Неточные совпадения
Его обслуживала горничная Настя, худенькая
девушка с
большими глазами;
глаза были серые, с золотой искрой в зрачках, а смотрели так, как будто Настя всегда прислушивалась к чему-то, что слышит только она. Еще более, чем Анфимьевна, она заботилась о том, чтобы напоить чаем и накормить защитников баррикады. Она окончательно превратила кухню в трактир.
Быстро темнело. В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли огни в двух окнах, из реки всплыло уродливо
большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися
глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег
девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
Она смотрела в зал, как смотрят в пустоту, вдаль, и ее лицо мечтающей
девушки, ее
большие, мягкие
глаза делали почти целомудренными неприличные одежды ее.
Утреннее солнце ярко освещало суетливую группу птиц и самую
девушку. Райский успел разглядеть
большие темно-серые
глаза, кругленькие здоровые щеки, белые тесные зубы, светло-русую, вдвое сложенную на голове косу и вполне развитую грудь, рельефно отливавшуюся в тонкой белой блузе.
Бледная
девушка нервно вскочила, оправляя выбившуюся из-за уха прядь волос, и испуганно уставилась своими
большими серыми
глазами на входившего.
Всё было красиво в этой
девушке: и
большие белые руки, и волнистые остриженные волосы, и крепкие нос и губы; но главную прелесть ее лица составляли карие, бараньи, добрые, правдивые
глаза.
Привалов поздоровался с
девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными
глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице с
большими темно-серыми
глазами для него было столько знакомого и вместе с тем столько нового.
— Что вы на меня так смотрите? — с улыбкой спрашивала
девушка, быстро поднимая на Привалова свои
большие темно-серые
глаза. — Я вас встречала, кажется, в клубе…
Через минуту в кош вошел Половодов. Он с минуту стоял в дверях, отыскивая
глазами сидевшую неподвижно
девушку, потом подошел к ней, молча поцеловал бледную руку и молча поставил перед ней на маленькую скамеечку
большое яйцо из голубого атласа на серебряных ножках.
Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила
большие голубые
глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как
девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
К сожалению, пьяная мать оказалась права. Несомненно, что Клавденька у всех на
глазах сгорала. Еще когда ей было не
больше четырнадцати лет, показались подозрительные припадки кашля, которые с каждым годом усиливались. Наследственность брала свое, и так как помощи ниоткуда ждать было нельзя, то
девушка неминуемо должна была погибнуть.
Это — несчастная и вечно больная
девушка, лет двадцати пяти, ростом аршин с четвертью, с кошачьими
глазами и выпятившимся клином животом. Однако ж ее заставляют работать наравне с
большими, только пяльцы устроили низенькие и дали низенькую скамеечку.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и
девушка начала быстро поправляться. Отец радовался, как ребенок, и со слезами на
глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными
глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной
больше дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Слушателями были: мальчик лет пятнадцати, с довольно веселым и неглупым лицом и с книгой в руках, молодая
девушка лет двадцати, вся в трауре и с грудным ребенком на руках, тринадцатилетняя девочка, тоже в трауре, очень смеявшаяся и ужасно разевавшая при этом рот, и, наконец, один чрезвычайно странный слушатель, лежавший на диване малый лет двадцати, довольно красивый, черноватый, с длинными, густыми волосами, с черными
большими глазами, с маленькими поползновениями на бакенбарды и бородку.
Вошла Феня, высокая и стройная
девушка, конфузившаяся теперь своего красного кумачного платка, повязанного по-бабьи. Она заметно похудела за эти дни и пугливо смотрела на брата и на зятя своими
большими серыми
глазами, опушенными такими длинными ресницами.
И теперь, изредка оборачиваясь назад, он по ее горящим прекрасным
глазам, по ярко и неровно рдевшему на щеках нездоровому румянцу, по искусанным запекшимся губам чувствовал, что в
девушке тяжело колышется и душит ее
большая, давно назревшая злоба.
— Я бы представила, — продолжала она, скрестив руки на груди и устремив
глаза в сторону, — целое общество молодых
девушек, ночью, в
большой лодке — на тихой реке. Луна светит, а они все в белом и в венках из белых цветов, и поют, знаете, что-нибудь вроде гимна.
— Я не про это, — с лица вам можно
больше дать. А посмотришь в
глаза ваши, послушаешь вас и даже удивляешься, — как будто вы
девушка. Жизнь ваша беспокойная и трудная, опасная, а сердце у вас — улыбается.
Дома они сели на диван, плотно прижавшись друг к другу, и мать, отдыхая в тишине, снова заговорила о поездке Саши к Павлу. Задумчиво приподняв густые брови,
девушка смотрела вдаль
большими мечтающими
глазами, по ее бледному лицу разлилось спокойное созерцание.
