Неточные совпадения
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину:
большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон,
вороны как мухи и горизонт без конца…
Но из угрюмых уст слышны были на сей раз одни однообразно неприятные восклицания: «Ну же, ну,
ворона! зевай! зевай!» — и
больше ничего.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще
большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем
ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
У ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и смотрел в небо, как бы нюхая воздух.
Ворон и галок в небе сегодня значительно
больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
Как бы в подтверждение его слов
ворона снялась с дерева и улетела. Доводы эти Фокину показались убедительными; он положил ружье на место и уже
больше не ругал
ворон, хотя они подлетали к нему еще ближе, чем в первый раз.
Высоко надо мной, тяжело и резко рассекая воздух крылами, пролетел осторожный
ворон, повернул голову, посмотрел на меня сбоку, взмыл и, отрывисто каркая, скрылся за лесом;
большое стадо голубей резво пронеслось с гумна и, внезапно закружившись столбом, хлопотливо расселось по полю — признак осени!
В промежутке между реками Динзахе и Картуном Иман принимает в себя много
больших и малых притоков, которые имеют следующие названия: с правой стороны — Яумуга (25 км), Логозуйза [Лао-гуа-цзуй-цзы —
вороний клюв.] (20 км) и Вамбалаза, то есть Черепашья скала (25 км).
Больше всего здесь было пернатых. Орлы сидели около воды и лениво, не торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от медвежьей трапезы. Особенно же много было
ворон. Своим черным оперением они резко выделялись на светлой каменистой отмели.
Вороны передвигались прыжками и особое предпочтение оказывали той рыбе, которая стала уже разлагаться. По кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми птицами и пронзительно кричали.
Калитка отворяется, и во двор въезжает верхом на
вороной высокой лошади молодой человек в черкеске, папахе и с серебряным
большим кинжалом на поясе. Великолепная
вороная лошадь-степняк, покачиваясь на тонких сухих ногах, грациозно подходит на середину двора и останавливается. Молодой человек с опухшим красным лицом и мутными глазами сонно смотрит на старика в халате.
Утка иногда кладет яйца и выводит детей, что, впрочем,
большая редкость, в дупле дерева и в старом
вороньем или сорочьем гнезде.
Зайца увидишь по
большей части издали, можешь подойти к нему близко, потому что лежит он в мокрое время крепко, по инстинкту зная, что на голой и черной земле ему, побелевшему бедняку, негде спрятаться от глаз врагов своих, что даже сороки и
вороны нападут на него со всех сторон с таким криком и остервенением, что он в страхе не будет знать, куда деваться…
Я весь отдался влиянию окружающей меня обстановки и шел по лесу наугад. Один раз я чуть было не наступил на ядовитую змею. Она проползла около самых моих ног и проворно спряталась под
большим пнем. Немного дальше я увидел на осокоре черную
ворону. Она чистила нос о ветку и часто каркала, поглядывая вниз на землю. Испуганная моим приближением,
ворона полетела в глубь леса, и следом за ней с земли поднялись еще две
вороны.
— Да вот их, все разбежались. Как
вороны, почуяли, что корму нет
больше, и разбежались все. Теперь, докладываю вам, который только наскочит, цапнет что ему надо и мчит.
Вдруг
большая немецкая фура в две
вороные лошади догнала меня.
По лесу летает и поет
больше птица
ворона, издавна живущая в разладе с законами гармонии, а над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело жить в этой болотине.
За опричниками ехал сам царь Иван Васильевич, верхом, в
большом наряде, с колчаном у седла, с золоченым луком за спиною. Венец его шишака был украшен деисусом, то есть изображением на финифти спасителя, а по сторонам богородицы, Иоанна Предтечи и разных святых. Чепрак под ним блистал дорогими каменьями, а на шее у
вороного коня вместо науза болталась собачья голова.
