
лицо, и даже слезы выступили на глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на стул
к столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
— Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было протянуть
к ней руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо
лицом наземь;
бросились поднимать его, положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в руках.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по
лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит,
бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит
к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Она задумывалась и краснела, вспоминая почти зверское
лицо Базарова, когда он
бросился к ней…
Фенечка так и
бросилась к нему и, обвив руками и его и сына, припала головой
к его плечу. Николай Петрович удивился: Фенечка, застенчивая и скромная, никогда не ласкалась
к нему в присутствии третьего
лица.
Базаров обернулся и увидал бледное
лицо Николая Петровича, сидевшего на дрожках. Он соскочил с них, прежде нежели они остановились, и
бросился к брату.
— Не кричите, Безбедов, — сказал Тагильский, подходя
к нему. Безбедов, прихрамывая,
бросился к двери, толкнул ее плечом, дверь отворилась, на пороге встал помощник начальника, за плечом его возвышалось седоусое
лицо надзирателя.
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком
к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись
к лицу; закрыв
лицо ладонями, она странно качнула головою,
бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Глядя с напряженным любопытством вдаль, на берег Волги, боком
к нему, стояла девушка лет двадцати двух, может быть трех, опершись рукой на окно. Белое, даже бледное
лицо, темные волосы, бархатный черный взгляд и длинные ресницы — вот все, что
бросилось ему в глаза и ослепило его.
Райский
бросился вслед за ней и из-за угла видел, как она медленно возвращалась по полю
к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими избами. Райский подошел
к ней, но заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее
лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто смотрела в глаза своей «беде».
Он позвонил Егора и едва с его помощью кое-как оделся, надевая сюртук прежде жилета, забывая галстук. Он спросил, что делается дома, и, узнав, что все уехали
к обедне, кроме Веры, которая больна, оцепенел, изменился в
лице и
бросился вон из комнаты
к старому дому.
Вера
бросилась к окнам и жадно вглядывалась в это странствие бабушки с ношей «беды». Она успела мельком уловить выражение на ее
лице и упала в ужасе сама на пол, потом встала, бегая от окна
к окну, складывая вместе руки и простирая их, как в мольбе, вслед бабушке.
Он хотел
броситься обнимать меня; слезы текли по его
лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели
к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился
к двери.
Что до нас, то Лиза была в обмороке. Я было хотел бежать за ним, но
бросился к маме. Я обнял ее и держал в своих объятиях. Лукерья прибежала со стаканом воды для Лизы. Но мама скоро очнулась; она опустилась на диван, закрыла
лицо руками и заплакала.
Глухонемая
бросилась к девушке и принялась ее душить в своих могучих объятиях, покрывая безумными поцелуями и слезами ее
лицо, шею, руки.
— Как так твоя мать? — пробормотал он, не понимая. — Ты за что это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах, черт! Да ведь она и твоя! Ах, черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его
лицо. И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович. Старик
бросился к Ивану в испуге...
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая
к солнцу руки, и, пав
лицом ниц на землю, зарыдал в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по земле руки. Тут уж все
бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
И, вымолвив это «жалкое» слово, Грушенька вдруг не выдержала, не докончила, закрыла
лицо руками,
бросилась на диван в подушки и зарыдала как малое дитя. Алеша встал с места и подошел
к Ракитину.
И пальцы Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату мужа,
бросилась на колени
к нему, судорожно обняла его, положила голову
к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно
лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
Она
бросалась в постель, закрывала
лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять
бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила
к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и
бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв
лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Я
бросился к реке. Староста был налицо и распоряжался без сапог и с засученными портками; двое мужиков с комяги забрасывали невод. Минут через пять они закричали: «Нашли, нашли!» — и вытащили на берег мертвое тело Матвея. Цветущий юноша этот, красивый, краснощекий, лежал с открытыми глазами, без выражения жизни, и уж нижняя часть
лица начала вздуваться. Староста положил тело на берегу, строго наказал мужикам не дотрогиваться, набросил на него армяк, поставил караульного и послал за земской полицией…
По счастию, мне недолго пришлось ломать голову, догадываясь, в чем дело. Дверь из передней немного приотворилась, и красное
лицо, полузакрытое волчьим мехом ливрейной шубы, шепотом подзывало меня; это был лакей Сенатора, я
бросился к двери.
