Неточные совпадения
Кошелек был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман не осматривая, кресты сбросил старухе на
грудь и, захватив на этот раз и топор,
бросился обратно в спальню.
— Нет, это не я! Я не брала! Я не знаю! — закричала она разрывающим сердце воплем и
бросилась к Катерине Ивановне. Та схватила ее и крепко прижала к себе, как будто
грудью желая защитить ее ото всех.
Отскочив от него, она
бросилась на диван, ее пестренькое лицо сразу взмокло слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной руке, другою колотила себя по
груди и мычала, кусая губы.
Она
бросилась на
грудь ему, обняла и возмущенно говорила...
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой
груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою,
бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Бывали припадки решимости, когда в
груди у ней наболит, накипят там слезы, когда ей хочется
броситься к нему и не словами, а рыданиями, судорогами, обмороками рассказать про свою любовь, чтоб он видел и искупление.
Там караулила Ольга Андрея, когда он уезжал из дома по делам, и, завидя его, спускалась вниз, пробегала великолепный цветник, длинную тополевую аллею и
бросалась на
грудь к мужу, всегда с пылающими от радости щеками, с блещущим взглядом, всегда с одинаким жаром нетерпеливого счастья, несмотря на то, что уже пошел не первый и не второй год ее замужества.
Дома, когда гости уедут, она, еще в пышном наряде,
бросается ему на
грудь, как сегодня…
Может быть, Вера несет крест какой-нибудь роковой ошибки; кто-нибудь покорил ее молодость и неопытность и держит ее под другим злым игом, а не под игом любви, что этой последней и нет у нее, что она просто хочет там выпутаться из какого-нибудь узла, завязавшегося в раннюю пору девического неведения, что все эти прыжки с обрыва, тайны, синие письма — больше ничего, как отступления, — не перед страстью, а перед другой темной тюрьмой, куда ее загнал фальшивый шаг и откуда она не знает, как выбраться… что, наконец, в ней проговаривается любовь… к нему… к Райскому, что она готова
броситься к нему на
грудь и на ней искать спасения…»
С той стороны отодвинули задвижку; Райский толкнул калитку ногой, и она отворилась. Перед ним стоял Савелий: он
бросился на Райского и схватил его за
грудь…
Она мысленно
бросалась на
грудь то Райскому, то Тушину, отдыхала на час, и потом опять клонила голову.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в
груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь
бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению,
бросаются, как говорят они, к «родной почве», так сказать, в материнские объятия родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей
груди расслабленной матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
Оказалось, что первым проснулся Дерсу; его разбудили собаки. Они все время прыгали то на одну, то на другую сторону костра. Спасаясь от тигра, Альпа
бросилась прямо на голову Дерсу. Спросонья он толкнул ее и в это время увидел совсем близко от себя тигра. Страшный зверь схватил тазовскую собаку и медленно, не торопясь, точно понимая, что ему никто помешать не может, понес ее в лес. Испуганная толчком, Альпа
бросилась через огонь и попала ко мне на
грудь. В это время я услышал крик Дерсу.
Словно пьяные столкнулись оба — и барин, и единственный его слуга — посреди двора; словно угорелые, завертелись они друг перед другом. Ни барин не мог растолковать, в чем было дело, ни слуга не мог понять, чего требовалось от него. «Беда! беда!» — лепетал Чертопханов. «Беда! беда!» — повторял за ним казачок. «Фонарь! Подай, зажги фонарь! Огня! Огня!» — вырвалось наконец из замиравшей
груди Чертопханова. Перфишка
бросился в дом.
Полгода Вера Павловна дышала чистым воздухом,
грудь ее уже совершенно отвыкла от тяжелой атмосферы хитрых слов, из которых каждое произносится по корыстному расчету, от слушания мошеннических мыслей, низких планов, и страшное впечатление произвел на нее ее подвал. Грязь, пошлость, цинизм всякого рода, — все это
бросалось теперь в глаза ей с резкостью новизны.