— Видал, как я сочинять могу? Вот чего наговорил — чего и не думал никогда! Вы, ребята, не давайте мне веры, это я
больше от бессонницы, чем всурьез. Лежишь-лежишь, да и придумаешь чего-нибудь для забавы: «Во время оно жила-была
ворона, летала с поля до горы, от межи до межи, дожила до своей поры, господь ее накажи: издохла
ворона и засохла!» Какой тут смысел? Нету никакого смысла… Нуте-ка — поспим: скоро вставать пора…
Город опустел, притих, мокрый, озябший, распухший от дождя; галки,
вороны, воробьи — всё живое попряталось; звуки отсырели, растаяли, слышен был только жалобный плач дождя, и ночами казалось, что кто-то —
большой, утомлённый, невидимый — безнадёжно молит о помощи...
Сила Андроныч, прочитав приличное наставление своему любимцу на тему, что «блажен иже и скоты милует», для
большей убедительности своих слов принялся опытной рукой полировать
Ворона.
Лавина саней сверху продолжала спускаться. Показался
большой возок на четверке
вороных лошадей цугом с форейтором в монашеской скуфейке вместо шапки.
Темная ночь эта застала Долинского далеко от дома, но в совершенной физической безопасности. Он очень далеко забрел скалистым берегом моря и, стоя над обрывом, как береговой
ворон, остро смотрел в черную даль и добивался у рокочущего моря ответа: неужто же я сам хотел этого? Неужто уж ни клятв, ни обещаний ненарушимых
больше нет?
Зато если ошибались в сигналах — беда. Нос его багровел
больше прежнего, ноздри раздувались, и половина взвода назначалась не в очередь на работу или «удила рыбу». Так называлось двухчасовое стоянье «на прицелке» с мешком песку на штыке.
Воронов ни разу не был наказан ни за сигналы, ни за словесность, ни за фронтовое ученье. В гимнастике и ружейных приемах он был первым в роте, а в фехтовании на штыках побивал иногда «в вольном бою» самого Ермилова, учебного унтер-офицера, великого мастера своего дела.
Кочкарев (Подколесину).Ты помни, только кураж, и
больше ничего. (Оглядывается и раскланивается с некоторым изумлением; про себя.)Фу-ты, какая куча народу! Что это значит? Уж не женихи ли? (Толкает Феклу и говорит ей тихо.)С которых сторон понабрала
ворон, а?
Зажила опять Канарейка в
вороньем гнезде и
больше не жаловалась ни на холод, ни на голод. Раз
Ворона улетела на добычу, заночевала в поле, а вернулась домой, — лежит Канарейка в гнезде ножками вверх. Сделала
Ворона голову набок, посмотрела и сказала...
— Эй вы,
вороны, сдавайтесь батюшке Петру Федорычу! А то силой возьмем: хуже будет. Игумен бежал, а вам нечего
больше ждать… На чужом месте сидите!
Привязанный к коновязи, он ржал, плясал задними ногами и, изгибая набок шею, косил назад, на
вороную кобылу, черным
большим выкатившимся глазом с красными жилками на белке.
Силою любви своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё
больше унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как
ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же месте стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
И еще видит мельник: в той синей глубине, перекрывая звезды, летит будто шуляк, потом будто
ворона, потом будто воробей, а вот уж как
большая муха…
В саду росли одни только дубы; они стали распускаться только недавно, так что теперь сквозь молодую листву виден был весь сад с его эстрадой, столиками, качелями, видны были все
вороньи гнезда, похожие на
большие шапки.
Потом — священная история. Ее Алеша любил
больше. Удивительные, огромные и фантастические образы. Каин, потом история Иосифа, цари, войны. Как
вороны носили хлеб пророку Илии. И картинка была при этом: сидит Илия на камне с
большою книгою, а две птицы летят к нему, держа в носах что-то круглое.
Дня два спустя Петр Васильич явился к своему соседу не в обыкновенном своем пальто-саке, а в сюртуке цвета
воронова крыла, с высокой тальею, крошечными пуговицами и длинными рукавами. Усы Петра Васильича казались почти черными от фабры, а волосы, круто завитые спереди в виде двух продолговатых колбасок, ярко лоснились помадой.
