Неточные совпадения
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как
больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
Когда доктор уехал,
больной что-то сказал
брату; но Левин расслышал только последние слова: «твоя Катя», по взгляду же, с которым он посмотрел на нее, Левин понял, что он хвалил ее.
Левин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить
братьев хотя перед смертью, писал
брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо
больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у
брата.
— Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я думаю. Маша! убери здесь, — с трудом сказал
больной. — Да как уберешь, сама уйди, — прибавил он, вопросительно глядя на
брата.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что это случится и с
братом. И, действительно, кротости
брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к
брату, затрогивая его за самые
больные места.
Предсказание Марьи Николаевны было верно.
Больной к ночи уже был не в силах поднимать рук и только смотрел пред собой, не изменяя внимательно сосредоточенного выражения взгляда. Даже когда
брат или Кити наклонялись над ним, так, чтоб он мог их видеть, он так же смотрел. Кити послала за священником, чтобы читать отходную.
Больной удержал в своей руке руку
брата. Левин чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет ее куда-то. Левин отдавался замирая. Да, он притянул ее к своему рту и поцеловал. Левин затрясся от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты.
Когда он проснулся, вместо известия о смерти
брата, которого он ждал, он узнал, что
больной пришел в прежнее состояние.
Когда он входил к
больному, глаза и внимание его бессознательно застилались, и он не видел и не различал подробностей положения
брата.
Дуня, воротившись с последнего свидания с
братом, застала мать уже совсем
больною, в жару и в бреду.
(Николай Петрович не послушался
брата, да и сам Базаров этого желал; он целый день сидел у себя в комнате, весь желтый и злой, и только на самое короткое время забегал к
больному; раза два ему случилось встретиться с Фенечкой, но она с ужасом от него отскакивала.)
Однажды мужичок соседней деревни привез к Василию Ивановичу своего
брата,
больного тифом. Лежа ничком на связке соломы, несчастный умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о том, что никто раньше не вздумал обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего
брата до дома: он так и умер в телеге.
— О! Их нет, конечно. Детям не нужно видеть
больного и мертвого отца и никого мертвого, когда они маленькие. Я давно увезла их к моей матери и
брату. Он — агроном, и у него — жена, а дети — нет, и она любит мои до смешной зависти.
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица не верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному
брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на лице Алексея, — так следит жена за мужем с
больным сердцем или склонным к неожиданным поступкам, так наблюдают за человеком, которого хотят, но не могут понять.
Туробоев усмехнулся. Губы у него были разные, нижняя значительно толще верхней, темные глаза прорезаны красиво, но взгляд их неприятно разноречив, неуловим. Самгин решил, что это кричащие глаза человека
больного и озабоченного желанием скрыть свою боль и что Туробоев человек преждевременно износившийся.
Брат спорил с Нехаевой о символизме, она несколько раздраженно увещевала его...
Все эти гости были самым
больным местом в душе Привалова, и он никак не мог понять, что интересного могла находить Зося в обществе этой гуляющей
братии. Раз, когда Привалов зашел в гостиную Зоси, он сделался невольным свидетелем такой картины: «Моисей» стоял в переднем углу и, закрывшись ковром, изображал архиерея, Лепешкин служил за протодьякона, а Половодов, Давид, Иван Яковлич и горные инженеры представляли собой клир. Сама Зося хохотала как сумасшедшая.
О, я вполне убежден вместе с судом и с прокуратурой, что Иван Карамазов —
больной и в горячке, что показание его действительно могло быть отчаянною попыткой, замышленною притом же в бреду, спасти
брата, свалив на умершего.
Он говорил, что ему нужно отправить своего
брата на охоту, вылечить
больную старуху мать и снарядиться самому в далекий путь.
Я не посмел разочаровать
больного — и в самом деле, зачем ему было знать, что Даша его теперь поперек себя толще, водится с купцами —
братьями Кондачковыми, белится и румянится, пищит и бранится.
