Неточные совпадения
Он хотел быть спокойным, но было то же.
Палец его прижимал гашетку прежде, чем он
брал на цель птицу. Всё шло хуже и хуже.
— Представь — играю! — потрескивая сжатыми
пальцами, сказал Макаров. — Начал по слуху, потом стал
брать уроки… Это еще в гимназии. А в Москве учитель мой уговаривал меня поступить в консерваторию. Да. Способности, говорит. Я ему не верю. Никаких способностей нет у меня. Но — без музыки трудно жить, вот что, брат…
— Сдаюсь, — выл Варавка и валился на диван, давя своих врагов. С него
брали выкуп пирожными, конфектами, Лида причесывала его растрепанные волосы, бороду, помуслив
палец свой, приглаживала мохнатые брови отца, а он, исхохотавшийся до изнеможения, смешно отдувался, отирал платком потное лицо и жалобно упрекал...
Розовыми
пальцами, ногти которых блестели, как перламутр, она
брала конфекты и, откусывая от них маленькие кусочки, хвасталась белизною зубов. Голос ее звучал добродушно, масляные глаза ласково поблескивали.
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто в руки
берешь. Например — инструменты: одни любят вашу руку, другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка. То
палец порежу, то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
Против него садился Райский и с удивлением глядел на лицо Васюкова, следил, как, пока еще с тупым взглядом, достает он скрипку, вяло
берет смычок, намажет его канифолью, потом сначала
пальцем тронет струны, повинтит винты, опять тронет, потом поведет смычком — и все еще глядит сонно. Но вот заиграл — и проснулся, и улетел куда-то.
Сядет, бывало, за фортепьяны (у Татьяны Борисовны и фортепьяны водились) и начнет одним
пальцем отыскивать «Тройку удалую»; аккорды
берет, стучит по клавишам; по целым часам мучительно завывает романсы Варламова: «У-единенная сосна» или: «Нет, доктор, нет, не приходи», а у самого глаза заплыли жиром и щеки лоснятся, как барабан…
Окончивши проповедь, она иногда говаривала моему отцу,
бравши кончиками
пальцев табак из крошечной золотой табакерки: «Ты бы мне, голубчик, отдал баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый».
Свое дело Замараеву окончательно надоело. С грошами приходится возиться и при этом как будто низко. Вон банк обдирает начистоту, и все благородные, потому что много
берут, а он, Замараев, точно какой искариот. Все даже
пальцами указывают.
Не говоря ни слова, я с необыкновенною вежливостью, с совершеннейшею вежливостью, с утонченнейшею, так сказать, вежливостью, двумя
пальцами приближаюсь к болонке,
беру деликатно за шиворот, и шварк ее за окошко, вслед за сигаркой!
Лемм, наконец, махнул рукой на все; притом и годы
брали свое: он зачерствел, одеревенел, как
пальцы его одеревенели.
Но лихач смеется, делает чуть заметное движение
пальцами, и белая лошадь тотчас же, точно она только этого и дожидалась,
берет с места доброй рысью, красиво заворачивает назад и с мерной быстротой уплывает в темноту вместе с пролеткой и широкой спиной кучера.
Ю
берет у меня розовый талон, а над головой у ней — сквозь стекло стены — свешивается с невиданной ветки луна, голубая, пахучая. Я с торжеством показываю
пальцем и говорю...
Молодой человек этот после ни разу не был у нас, но мне очень нравилась его игра, поза за фортепьянами, встряхиванье волосами и особенно манера
брать октавы левой рукой, быстро расправляя мизинец и большой
палец на ширину октавы и потом медленно сводя их и снова быстро расправляя.
— Ах, как это жаль! — произнес опять с чувством князь и за обедом, который вскоре последовал, сразу же, руководимый способностями амфитриона, стал как бы не гостем, а хозяином: он принимал из рук хозяйки тарелки с супом и передавал их по принадлежности; указывал дамам на куски говядины, которые следовало
брать; попробовав пудинг из рыбы, окрашенной зеленоватым цветом фисташек, от восторга поцеловал у себя кончики
пальцев; расхвалил до невероятности пьяные конфеты, поданные в рюмках.
— Ребята! — продолжал Никита Романович, — этот молодец не из тех, что вас обидели; я его знаю; он такой же враг опричнине, как и вы. Сохрани вас бог тронуть его хоть
пальцем! А теперь нечего мешкать:
берите оружие, стройтесь по сотням, я веду вас!
Мордвин-барабанщик учил меня колотить палками по коже барабана; сначала он
брал кисти моих рук и, вымотав их до боли, совал мне палки в намятые
пальцы.
— Спасибо! — ласково кивнув головой, молвила она, взяв лепёшку. Кисти рук у неё были узенькие, лодочкой, и когда она
брала что-нибудь, тонкие
пальцы обнимали вещь дружно, ласково и крепко.