Сделалось смятение. Люди
бросились в комнату старого барина. Он лежал в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на
грудь, не было уж и признака жизни в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот самый стол, за которым столько лет они служили своему господину.
— Тебя, тебя одного, — повторила она,
бросилась ему на шею и с судорожными рыданиями начала целовать его и прижиматься к его
груди.
Утром я
бросился в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на столе в том виде, как он умер: во фраке, без галстука, с раскрытой
грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Кровь
бросилась мне в голову. Я потупился и перестал отвечать… В моей
груди столпились и клокотали бесформенные чувства, но я не умел их выразить и, может быть, расплакался бы или выбежал из класса, но меня поддержало сознание, что за мной — сочувствие товарищей. Не добившись продолжения молитвы, священник отпустил меня на место. Когда я сел, мой сосед Кроль сказал...
Этот крик длился страшно долго, и ничего нельзя было понять в нем; но вдруг все, точно обезумев, толкая друг друга,
бросились вон из кухни, побежали в сад, — там в яме, мягко выстланной снегом, лежал дядя Петр, прислонясь спиною к обгорелому бревну, низко свесив голову на
грудь.
Я слышал, как он ударил ее,
бросился в комнату и увидал, что мать, упав на колени, оперлась спиною и локтями о стул, выгнув
грудь, закинув голову, хрипя и страшно блестя глазами, а он, чисто одетый, в новом мундире, бьет ее в
грудь длинной своей ногою. Я схватил со стола нож с костяной ручкой в серебре, — им резали хлеб, это была единственная вещь, оставшаяся у матери после моего отца, — схватил и со всею силою ударил вотчима в бок.
Аглая отвернула свое счастливое и заплаканное личико от мамашиной
груди, взглянула на папашу, громко рассмеялась, прыгнула к нему, крепко обняла его и несколько раз поцеловала. Затем опять
бросилась к мамаше и совсем уже спряталась лицом на ее
груди, чтоб уж никто не видал, и тотчас опять заплакала. Лизавета Прокофьевна прикрыла ее концом своей шали.
Вот как я, говорю, за тебя ручаться готов!» Тут он
бросился мне в объятия, всё среди улицы-с, прослезился, дрожит и так крепко прижал меня к
груди, что я едва даже откашлялся: «Ты, говорит, единственный друг, который остался мне в несчастиях моих!» Чувствительный человек-с!
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула,
бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его
груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Наступает роковая минута при Моргартене: цезарские латники сдвинулись, их закованные
груди невредимы; Винкельрид
бросается вперед… втыкает себе в
грудь пук вражеских копий и тем открывает своим дорогу.
— Да, прости меня, я тебя очень обидела, — повторила Лиза и,
бросаясь на
грудь Гловацкой, зарыдала, как маленький ребенок. — Я скверная, злая и не стою твоей любви, — лепетала она, прижимаясь к плечу подруги.
Это-то и была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой в крутые времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался. Она вдруг узнала Лихонина,
бросилась к нему, обняла, притиснула к
груди и поцеловала прямо в губы мокрыми горячими толстыми губами. Потом она размахнула руки, ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала...
— Наташа, где моя Наташа! Где она! Где дочь моя! — вырвалось, наконец, из
груди старика. — Отдайте мне мою Наташу! Где, где она! — и, схватив костыль, который я ему подал, он
бросился к дверям.
Она взглянула на меня, слезы брызнули из ее глаз, и она
бросилась ко мне на
грудь.
Как вообразил я это все, я не мог выдержать и
бросился к тебе скорей, прибежал сюда, а ты уж ждала меня, и, когда мы обнялись после ссоры, помню, я так крепко прижал тебя к
груди, как будто и в самом деле лишаюсь тебя.
Так бежал он по узкому коридору, образованному с одной стороны — высокой стеной, с другой — тесным строем кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у него пересохло, и каждое дыхание кололо в
груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то справа, то слева, и потерявший голову мальчик
бросался то вперед, то назад, несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в темную, тесную лазейку.