Большой бархатный галстук с атласным бантом туго сжимал шею Петра Васильича и придавал торжественную неподвижность и праздничную осанку всей верхней части его туловища.
— Еще бы, — заметил с насмешкою Яков Иванов, — по пословице: залетели
вороны в
большие хоромы! Только бы прежде надо было подумать, что такое они значут и что значит наша барышня.
«Когда ты будешь стар, а я буду
большой, у меня будет свое гнездо и свои
воронята, и я буду кормить и носить своих детей».
Получая новые впечатления от жизни, будет ли то Ледовитый океан или остров Цейлон, эскимосы или зулусы, бразильские бабочки или
вороны,
Большая Медведица или Солнце, — во всем этом человек ощущает себя в имманентном мире, едином во всем многообразии.
Не следует сильно натягивать шнур из-за
ворон, которые всегда в
большом количестве слетаются на падаль.
— Негодяй! — прошептала она и чуть не слетела с седла, когда Цвибуш, оглушенный ударом, покачнулся и, падая на землю, своим
большим, плотным телом ударился о передние ноги
вороной лошади. Он не мог не упасть.
Посередине аллеи неуклюже прыгала, громко, беспомощно каркая,
большая черная
ворона. Правая лапка и часть крыла были у нее в крови. За ней бежало несколько седьмушек с Ниной Джавахой и Бельской во главе.
А теперь, если б вы знали, каким
большим дураком я кажусь себе за то, что глупо
проворонил время, когда мог бы иметь все, в чем отказывает мне теперь моя старость!
В один на редкость выпавший полуосенний, полузимний морозный денек, во время прогулки, мы были привлечены жалобным карканьем
большой черной
вороны.
Из ружья редко бивал, не жаловал князь ружейной охоты,
больше все с ножом да с рогатиной. — «Надобно ж, говорит, бывало, Михаиле Иванычу, господину Топтыгину, перед смертным часом дать позабавиться: что толку пулей его свалить, из ружья бей сороку, бей
ворону, а с мишенькой весело силкой помериться!»
— Глянь,
большая, да красноглазая, не
ворона, кажись, а смахивает…
Перекупки на Печерске и на Подоле знали его все, от первой до последней, и с довольными лицами перемигивались между собою, когда, бывало, он идет по базару. Они ждали этого, как
ворон крови, потому что Федор Блискавка из казацкого молодечества расталкивал у них лотки с кнышами, сластенами либо черешнями и раскатывал на все стороны
большие вороха арбузов и дынь, а после платил за все втрое.
Черные как смоль волосы с синеватым отливом, цвета
вороньего крыла, всегда с небрежно сколотой на затылке роскошной косой, оттеняли матовую белизну ее лица с правильными, но нерусскими чертами, лучшим украшением которого были
большие, выразительные, по меткому определению одного заезжего в Т. генерала агатовые глаза, смотревшие смело, бойко и прямо при обыкновенном настроении их владелицы.
Верхом на
вороном коне, с чепраком, блиставшим дорогими камнями, с болтавшеюся на шее коня собачьею головою вместо пауза, одетый в «
большой наряд», с золоченым луком за спиною и с колчаном у седла, он стоял на лобном месте среди спешившихся бояр и опричников.
Таня, Танюша — как звала ее княжна, Татьяна Веденеевна — как полупочтительно величали ее, ввиду ее близости к молодой княжне, княжеская дворя, Танька-цыганка — по заочному прозвищу той же дворни, была высокая, стройная, молодая девушка. Черные волосы, цвета
вороньего крыла, обрамляли смуглое, почти с бронзовым оттенком круглое личико, с задорным, вызывающим выражением;
большие, черные как уголь глаза метали искры сквозь длинные ресницы из-под густых дугообразных бровей.
Здесь, в комнате, при
большем свете, нежели в сенях, Сурмин мог лучше рассмотреть стройный, несколько величественный стан Лизы, тонкие, правильные черты ее бело-матового лица, оттененного своеобразной прической волос, черных как
вороново крыло, и ее глубокие, вдумчивые черные глаза.