В три четверти десятого явился Кетчер в соломенной шляпе, с измятым
лицом человека, не спавшего целую ночь. Я
бросился к нему и, обнимая его, осыпал упреками. Кетчер, нахмурившись, посмотрел на меня и спросил...
Свидетелями этой сцены были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь
бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение было не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем было не
к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
Дед
бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес
к лавке. Я бился в руках у него, дергал рыжую бороду, укусил ему палец. Он орал, тискал меня и наконец бросил на лавку, разбив мне
лицо. Помню дикий его крик...
Но только это и успел выговорить, онемев под ужасным взглядом Аглаи. В этом взгляде выразилось столько страдания и в то же время бесконечной ненависти, что он всплеснул руками, вскрикнул и
бросился к ней, но уже было поздно! Она не перенесла даже и мгновения его колебания, закрыла руками
лицо, вскрикнула: «Ах, боже мой!» — и
бросилась вон из комнаты, за ней Рогожин, чтоб отомкнуть ей задвижку у дверей на улицу.
Она отняла платок, которым закрывала
лицо, быстро взглянула на него и на всю его испуганную фигуру, сообразила его слова и вдруг разразилась хохотом прямо ему в глаза, — таким веселым и неудержимым хохотом, таким смешным и насмешливым хохотом, что Аделаида первая не выдержала, особенно когда тоже поглядела на князя,
бросилась к сестре, обняла ее и захохотала таким же неудержимым, школьнически веселым смехом, как и та.
Аглая отвернула свое счастливое и заплаканное личико от мамашиной груди, взглянула на папашу, громко рассмеялась, прыгнула
к нему, крепко обняла его и несколько раз поцеловала. Затем опять
бросилась к мамаше и совсем уже спряталась
лицом на ее груди, чтоб уж никто не видал, и тотчас опять заплакала. Лизавета Прокофьевна прикрыла ее концом своей шали.
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и, ни слова не говоря,
бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл руками
лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть
к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем одним, что вслух прочел это.
Она упала без чувств ему на руки. Он поднял ее, внес в комнату, положил в кресла и стал над ней в тупом ожидании. На столике стоял стакан с водой; воротившийся Рогожин схватил его и брызнул ей в
лицо воды; она открыла глаза и с минуту ничего не понимала; но вдруг осмотрелась, вздрогнула, вскрикнула и
бросилась к князю.
Глаза ее сверкнули; она
бросилась к стоявшему в двух шагах от нее и совсем незнакомому ей молодому человеку, державшему в руке тоненькую, плетеную тросточку, вырвала ее у него из рук и изо всей силы хлестнула своего обидчика наискось по
лицу.
Лаврецкий написал два слова Лизе: он известил ее о приезде жены, просил ее назначить ему свидание, — и
бросился на узенький диван
лицом к стене; а старик лег на постель и долго ворочался, кашляя и отпивая глотками свой декокт.
Эти слова точно пошатнули Кожина. Он сел на лавку, закрыл
лицо руками и заплакал. Петр Васильич крякнул, баушка Лукерья стояла в уголке, опустив глаза. Феня вся побелела, но не сделала шагу. В избе раздавались только глухие рыдания Кожина. Еще бы одно мгновение — и она
бросилась бы
к нему, но Кожин в этот момент поднялся с лавки, выпрямился и проговорил...
Кожин не замечал, как крупные слезы катились у него по
лицу, а Марья смотрела на него, не смея дохнуть. Ничего подобного она еще не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама
бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
Несколько раз готов я был
броситься к ней на шею и просить, чтоб она не ездила или взяла нас с собою; но больное ее
лицо заставляло меня опомниться, и желанье, чтоб она ехала лечиться, всегда побеждало мою тоску и страх.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой
лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что, если туда
броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное
лицо,
к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти
к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный, пойдем»?