Если гости, евшие и пившие буквально день и ночь, еще не вполне довольны угощением, не вполне напелись своих монотонных песен, наигрались на чебызгах, [Чебызга — дудка, которую башкирец
берет в рот, как кларнет, и, перебирая лады
пальцами, играет на ней двойными тонами, так что вы слышите в одно и то же время каких-то два разных инструмента.
— Видишь? — сердито молвил Дудка, указывая
пальцем на Евсея. — Вот — что это такое? Мальчишка, а… однако тоже говорит — нужна иная жизнь… Вот откуда
берут силу те!..
А те, которые взяток не
брали, как, например, чины судебного ведомства, были надменны, подавали два
пальца, отличались холодностью и узостью суждений, играли много в карты, много пили, женились на богатых и, несомненно, имели на среду вредное, развращающее влияние.
Но Сергей уже доставал папиросу. И все с любовью смотрели, как
пальцы Янсона
брали папиросу, как горела спичка и изо рта Янсона вышел синий дымок.
Когда она
брала в руки деньги, красивое лицо её становилось строгим, малиновые губы крепко сжимались, а в глазах являлось что-то масляное и едкое. Считая разноцветные, грязные бумажки, она трогала их пухлыми
пальцами так осторожно, точно боялась, что деньги разлетятся из-под рук её, как мухи.
Я в этом сомневаюсь, и хотя сам всегда притравливал ястребов голубями и некоторые мои ястреба точно
брали поименованных мною птиц, но, кажется, это происходило от врожденной злобности и от крепости в ногах и
пальцах, а не от первоначальной притравы, потому что не все, а только редкие бывали так жадны и сильны; притом другие охотники притравливают обыкновенно перепелками, а ястреба выходят отличные и даже иные
берут дичь и птицу покрупнее.
Вечером, когда довольно смеркнется, охотник осторожно влезает в клетку и бережно
берет, вдруг обеими руками, спящего ястреба, который спит, всегда поджав одну ногу со сжатыми в кулачок
пальцами, а голову завернув под крыло.
(Дверь за Бессеменовым затворяется, и конца речи не слышно. Комната пуста. С двух сторон в нее несется шум: звуки голосов из комнаты Бессеменовых, тихий говор, стоны и возня из комнаты Татьяны. Тетерев вносит ведро воды, ставит у двери и осторожно стучит в нее
пальцем. Степанида отворяет дверь,
берет ведро и тоже выходит в комнату, отирая пот с лица.)
И на этот раз, не дожидаясь согласия малыша, он
берет в руку последние суставы его
пальцев и, поочередно нажимая на них, заставляет импровизированную скрипку гримасничать и взвизгивать от боли.
Собственно, солидных нельзя было назвать угнетателями в тесном смысле этого слова, но все же в их обращении с новичками всегда слышалось наигранное, оскорбительное пренебрежение. Столкнувшись где-нибудь в коридоре или на лестнице с разбежавшимся новичком, солидный
брал его осторожно двумя
пальцами за рукав и говорил с брезгливой гримасой на лице...
За ужином, например, подавали икру, нарезанную в кусочки и сильно посоленную; но никто не мешал
брать ее
пальцами, и запить ее было чем, правда, дешевеньким, но всё же виноградным вином, а не другим каким-либо напитком.
Маменькин лакей, Дмитрий Сидоров, большой охотник до трубки, регулярно каждый день после обеда, когда мы бывали в диванной, ходил в мужнин кабинет
брать его табак из ящика; и надо было видеть, с каким веселым страхом Сергей Михайлыч на цыпочках подходил ко мне и, грозя
пальцем и подмигивая, показывал на Дмитрия Сидоровича, который никак не предполагал, что его видят.
Подняв плечи и широко расставив
пальцы, Коростелев
брал несколько аккордов и начинал петь тенором «Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не стонал», а Дымов еще раз вздыхал, подпирал голову кулаком и задумывался.
Петрович. Постой ты! Подай сюда! (
Берет бумагу). Что ты смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней
пальцем). Верно! Ничего, идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу).
— Молчи и сейчас же
бери своих одров и долой с моего двора. Я не могу терпеть в моем доме таких развратников. А тебя, мерзавка, завтра же в земский суд, завтра! — продолжала старуха, грозя девке
пальцем. — Помилуйте, — отнеслась она снова к Иосафу, — каждый год, как весна, так и в тягости, а к Успенкам уж и жать не может: «Я, барыня, тяжела, не молу». Отчего ж Палагея не делает того? Всегда раба верная, раба покорная, раба честная.
— Ну, хорошо, — смиренно согласился Израиль. — Я буду говорить о деле… У нас, по еврейскому закону, есть одно правило. Если мужчина наденет кольцо на
палец девушки и скажет: «
Беру тебя в жены именем бога праотцев наших — Авраама, Исаака и Иакова…»
Николай тяжело вздохнул, отирая ладонью пот со лба. Ему не нравилось, как эти люди едят: Будилов
брал лепёшки, словно брезгуя, концами тонких
пальцев; поднося кусок ко рту, вытягивал губы, как лошадь и морщил нос; потом, ощупав кусок губами, неохотно втягивал его в рот и медленно, словно по обязанности, жевал, соря крошками; всё это казалось парню неприятным ломаньем человека избалованного и заевшегося.
