Неточные совпадения
Выдумывать было не легко, но он понимал, что именно за это все в доме, исключая Настоящего Старика, любят его
больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда шли кататься в лодках и Клим с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку с
мамой, сказал ей...
— Павля все знает, даже
больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с
мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки.
Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что папа знаком с другими дамами и с твоей
мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
«
Мама хочет переменить мужа, только ей еще стыдно», — догадался он, глядя, как на красных углях вспыхивают и гаснут голубые, прозрачные огоньки. Он слышал, что жены мужей и мужья жен меняют довольно часто, Варавка издавна нравился ему
больше, чем отец, но было неловко и грустно узнать, что
мама, такая серьезная, важная
мама, которую все уважали и боялись, говорит неправду и так неумело говорит. Ощутив потребность утешить себя, он повторил...
— Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и папа и
мама говорят. Мне нужно уйти в монахини… Не хочу
больше сидеть здесь.
— Не беспокойтесь,
мама, я грубить Андрею Петровичу
больше не стану, — отрезал я разом…
Но
маму я всегда любил, и тогда любил, и вовсе не ненавидел, а было то, что всегда бывает: кого
больше любишь, того первого и оскорбляешь.
Поражало меня тоже, что он
больше любил сам приходить ко мне, так что я наконец ужасно редко стал ходить к
маме, в неделю раз, не
больше, особенно в самое последнее время, когда я уж совсем завертелся.
— Ох, ты очень смешной, ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь, я, может быть, за то тебя всего
больше и любила в этот месяц, что ты вот этакий чудак. Но ты во многом и дурной чудак, — это чтоб ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над тобой смеялся?
Мама смеялась,
мама со мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это время, что мы сидим и тебя трепещем.
— Вот
мама посылает тебе твои шестьдесят рублей и опять просит извинить ее за то, что сказала про них Андрею Петровичу, да еще двадцать рублей. Ты дал вчера за содержание свое пятьдесят;
мама говорит, что
больше тридцати с тебя никак нельзя взять, потому что пятидесяти на тебя не вышло, и двадцать рублей посылает сдачи.
Всего
больше я мучил
маму и на нее раздражался.
— Я так и думала, что все так и будет, когда шла сюда, и тебе непременно понадобится, чтоб я непременно сама повинилась. Изволь, винюсь. Я только из гордости сейчас молчала, не говорила, а вас и
маму мне гораздо
больше, чем себя самое, жаль… — Она не договорила и вдруг горячо заплакала.
— Лиза, я сам знаю, но… Я знаю, что это — жалкое малодушие, но… это — только пустяки и
больше ничего! Видишь, я задолжал, как дурак, и хочу выиграть, только чтоб отдать. Выиграть можно, потому что я играл без расчета, на ура, как дурак, а теперь за каждый рубль дрожать буду… Не я буду, если не выиграю! Я не пристрастился; это не главное, это только мимолетное, уверяю тебя! Я слишком силен, чтоб не прекратить, когда хочу. Отдам деньги, и тогда ваш нераздельно, и
маме скажи, что не выйду от вас…
— Заезжайте к
мама. Она очень хочет вас видеть, — сказала она и, чувствуя, что она лжет, и он понимает это, покраснела еще
больше.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна такая
большая квартира и вся прислуга. Если же вы хотите помочь мне, то будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест, как это делалось при
мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
— Очень редко… Ведь
мама никогда не ездит туда, и нам приходится всегда тащить с собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, —
мама дня три дуется и все вздыхает. Зимой у нас бывает бал… Только это совсем не то, что у Ляховских. Я в прошлом году в первый раз была у них на балу, — весело, прелесть! А у нас
больше купцы бывают и только пьют…
— И хорошо сделали, потому что, вероятно, узнали бы не
больше того, что уже слышали от
мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел, да и сам папа теперь едва ли знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
— Мне
мама не позволяет ездить к ним; у Ляховских всегда собирается
большое общество; много мужчин… Да вон и
мама.
—
Мама, ради Бога, принесите корпию; корпию и этой едкой мутной воды для порезов, ну как ее зовут! У нас есть, есть, есть…
Мама, вы сами знаете, где стклянка, в спальне вашей в шкапике направо, там
большая стклянка и корпия…
В доме тревога
большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся
мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
— Скоро увидишь ты деда! —
Саше отец говорит…
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
«Что же он долго не едет?..»
— Друг мой! Далек ему путь! —
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.