Она вскочила на ноги,
бросилась в кухню, накинула на плечи кофту, закутала ребенка в шаль и молча, без криков и жалоб, босая, в одной рубашке и кофте сверх нее, пошла по улице. Был май, ночь была свежа, пыль улицы холодно приставала к ногам, набиваясь между пальцами. Ребенок плакал, бился. Она раскрыла
грудь, прижала сына к телу и, гонимая страхом, шла по улице, шла, тихонько баюкая...
Лицо станового дрогнуло, он затопал ногами и, ругаясь,
бросился на Рыбина. Тупо хлястнул удар, Михаило покачнулся, взмахнул рукой, но вторым ударом становой опрокинул его на землю и, прыгая вокруг, с ревом начал бить ногами в
грудь, бока, в голову Рыбина.
У входа в Древний Дом — никого. Я обошел кругом и увидел старуху привратницу возле Зеленой Стены: приставила козырьком руку, глядит вверх. Там над Стеной — острые, черные треугольники каких-то птиц: с карканием
бросаются на приступ —
грудью о прочную ограду из электрических волн — и назад и снова над Стеною.
Он стремглав, закрывши глаза,
бросился вниз с крутого откоса, двумя скачками перепрыгнул рельсы и, не останавливаясь, одним духом взобрался наверх. Ноздри у него раздулись,
грудь порывисто дышала. Но в душе у него вдруг вспыхнула гордая, дерзкая и злая отвага.
Я
бросилась в страшной тоске на
грудь матушки.
А сама нагибается, чтоб взяться за коромысло, а грудь-то у нее высокая да белая, словно пена молочная: света я, сударь, невзвидел.
Бросился к ней, выхватил коромысло из рук, а сам словно остервенел: уж не то что целовать, а будто задушить ее хотел; кажется, кабы она не барахталась, так и задушил бы тут. Очень для меня этот день памятен.
По уходе его Анне Львовне сделалось необыкновенно грустно: ничтожество и неотесанность Техоцкого так ярко выступили наружу, что ей стало страшно за свои чувства. В это время вошел в ее комнату папаша; она
бросилась к нему, прижалась лицом к его
груди и заплакала.
— Да-с, не одну тысячу коней отобрал и отъездил. Таких зверей отучал, каковые, например, бывают, что встает на дыбы да со всего духу навзничь
бросается и сейчас седоку седельною лукою может
грудь проломить, а со мной этого ни одна не могла.
А она ко мне и
бросилась и жмет дитя к
груди, а сама шепчет...
Присутствие духа, одушевлявшее, как мы видели, все это время князя, вдруг оставило его совершенно.
Бросившись на диван, он вздохнул всей
грудью и простонал: «О, тяжело! Тяжело!»
Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки — и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему
грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой — головной щеткой — по его сапогам и панталонам. Девушка
бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер — а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!
Фон Лембке
бросился было к окну, но вдруг остановился как вкопанный, сложил на
груди руки и, бледный как мертвец, зловещим взглядом посмотрел на смеющуюся.
— Благодетель вы человечества! — воскликнул Егор Егорыч и
бросился обнимать Сергея Степаныча с такой быстротой, что если бы тот не поспешил наклониться, то Егор Егорыч, по своей малорослости, обнял бы его живот, а не
грудь.
Говоря это, старик волновался-волновался и наконец так закашлялся, что я инстинктивно
бросился к нему и стал растирать ему
грудь.
Нечто вроде рычания вырвалось из
груди Малюты, и он
бросился из темницы, позвав с собою палача.
Молодик Гамаюн,
бросившись с высоты на старого косача, летевшего очень низко, ударился
грудью оземь и убился на месте.
В прежнее время, при родственных свиданиях, роль чувствительного человека обыкновенно разыгрывал Иудушка, но на этот раз расчувствовалась Аннинька, и расчувствовалась взаправду. Должно быть, очень у нее наболело внутри, потому что она
бросилась к Порфирию Владимирычу на
грудь и крепко его обняла.
— Не хорош он у вас, добрый друг маменька! ах, как не хорош! — воскликнул Порфирий Владимирыч,
бросаясь на
грудь к матери.