Неточные совпадения
— Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста,
брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился и решил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня.
Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал
брата. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
Полозов привел Санина в одну из лучших гостиниц Франкфурта, в которой занимал уже, конечно, лучший номер. На столах и стульях громоздились картоны, ящики, свертки… «Все,
брат, покупки для Марьи Николаевны!» (так звали жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло, простонал: «Эка жара!» — и развязал галстух. Потом
позвонил обер-кельнера и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. «А в час чтобы карета была готова! Слышите, ровно в час!»
Когда
братья ушли на улицу, женщины, приказав мне ставить самовар, бросились к окнам, но почти тотчас с улицы
позвонил хозяин, молча вбежал по лестнице и, отворив дверь в прихожую, густо сказал...
— Гм… Много есть наук, и все полезных! А я ведь,
брат, по правде, и не знал, что такое минералогия! Слышу только, что
звонят где-то на чужой колокольне. В чем другом — еще так и сяк, а в науках глуп — откровенно каюсь!
Нищий есть человек, вынужденный судьбой напоминать нам о Христе, он
брат Христов, он колокол господень и
звонит в жизни для того, чтоб будить совесть нашу, тревожить сытость плоти человеческой…
Однако же он нагнал мне было раздумья, и я чуть-чуть не решился отложить проходок в театры, но как вспомнил оперу, то есть уже настоящую, вообразил девку, что была Амуром; привел на память, как она поет разные штучки и на высшие тоны, как взлезет, как задребенчит, так что твои колокола, в которые
звонил, было,
брат Павлусь, покойник!
Не только маменьке нравилася моя игра и пение, но и старшая из сестер, Софийка, уж года два назад, то есть, когда ей исполнилось четырнадцать лет, надевшая корсетец и юбочку, а до того бегавшая в одной лёлечке (рубашке), только кушачком подпоясанная, так и Софийка очень полюбила это упражнение и чистосердечно мне говорила:"Хорошо
брат Павлусь
звонит, очень хорошо, — я всегда заслушиваюсь его; но ты, Трушко, на гуслях лучше играешь".
После же обеда, сначала через день, а потом ежедневно, кроме вечеров, проводимых в театре, в шесть часов я всегда, вместе с
братом, уже
звонил у дверей Шушерина.
— Радость-то, радость-то какая… — шептал
брат Павлин, ускоряя шаг. — Это
брат Герасим
звонит. Он у нас один это понимает. Кажется, чего проще ударить в колокол, а выходит то, да не то…
Брат Герасим не совсем в уме, а
звонить никто лучше его не умеет.
— А вот в самую в заутреню: когда ты
звонить зачал, так я еще за лощиной был… Путался… Чуть,
брат, не залился.
— Неизвестно-с, — отвечал лакей, — больше нельзя полагать, как или турок, или вроде славянских
братии, что в каретах возили… Ах, как
звонит, проклятый!
В два часа
позвонили. Она слышала шаги. Потом все стихло.
Брат ее Ника услал Митю и собрался спать. Раздевается он сам. Она накинула платок и вышла из комнаты.