Но в это мгновенье лицо
девушки преобразилось. Ее брови приподнялись,
глаза стали еще
больше и засияли радостью…
— Да, она удивительная
девушка, — говорил он, стыдливо краснея, но тем с
большей смелостью глядя мне в
глаза, — она уж не молодая
девушка, даже скорей старая, и совсем нехороша собой, но ведь что за глупость, бессмыслица — любить красоту! — я этого не могу понять, так это глупо (он говорил это, как будто только что открыл самую новую, необыкновенную истину), а такой души, сердца и правил… я уверен, не найдешь подобной
девушки в нынешнем свете (не знаю, от кого перенял Дмитрий привычку говорить, что все хорошее редко в нынешнем свете, но он любил повторять это выражение, и оно как-то шло к нему).
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную
девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих
больших внимательных серых
глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
Она с трудом раскрыла
глаза.
Большое колесо, движимое водою, шумя, вертелось перед нею, и далеко летели вокруг него брызги. Отражая луну, они напомнили ей алмазы, которыми
девушки украшали ее в саду в тот день, когда приехал Серебряный.
Девушка была полненькая, в темном гладком платье; по ее овальному лицу медленно стекали слезы; мокрые голубые
глаза, не отрываясь, смотрели в лицо вотчима, на острые кости,
большой заострившийся нос и темный рот.
Девушка с некоторым удивлением посмотрела на Матвея и покраснела еще
больше. Ей казалось, что хотя, конечно, Джон еврей и сидит немного дерзко, но что говорить так в
глаза не следует…
Нужно сказать, что
девушка была хороша: голубые
глаза,
большие и ясные, кроткий взгляд, приветливая улыбка и нежное лицо, немного, правда, побледневшее от дороги и от неизвестности.
Глафире Львовне с первого взгляда понравился молодой человек; на это было много причин: во-первых, Дмитрий Яковлевич с своими
большими голубыми
глазами был интересен; во-вторых, Глафира Львовна, кроме мужа, лакеев, кучеров да старика доктора, редко видала мужчин, особенно молодых, интересных, — а она, как мы после узнаем, любила, по старой памяти, платонические мечтания; в-третьих, женщины в некоторых летах смотрят на юношу с тем непонятно влекущим чувством, с которым обыкновенно мужчины смотрят на
девушек.
Гордей Евстратыч тяжело перевел дух и еще раз обвел
глазами комнату Фени, точно отыскивая в ее обстановке необходимое подкрепление.
Девушка больше не боялась этого гордого старика, который так просто и душевно рассказывал ей все, что лежало у него на душе. Ее молодому самолюбию льстило особенно то, что этакий человек, настоящий
большой человек, точно советуется с ней, как с бабушкой Татьяной.
Кирша поехал далее, а крестьянская
девушка, стоя на одном месте, провожала его
глазами до тех пор, пока не потеряла совсем из виду. Не доехав шагов пятидесяти до пчельника, запорожец слез с лошади и, привязав ее к дереву, пробрался между кустов до самых ворот загородки. Двери избушки были растворены, а собака спала крепким сном подле своей конуры. Кирша вошел так тихо, что Кудимыч, занятый счетом яиц, которые в
большом решете стояли перед ним на столе, не приподнял даже головы.
Колебались в отблесках огней стены домов, изо всех окон смотрели головы детей, женщин,
девушек — яркие пятна праздничных одежд расцвели, как огромные цветы, а мадонна, облитая серебром, как будто горела и таяла, стоя между Иоанном и Христом, — у нее
большое розовое и белое лицо, с огромными
глазами, мелко завитые, золотые волосы на голове, точно корона, двумя пышными потоками они падают на плечи ее.
Большие чёрные
глаза этой
девушки смотрели строго и серьёзно, и все черты лица, сливаясь вместе, придавали её высокой фигуре что-то прямое и непреклонное.
Mademoiselle Alexandrine тотчас же, очень ловко и с
большим достоинством, удостоила Долинского легкого поклона, и так произнесла свое bonsoir, monsieur, [Добрый вечер, сударь (франц.).] что Долинский не вообразил себя в Париже только потому, что
глаза его в эту минуту остановились на невозможных архитектурных украшениях трех других
девушек, очевидно стремившихся, во что бы то ни стало, не только догнать, но и далеко превзойти и хохол, и чертообразность сетки, всегда столь ненавистной русской швее «француженки».
На скамейке сидит
девушка в розовом платье, рядом молодой брюнет…
Глаза у него
большие, черные, как ночь, томные… Только как-то странно напущены верхние веки, отчего
глаза кажутся будто двухэтажными… В них играет луч света, освещающий толстые, пухлые ярко-красные губы, с черными, как стрелки, закрученными блестящими усиками.
В
больших черных
глазах девушки явно отразился испуг.
В десяти шагах от меня, из лесу вышла высокая молодая
девушка с высоко подтыканным ситцевым сарафаном; кумачный платок сбился на затылок и открывал замечательно красивую голову с шелковыми русыми волосами и карими
большими глазами. От ходьбы по лесу лицо разгорелось, губы были полуоткрыты; на белой полной шее блестели стеклянные бусы.
Девушка заметила меня, остановилась и с вызывающей улыбкой смотрела прямо в
глаза, прикрывая передником берестяную коробку с свежей малиной.
