Неточные совпадения
Тонкая, смуглолицая Лидия, в сером костюме, в шапке
черных, курчавых волос, рядом с Мариной казалась не русской
больше, чем всегда. В парке щебетали
птицы, ворковал витютень, звучал вдали чей-то мягкий басок, а Лидия говорила жестяные слова...
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам врывался по временам в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а не то так затрепещет крыльями над головами нашими
большая, как
птица,
черная или красная бабочка и вдруг упадет в сторону, в кусты.
Больше всего здесь было пернатых. Орлы сидели около воды и лениво, не торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от медвежьей трапезы. Особенно же много было ворон. Своим
черным оперением они резко выделялись на светлой каменистой отмели. Вороны передвигались прыжками и особое предпочтение оказывали той рыбе, которая стала уже разлагаться. По кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми
птицами и пронзительно кричали.
За эти дни я заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть —
птицу, смелую ночью и трусливую днем; в яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует; уссурийского белоспинного дятла — самого крупного из семейства Picidae,
птица эта держится в старых смешанных лесах, где есть много рухляка и сухостоев; клинохвостого сорокопута — жадного и задорного хищника, нападающего даже на таких
птиц, которые
больше его размерами; зеленого конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок — красивых, желтобрюхих птичек с
черными шапочками на головках.
— Вот в том-то, понимаешь, и штука, — ответил капитан просто: — темно, хоть глаз выколи, а он видит, что лохматый и
черный… А зажег спичку, — нигде никого… все тихо. Раз насыпал на полу золы… Наутро остались следы, как от
большой птицы… А вот недавно…
Скворцу, отнятому ею у кота, она обрезала сломанное крыло, а на место откушенной ноги ловко пристроила деревяшку и, вылечив
птицу, учила ее говорить. Стоит, бывало, целый час перед клеткой на косяке окна —
большой такой, добрый зверь — и густым голосом твердит переимчивой,
черной, как уголь,
птице...
4-я и 5-я породы —
черные дрозды, величиною будут немного поменьше
большого рябинника; они различаются между собою тем, что у одной породы перья темнее, почти
черные, около глаз находятся желтые ободочки, и нос желто-розового цвета, а у другой породы перья темно-кофейного, чистого цвета, нос беловатый к концу, и никаких ободочков около глаз нет; эта порода, кажется, несколько помельче первой [Тот же почтенный профессор, о котором я говорил на стр. 31, сделал мне следующие замечания: 1] что описанные мною
черные дрозды, как две породы, есть не что иное, как самец и самка одной породы, и 2) что
птица, описанная мною под именем водяного дрозда, не принадлежит к роду дроздов и называется водяная оляпка.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты,
большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется, в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности
черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных
птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как буря, упадет на бедного зайца внезапно из облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Красноустик вдвое или почти втрое
больше обыкновенной ласточки; цвет его перьев темно-кофейный, издали кажется даже
черным, брюшко несколько светлее, носик желтоватый, шея коротенькая, головка довольно велика и кругла, ножки тонкие, небольшие, какого-то неопределенного дикого цвета, очевидно не назначенные для многого беганья, хвостик белый, а концы хвостовых перьев черноватые; крылья длинные, очень острые к концам, которые, когда птичка сидит, накладываются один на другой, как у всех
птиц, имеющих длинные крылья, например: у сокола, копчика и даже у обыкновенной ласточки.
Смущенный Кирилл, сбиваясь в словах, объяснял, как они должны были проезжать через Талый, и скрыл про ночевку на Бастрыке. Енафа не слушала его, а сама так и впилась своими
большими черными глазами в новую трудницу. Она, конечно, сразу поняла, какую жар-птицу послала ей Таисья.
Сперва никто не понимал, что это, — не понимал даже и я, кому (к несчастью) было открыто
больше, чем всем другим. Это было похоже на огромный рой
черных аэро: где-то в невероятной высоте — еле заметные быстрые точки. Все ближе; сверху хриплые, гортанные капли — наконец, над головами у нас
птицы. Острыми,
черными, пронзительными, падающими треугольниками заполнили небо, бурей сбивало их вниз, они садились на купола, на крыши, на столбы, на балконы.
Было уже поздно, когда Михеич увидел в стороне избушку,
черную и закоптевшую, похожую
больше на полуистлевший гриб, чем на человеческое жилище. Солнце уже зашло. Полосы тумана стлались над высокою травой на небольшой расчищенной поляне. Было свежо и сыро.
Птицы перестали щебетать, лишь иные время от времени зачинали сонную песнь и, не окончив ее, засыпали на ветвях. Мало-помалу и они замолкли, и среди общей тишины слышно было лишь слабое журчанье невидимого ручья да изредка жужжание вечерних жуков.
Светло вспыхнул костёр, обняв повешенный над ним
чёрный котелок, на песке затрепетали тени, точно забились в безмолвных судорогах
большие, насмерть раненные
птицы.
На земле была тихая ночь; в бальзамическом воздухе носилось какое-то животворное влияние и круглые звезды мириадами смотрели с темно-синего неба. С надбережного дерева неслышно снялись две какие-то
большие птицы, исчезли на мгновение в
черной тени скалы и рядом потянули над тихо колеблющимся заливцем, а в открытое окно из ярко освещенной виллы бояр Онучиных неслись стройные звуки согласного дуэта.
Короткая летняя ночь быстро таяла,
чёрный сумрак лесной редел, становясь сизоватым. Впереди что-то звучно щёлкнуло, точно надломилась упругая ветвь, по лапам сосны, чуть покачнув их, переметнулась через дорогу белка, взмахнув пушистым хвостом, и тотчас же над вершинами деревьев, тяжело шумя крыльями, пролетела
большая птица — должно быть, пугач или сова.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями
птица.
Ей на шее ноги
Маячить
больше невмочь.
Черный человек,
Черный,
черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Тотчас же на повороте показалось
большое черное тело, которое с шумом понеслось по направлению ко мне и с быстротою
птицы пролетело возле меня, по рельсам.
Быть может, мне показалось, быть может, в его взгляде была только смерть, — но нет, я не ошибаюсь: в этих
черных, бездонных зрачках, обведенных узеньким оранжевым кружком, как у
птиц, было
больше, чем смерть,
больше, чем ужас смерти.
Надо идти в Дамаск! Но тут вспомянул Ермий, что он наг, ибо рубище его, в котором он пришел тридцать лет тому назад, все истлело и спало с его костей. Кожа его изгорела и
почернела, глаза одичали, волосы подлезли и выцвели, а когти отрасли, как у хищной
птицы… Как в таком виде показаться в
большом и роскошном городе?
На стенах им найдены были какие-то странные, на непонятном ему языке, надписи, изображения замысловатых фигур, зверей,
птиц, а в темном углу кладовой он нашел несколько
больших железных колец и костылей и даже гроб, окрашенный
черной краской, по которому белой краской были выведены те: же непонятные надписи.