Работа Плавина между тем подвигалась быстро; внимание и удовольствие смотрящих на него
лиц увеличивалось. Вдруг на улице раздался крик. Все
бросились к окну и увидели, что на крыльце флигеля, с удивленным
лицом, стояла жена Симонова, а посреди двора Ванька что-то такое кричал и барахтался с будочником. Несмотря на двойные рамы, можно было расслышать их крики.
— Остановите его, робя, а то он прямо на землю бухнет! — воскликнул голова, заметив, что плотники, под влиянием впечатления, стояли с растерянными и ротозеющими
лицами. Те едва остановили колокол и потом, привязав
к нему длинную веревку, стали его осторожно спускать на землю. Колокол еще несколько раз прозвенел и наконец, издавши какой-то глухой удар, коснулся земли. Многие старухи, старики и даже молодые
бросились к нему и стали прикладываться
к нему.
Она закрыла
лицо руками, упала в кресла и зарыдала как ребенок. Алеша с криком
бросился к ней. Он никогда не мог видеть без слез ее слезы.
Я стал на тротуаре против ворот и глядел в калитку. Только что я вышел, баба
бросилась наверх, а дворник, сделав свое дело, тоже куда-то скрылся. Через минуту женщина, помогавшая снести Елену, сошла с крыльца, спеша
к себе вниз. Увидев меня, она остановилась и с любопытством на меня поглядела. Ее доброе и смирное
лицо ободрило меня. Я снова ступил на двор и прямо подошел
к ней.
И в исступлении она
бросилась на обезумевшую от страха девочку, вцепилась ей в волосы и грянула ее оземь. Чашка с огурцами полетела в сторону и разбилась; это еще более усилило бешенство пьяной мегеры. Она била свою жертву по
лицу, по голове; но Елена упорно молчала, и ни одного звука, ни одного крика, ни одной жалобы не проронила она, даже и под побоями. Я
бросился на двор, почти не помня себя от негодования, прямо
к пьяной бабе.
Я вспыхнул, схватил с земли ружье и, преследуемый звонким, но не злым хохотаньем, убежал
к себе в комнату,
бросился на постель и закрыл
лицо руками.
По уходе его Анне Львовне сделалось необыкновенно грустно: ничтожество и неотесанность Техоцкого так ярко выступили наружу, что ей стало страшно за свои чувства. В это время вошел в ее комнату папаша; она
бросилась к нему, прижалась
лицом к его груди и заплакала.
Прошло еще мгновенье — и оба преступника — Санин и Джемма — уже лежали на коленях у ног ее, и она клала им поочередно свои руки на головы; прошло другое мгновенье — и они уже обнимали и целовали ее, и Эмиль, с сияющим от восторга
лицом, вбежал в комнату и тоже
бросился к тесно сплоченной группе.
Вся кровь Максима
бросилась ему в
лицо. Он слез с коня и привязал его
к плетню.
Порфирий Владимирыч
бросился было на нее с сжатыми кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою грудь, что он внезапно опешил. Оборотился
лицом к образу, воздел руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел в кабинет.
Ранним утром
к городской пристани тянулся обоз со спиртом. Проходя дорогой мимо кладбища, мужики заметили в канаве какую-то необыкновенную группу и остановились, но, разглядев в ней синее
лицо человека, над которым сзади возвышалась рогатая морда черта,
бросились прочь. Застывший Ахилла, собрав все силы и позвав мужиков, велел им смотреть за чертом, а сам вытащил из канавы руку и перекрестился.
На
лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его
к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги,
бросаются на грудь и на
лицо ей.
Тяжело дыша, красная, в наскоро накинутом платке, одной рукою она отирала
лицо и, прижав другую ко груди, неразборчиво говорила, просила о чём-то. Он метнулся
к ней, застёгивая ворот рубахи, отскочил, накинул пиджак,
бросился в угол и торопливо бормотал, не попадая ногами в брюки...