Приезжала из города Мария Деренкова, но я уже не нашел в ее взгляде того, что смущало меня,
глаза ее показались мне
глазами девушки, которая счастлива сознанием своей миловидности и рада, что за нею ухаживает
большой бородатый человек.
Действительно, в дверях показалась высокая бледная
девушка, с черными волосами и
большими серыми
глазами; она была одета в розовое ситцевое платье, а не в сарафан, как Фатевна и Феша. Поставив на стол железный поднос, на котором стоял графин с водкой и какая-то закуска,
девушка, опустив
глаза, неслышными шагами, как тень, вышла из комнаты; Мухоедов послал ей воздушный поцелуй, но
девушка не обратила никакого внимания на эту любезность и только хлопнула дверью.
Глаша — так звали эту юнейшую отрасль Фатевны — скрылась и через минуту внесла в комнату ожесточенно кипевший самовар; это была высокая стройная
девушка с смелым красивым лицом, бойкими движениями и вызывающим взглядом
больших серых
глаз. Она с намерением долго возилась с двумя стаканами, мыла и терла их, взглядывая на меня исподлобья; выходя из комнаты, она остановилась на полдороге и, опустив
глаза, спросила...
Силою любви своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что
девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё
больше унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей
глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же месте стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
Она подняла
глаза: совсем близко, четверть часа назад посторонний и подозрительный, стоял дикий, загорелый, безусый юноша. Счастливое недоумение искрилось в его темных
глазах, заботливо устремленных на
девушку. Теперь он любил Пэда
больше, чем когда бы то ни было; умерший казался ему чем-то вроде благодетельного колдуна.
Это была
девушка небольшого роста, стройная, почти худая, с бледным лицом, густыми черными волосами и
большими карими, всегда полузакрытыми
глазами.
Вероятно, от скуки он однажды обратил внимание на дядину горничную Харитину, высокую, сильную
девушку, тихую и серьезную, с
большими синими, постоянно немного грустными
глазами. Как-то вечером, встретившись с Харитиной в сенях, Авилов обнял ее.
Девушка молча отбросила его руки от своей груди и так же молча ушла. Офицер смутился и, озираясь, на цыпочках, с красным лицом и бьющимся сердцем прошел в свою комнату.
Ниночка, семнадцатилетняя
девушка, бледненькая и худенькая, стояла у своего места и смущенно перебирала по столу пальцами, устремив на брата
большие испуганные
глаза. Она догадалась, что это Николай, которого она помнила
больше, чем сам отец, и теперь не знала, что делать. И когда Николай, вместо поцелуя, пожал ей руку, она ответила крепким пожатием и чуть, по-институтски, не присела.
Княжна Маруся,
девушка лет двадцати, хорошенькая, как героиня английского романа, с чудными кудрями льняного цвета, с
большими умными
глазами цвета южного неба, умоляла брата Егорушку с неменьшей энергией.
И щекотливой этой темы Толстой
больше не касается. Николай объясняется с огорченною, ревнующею кошечкою-Сонею, целует ее. Все так чисто, так светло, трогательно и «благообразно». Но мы знаем теперь: вечером заботливая мать приведет в спальню сына крепостную
девушку с испуганными, неподвижными
глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться ласкам барчука. «Мальчику нельзя без этого». И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир, в котором живет молодежь Ростовых.
Отец его некогда истратил чудовищные деньги на ухаживание за его матерью и еще
большие — на выкуп ее из табора; но, прожив с нею один год с
глазу на
глаз в деревне, наскучил ее однообразными ласками и вывел ее в особый хуторок, а сам женился на
девушке соответственного положения.
Теперь тонкие, смоченные слезами пальцы не закрывают
больше её лица. Бледное, с горящими, как синие звезды,
глазами, оно сейчас полно невыразимого отчаяния и тоски. Кругом них толпа сгущается; все ближайшие к ним соседи принимают живейшее участие в этом искреннем порыве горя молодой
девушки.
И вот, заглушая неожиданно сразу все эти всхлипывания, весь этот плач, низким грудным голосом заговорила
девушка с синими
глазами и смуглым, нерусским южным лицом. Когда поднялась со своей постели Милица Петрович; как успела она незаметно приблизиться к самой
большой группе воспитанниц, собравшихся y кровати Нали Стремляновой, решительно никто не успел заметить.
Ужин был уже кончен, когда обе
девушки появились в столовой. Шла вечерняя молитва. M-lle Кузьмичева метнула строгим взором из-под очков в сторону вошедших, но, встретив спокойный и невинный взгляд
больших синих
глаз Милицы, как-то успокоилась сразу.
— A я замечталась опять, Нюша, прости, милая! — Сине-бархатные
глаза Милицы теплятся лаской в надвигающихся сумерках июльского вечера; такая же ласковая улыбка, обнажающая крупные, белые, как мыльная пена, зубы
девушки, играет сейчас на смуглом, красивом лице, озаренном ею, словно лучом солнца. Так мила и привлекательна сейчас эта серьезная, всегда немного грустная Милица, что Нюша, надувшаяся было на подругу, отнюдь не может
больше сердиться на нее и с легким криком бросается на грудь Милицы.