А когда вырасту
большая, поеду к
маме…
— Papa, — отвечала Верочка, — je sais que vous etes l'auteur de mes jours, mais c'est surtout ma mere que je cherie. [Папа, я знаю, что вы виновник моих дней, но я
больше всего люблю
маму (франц.)]
С особенным жаром настаивал он на том, что
мама его непременно хочет сделать из него купца — а он знает, знает наверное, что рожден художником, музыкантом, певцом; что театр — его настоящее призвание; что даже Панталеоне его поощряет, но что г-н Клюбер поддерживает
маму, на которую имеет
большое влияние; что самая мысль сделать из него торгаша принадлежит собственно г-ну Клюберу, по понятиям которого ничего в мире не может сравниться с званием купца!
Это марает мою честь!»
Мама с ним соглашалась — представь! — но тут я ему вдруг объявила, что он напрасно беспокоится о своей чести и о своей персоне, напрасно оскорбляется толками о своей невесте — потому что я
больше ему не невеста, и никогда его женой не буду!
Десять рублей — это была огромная, сказочная сумма. Таких
больших денег Александров никогда еще не держал в своих руках, и он с ними распорядился чрезвычайно быстро: за шесть рублей он купил
маме шевровые ботинки, о которых она, отказывавшая себе во всем, частенько мечтала как о невозможном чуде. Он взял для нее самый маленький дамский размер, и то потом старушке пришлось самой сходить в магазин переменить купленные ботинки на недомерок. Ноги ее были чрезвычайно малы.
Они все, то есть Лиза,
мама и Маврикий Николаевич, сидели в
большой зале и спорили.
— Как почему? Потому что, — отвечал Максинька, — поутру, когда корова еще не доена, вымя у нее огромное, а как подоят в полдень, так маленькое, а к вечеру она нажрется, и у нее опять эти мамы-то сделаются
большие.
— И какой умный был! Помню я такой случай. Лежит он в кори — лет не
больше семи ему было, — только подходит к нему покойница Саша, а он ей и говорит:
мама!
мама! ведь правда, что крылышки только у ангелов бывают? Ну, та и говорит: да, только у ангелов. Отчего же, говорит, у папы, как он сюда сейчас входил, крылышки были?
Та вбежала. Елена почти бросила ей на руки ребенка; тот еще
больше заплакал и стал тянуться к матери, крича: «
Мама,
мама!».
Треплев. Нет,
мама. То была минута безумного отчаяния, когда я не мог владеть собою.
Больше это не повторится. (Целует ей руку.) У тебя золотые руки. Помню, очень давно, когда ты еще служила на казенной сцене — я тогда был маленьким, — у нас во дворе была драка, сильно побили жилицу-прачку. Помнишь? Ее подняли без чувств… ты все ходила к ней, носила лекарства, мыла в корыте ее детей. Неужели не помнишь?
Так как отец
большею частию спал на кушетке в своем рабочем кабинете, или был в разъездах по имениям, то я знал, что
мама не только одна в спальне на своей широкой постели, но что за высокими головашками последней под образами постоянно горит ночник. Когда мною окончательно овладевал восторг побежденных трудностей, я вскакивал с постели и босиком бежал к матери, тихонько отворяя дверь в спальню.
Он, конечно, не знал подробностей домашней обстановки. Не знал он, что
мама его была ни
больше ни меньше, как крайне взбалмошная, хотя и добрая чухонка, переходившая из дома в дом в качестве кухарки и отовсюду гонимая, отчасти за излишнюю слабость сердца и постоянные романтические приключения, отчасти за неряшливое обращение с посудой, бившейся у нее в руках как бы по собственному капризу.
Кроме лакеев, истопников и сенных девушек и самоварниц, за Марфою Андревной в петербургскую квартиру молодого Плодомасова вбирались два крошечных человечка: оба в кашемировых бухарских бешметах, — не разобрать, не то мужчины это, не то женщины. Это были карлики Николай Афанасьич и Марья Афанасьевна, приобретенные Марфой Андревной для забавы новорожденного внука, которого сзади всего несла
большая толстая
мама.
Петр. А рада — так
больше делай да меньше разговаривай… (Степанида фыркает и уходит.)
Мама! Я вас не однажды просил поменьше разговаривать с ней… Ведь это же нехорошо, — поймите вы, наконец! — вступать в интимные беседы с кухаркой… и выспрашивать у нее… разные разности! Нехорошо!
