Неточные совпадения
— В добрый час… Жена-то догадалась хоть уйти от него, а то пропал бы парень ни за грош… Тоже
кровь, Николай Иваныч… Да и то сказать: мудрено с этакой красотой на свете жить… Не
по себе дерево согнул он, Сергей-то… Около этой красоты больше греха, чем около денег. Наш
брат, старичье, на стены лезут, а молодые и подавно… Жаль парня. Что он теперь: ни холост, ни женат, ни вдовец…
Жизнь кузины шла не
по розам. Матери она лишилась ребенком. Отец был отчаянный игрок и, как все игроки
по крови, — десять раз был беден, десять раз был богат и кончил все-таки тем, что окончательно разорился. Les beaux restes [Остатки (фр.).] своего достояния он посвятил конскому заводу, на который обратил все свои помыслы и страсти. Сын его, уланский юнкер, единственный
брат кузины, очень добрый юноша, шел прямым путем к гибели: девятнадцати лет он уже был более страстный игрок, нежели отец.
Севастопольское войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, развиваясь и тревожно трепеща всей своей массой, колыхаясь у бухты
по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой тесноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых
братьев, — от места, всего облитого его
кровью — от места, 11 месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя.
Кто испытал раз эту власть, это безграничное господство над телом,
кровью и духом такого же, как сам, человека, так же созданного,
брата по закону Христову; кто испытал власть и полную возможность унизить самым высочайшим унижением другое существо, носящее на себе образ божий, тот уже поневоле как-то делается не властен в своих ощущениях.
На днях приезжает ко мне из Петербурга К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли к братьям-славянам, а
по дороге и «больного человека» задели. Решили, что надо пустить
кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
— А как же? — продолжал Кирша. — Разве мы не изменники? Наши
братья, такие же русские, как мы, льют
кровь свою, а мы здесь стоим поджавши руки…
По мне, уж честнее быть заодно с ляхами! А то что мы? ни то ни се — хуже баб! Те хоть бога молят за своих, а мы что? Эх, товарищи, видит бог, мы этого сраму век не переживем!
Прижав к сердцу обагренную
кровью русских,
кровью братьев ваших, руку мужа, вы пойдете вместе с ним
по пути, устланному трупами ваших соотечественников.
— Один, два, три… — считал Аристид Фомич, — итого нас тринадцать; нет учителя… ну, да еще кое-какие архаровцы подойдут. Будем считать двадцать персон.
По два с половиной огурца на
брата,
по фунту хлеба и мяса… недурно! Водки приходится
по бутылке… Есть кислая капуста, яблоки и три арбуза. Спрашивается, какого дьявола еще нужно вам, друзья мои, мерзавцы. Итак, приготовимся же пожирать Егорку Вавилова, ибо всё это —
кровь и плоть его!
— Конечно, — отвечал Иван Семенович и начал ходить взад и вперед
по комнате. — Ах ты, боже ты мой! Боже ты мой милостивый! — говорил он как бы сам с собой. — Немало я с этим молодцом повозился: и сердил-то он меня, и жаль-то мне его, потому что, как ни говорите, сын родного
брата: этого уж из сердца не вырвешь —
кровь говорит.
В барыне взыграла барская
кровь. Она забыла, что Семен
брат Степана, забыла свою благовоспитанность, всё на свете и ударила
по щеке Семена.
Пусть сторонние осуждают нас и дальше, но, когда понадобится, будем лгать и по-волчьи: выскакивать внезапно и хватать за горло; надо жить,
брат, надо жить, и виноваты ли мы, что в горячей
крови так много соблазна и вкуса!
— Нет, ага… Отроком ушел я оттуда и
по желанию
брата стал его помощником… Аллах видит, как тяжело мне было это… Ни одного пальца не обагрил Магома
кровью… Теперь же мне нельзя вернуться в Кабарду… я освобожден, другие в тюрьме… может быть их уже казнили… С каким же лицом вернусь я один на родину?.. Скажут — не уберег
брата…
Соломон. Еврей Соломон… на днях приехал из Белостока. Не стыдитесь меня, господа, не презирайте меня, завтра ж я буду христианином, и тогда, может быть, вы протянете мне руку, как
брату своему. Да, я возлюбленный ее от рождения,
по крови: я — ее отец!
Вот что спросит он, а не то, что пил ли из одного ковша с
братьями и сватьями, тешил ли их, гладил ли
по головке за то, что они с своими и чужими сосали
кровь русскую!
— Впрочем, — продолжал граф Владислав Станиславович, — к чему с моей стороны такое самоунижение. Я совсем не представляю из себя человека, дружбой с которым могла бы пренебрегать даже княжна Баратова, если бы даже
брат ее не умер так внезапно, оставив ее сиротою, оплакивающею его безвременную кончину.
По рождению,
по крови еще неизвестно, кто знатнее, князья Баратовы или графы Довудские.
«Наконец, только теперь могу сказать тебе, мой друг, — писал он, — что все в крае спокойно. Воля твоя исполнена. Обезоруженный нами жонд не был в состоянии ничего предпринять.
Кровь братьев не будет больше литься. Счастье наше обеспечено. Я остался здесь только на два дня
по экстренным хозяйственным делам. Через 48 мучительных часов разлуки я, счастливейший из смертных, обнимаю тебя. Но, желая тебя успокоить на свой счет, посылаю с этим письмом нарочного. Да будет над тобою благословение Божье.
Братья мои масоны клянутся
кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят
по одному рублю на сборы для бедных и интригуют Астрея против Ищущих Манны, и хлопочут о настоящем шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно.
— А вы разве не читали у Патриаршем завете, что
по продаже Иосифа не все его
братья проели деньги, а купили себе да женам сапоги из свинячьей кожи, щобы не есть цену
крови, а попирать ее.
Колоссальный материальный и умственный прогресс, которого они являются творцами, дает им право с открытым презрением смотреть на низших, а тех одиноких, верхних, зачислять в свои ряды и называть
братьями по духу и
крови.