Самахан. Конечно, нужно. Вы не лошадь, чтобы вас зря лечить… (
Берет стул, садится против Бургмейера и первоначально смотрит на него некоторое время внимательно, а потом довольно грубо прикладывает большой
палец свой к одному из век Бургмейера, оттягивает его и как бы сам с собой рассуждает.) Существует малокровие и заметно несколько усиленное отделение желчи… (Затем, откинувшись на задок стула, Самахан начинает уже расспрашивать Бургмейера.) Сколько вам от роду лет?
Он
брал грушу, мял ее
пальцами и спрашивал нерешительно...
Молодой человек двумя розовыми
пальцами осторожно
берет Малахина за мех полушубка и, переминаясь с ноги на ногу, ласково и убедительно объясняет ему, что такие-то номера уже ушли, а такие-то пойдут, что он готов сделать для Малахина все от него зависящее.
Она и ему протягивает руку. Слон осторожно
берет и пожимает ее тоненькие пальчики своим подвижным сильным
пальцем и делает это гораздо нежнее, чем доктор Михаил Петрович. При этом слон качает головой, а его маленькие глаза совсем сузились, точно смеются.
— Не надо. Это… это… это… — и она указала
пальцем на свое платье, на свои кольца, запястья, на всё, что ее окружало, — это всё мое. Не подарок. Я не бе́ру.
Сказамши посланной, что к вечеру доставлю, пошел по всем своим прежним приятелям занимать; заверяю их, что будто бы на дело хорошее
беру и что завтра же по долгам должен получить две тысячи, но всеми этими словами тешил только сам себя; все мы, подрядчики, друг друга знаем по
пальцам.
Являлся он всегда ровно в восемь часов, ни минутой раньше или позже, и сейчас же
брал мелок сухими
пальцами, на одном из которых свободно ходил большой брильянтовый перстень.
— Он ошибся! — вскричал мальчик, указывая
пальцем на старого фокусника, — мой дядя ошибся. Это действительно девочка Тася, которая добровольно пришла к нам в труппу две недели тому назад. Она больна и ужасно было бы оставить ее в цирке…
Берите ее и отдайте матери! Дядя, сейчас же возвратите девочку её друзьям!
Катя пошла в свою каморку за кухнею, села к открытому окну. Теплый ветерок слабо шевелил ее волосы. В саду, как невинные невесты, цвели белым своим цветом абрикосы. Чтобы отвлечься от того, что было в душе, Катя стала
брать одну книгу за другою. Но, как с человеком, у которого нарывает
палец, все время случается так, что он ушибается о предметы как раз этим
пальцем, так было теперь и с Катей.
Володя вложил дуло револьвера в рот, нащупал что-то похожее на курок или собачку и надавил
пальцем… Потом нащупал еще какой-то выступ и еще раз надавил. Вынув дуло изо рта, он вытер его о полу шинели, оглядел замок; раньше он никогда в жизни не
брал в руки оружия…
— Сегодня кухарка шинковала капусту и обрезала себе
палец, — сказал он, рисуя домик и двигая бровями. — Она так крикнула, что мы все перепугались и побежали в кухню. Такая глупая! Наталья Семеновна велит ей мочить
палец в холодную воду, а она его сосет… И как она может грязный
палец брать в рот! Папа, ведь это неприлично!
Они
брали пачки, перевязанные веревочками, развязывали их, мусолили грязные
пальцы и принимались считать.
В кухне прочистилось; чад унесло; из кухаркиной комнаты, озираясь, вышел робко лавочный мальчик; у него на голове опрокинута опорожненная корзина. Она закрывает ему все лицо, и в этом для него, по-видимому, есть удобство. Кухарка его провожает и удерживает еще на минуту у порога; она молча грозит ему
пальцем, потом сыплет ему горсть сухого господского компота, и, наконец, приподнимает у него над головою корзинку,
берет руками за алые щеки и целует в губы. При этом оба целующиеся смеются.
Подгулявший старшина хочет что-то сказать, но не может. Он неопределенно шевелит
пальцами, пучит глаза и надувает свои красные опухшие щеки с такой силой, как будто
берет самую высокую ноту на большой трубе. Писарь, маленький, куцый человек с красным носиком и в жокейском картузе, придает своему лицу энергическое выражение и входит в толпу.
Княжич подносил к огню то цепь золотую с медвежьими головками или чешуйчатый золотой пояс, то жуковины (перстни) яхонтовые и изумрудные, то крестики, монисты, запястья, запонки драгоценные; любовался ими, надевал ожерелья себе на шею и спрашивал дьяка, идут ли они к нему;
брал зерна бурмицкие и лалы в горсть, пускал их, будто дождь, сквозь
пальцы, тешился их игрою, как настоящее дитя, — и вдруг, послышав голос в ближней комнате, бросил все кое-как в ларец.