«А что будет, если
мама не даст двух рублей? Тогда уже, наверное, одними маслянками не отделаешься, — размышлял Буланин. — Да, наконец, как я решусь сказать ей о своей покупке? Конечно, она огорчится. Она и без того часто говорит, что средства у нас уменьшаются, что имение ничего не приносит, что одной пенсии не хватает на такую
большую семью, что надо беречь каждую копейку и так далее. Нет, уж лучше послушаться совета Сельского и отвязаться от этого проклятого фонаря».
Впрочем, мы зато имели в виду изготовить на туалет
мамы два
большие букета из лучших ландышей, а из остальных сделать душистый перегон, который во все предстоящее лето будет давать превосходное умыванье от загара.
— Боже мой, Митя и Коля! — сказала протяжно и радостно Ольга Михайловна, идя к ним навстречу. — Какие
большие стали! Даже не узнаешь вас! А где же ваша
мама?
Пётр. Мне тоже кажется, что мучительно… Я,
мама,
больше не пойду в гимназию…
Елена. Но,
мама, в нем нет этого «чего-то», что нравится женщинам, что их покоряет. Такой недостаток уничтожает все в мужчине. Мне иногда очень жаль его, особенно когда я вижу его отчаяние; но чтоб оказать ему ничтожную ласку, мне надо сделать над собой
большое насилие.
Елена. У меня семьдесят пять тысяч… то есть, нет, меньше:
мама, по своей доброте, раздала взаймы
больше половины своим знакомым, с которых никогда не получишь.
У хорошего мальчика Пети была очень хорошая
мама, которая постоянно его учила и образовывала. И жили они в
большом доме, а во дворе гуляли гуси и куры: куры несли им яички, а гусей они кушали. И, кроме того, жил еще во дворе маленький теленочек, которого все любили и в шутку звали Васенькой, и этот теленочек рос для того, чтобы сделать из него для хорошего мальчика Пети котлетки.
Мама глядит на доктора
большими, усталыми, заплаканными глазами.
Мальчишка едва папу с
мамой выговаривает, давай гувернантку; ну, а это еще нынче легко: есть и няньки, и гувернантки недорогие; а в то время трудно было и найти; а уж коли нашел, так давай
большую цену.
Наливные яблоки на тенистых деревьях нашего сада, Милка, изнывающая от летнего зноя у своей будки… а на крылечке за
большими корзинами черной смородины, предназначенной для варенья, — моя милая, кроткая
мама.
Небольшая, но красивая и богатая институтская церковь сияла золоченым иконостасом,
большими образами в золотых ризах, украшенных каменьями, с пеленами, вышитыми воспитанницами. Оба клироса пока еще пустовали. Певчие воспитанницы приходили последними. Я рассматривала и сравнивала эту богатую по убранству церковь с нашим бедным, незатейливым деревенским храмом, куда каждый праздник мы ездили с
мамой… Воспоминания разом нахлынули на меня…
Мамина пасхальная посылка опоздала на этот раз, и я получила ее только в великую субботу. Поверх куличей, мазурок, пляцок и баб аршинного роста, на которые так искусна была наша проворная Катря, я с радостью заметила букетик полузавядших в дороге ландышей — первых цветов милой стороны. Я позабыла куличи, пасхи и окорок чудесной домашней свинины, заботливо упакованные
мамой в
большую корзину, и целовала эти чудные цветочки — вестники южной весны… Еле дождалась я звонка, чтобы бежать к Нине…
— Ах, есть! — мяло краснея, воскликнула Тася, — y меня есть
большое, сильное желание! Я хочу видеть
маму, и это желание скоро исполнится, даст Бог!
Но Тася ошибалась;
мама более, чем когда-либо, любила свою девочку,
больше, чем когда-либо, интересовалась ею. Тася и не подозревала, что еженедельно в «Райское» к
маме ездил или сам господин Орлик, или же сестра его с отчетом о её поведении и успехах.
— О, мне ничего не надо, — поторопилась сказать она. — Ваша
мама так много сделала для меня, отняв у старого фокусника и выходив во время болезни… Мне ничего не надо
больше, я и так благодарна ей от всей души.
Ночью я не могла спать. Что-то
большое и тяжелое давило мне грудь. Мне казалось, что какая-то громадная птица с лицом новой
мамы летает по комнате, стараясь меня задеть своими крыльями.
— А то, что это
большое счастье иметь такую
маму, которая меня могла выучить хорошим манерам, — продолжал Юлико, — а то я бы бегал по горам таким же грязным маленьким чеченцем и имел бы такие же черные, осетинские руки, как и у моей кузины.