— Что,
брат, плохо? — сказал я
больному и прибавил офицеру: — Идти ему невозможно.
Его арестовали дома, поставили у дверей спальной с внутренней стороны полицейского солдата и
братом милосердия посадили у постели
больного квартального надзирателя; так что, приходя в себя после бреда, он встречал слушающий взгляд одного или испитую рожу другого.
Брат был человек очень одаренный, хотя совсем в другом направлении, чем я, очень добрый, но нервно
больной, бесхарактерный и очень несчастный, не сумевший реализовать своих дарований в жизни.
Мой
брат был человек нервно
больной в тяжелой форме.
Сердито на него посмотрел доктор, которому
брат больного уже рассказал о «вторничном» обеде и о том, что братец понатужился блинами, — так, десяточка на два перед обедом.
— Шучу! — ответил
брат лаконически, видя, что своей шуткой он тронул
больную струну, вскрыл тайную мысль, зашевелившуюся в предусмотрительном материнском сердце.
Теперь он был почти трезв и плакал над
больным настоящими слезами, точно над родным своим
братом.
Они жили недалеко, в маленьком домике; маленькие дети,
брат и сестра Ипполита, были по крайней мере тем рады даче, что спасались от
больного в сад; бедная же капитанша оставалась во всей его воле и вполне его жертвой; князь должен был их делить и мирить ежедневно, и
больной продолжал называть его своею «нянькой», в то же время как бы не смея и не презирать его за его роль примирителя.
Это вознаграждение для него, с
больным его
братом, будет существенно полезно.
Брата его
больного я не видал.
Цель главная — выручить денег, потому что Бобрищев-Пушкин с
братом больным не из числа богатых земли.
— Я? Да! Вот тут недавно человек явился новый, двоюродный
брат Якову,
больной он, в чахотке. Позвать его — можно?
Больной качнулся, открыл глаза, лег на землю. Яков бесшумно встал, сходил в шалаш, принес оттуда полушубок, одел
брата и снова сел рядом с Софьей.
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и накормили, или жаждущим и напоили? когда мы видели тебя странником и приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя
больным или в темнице и пришли к тебе?» И царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих
братьев моих меньших, то сделали мне».
Пришедших с «запасными колотьями» он никогда не отвергал и не отсылал назад; но если
больной сам упорствовал, то просто-запросто выписывал его: «Ну что ж,
брат, полежал довольно, отдохнул, ступай, надо честь знать».
— Зачем? — воскликнул Никон, встряхнув кудрями. — Пускай её, это даже интересно — как она ищет места, куда
больней ударить! Эх,
брат, не всё ли равно, кто в могилу опрокинет? Уж пускай лучше ловкая рука!
На днях приезжает ко мне из Петербурга К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли к братьям-славянам, а по дороге и «
больного человека» задели. Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
С самым напряженным вниманием и нежностью ухаживала Софья Николавна за
больным отцом, присматривала попечительно за тремя
братьями и двумя сестрами и даже позаботилась, о воспитании старших; она нашла возможность приискать учителей для своих
братьев от одной с ней матери, Сергея и Александра, из которых первому было двенадцать, а другому десять лет: она отыскала для них какого-то предоброго француза Вильме, заброшенного судьбою в Уфу, и какого-то полуученого малоросса В.-ского, сосланного туда же за неудавшиеся плутни.
Кому случалось проводить ночи у изголовья трудно
больного, друга,
брата, любимой женщины, особенно в нашу полновесную зимнюю ночь, тот поймет, что было на душе нервного Круциферского.
Тут была и оборванная, растрепанная и окровавленная крестьянская женщина, которая с плачем жаловалась на свекора, будто бы хотевшего убить ее; тут были два
брата, уж второй год делившие между собой свое крестьянское хозяйство и с отчаянной злобой смотревшие друг на друга; тут был и небритый седой дворовый, с дрожащими от пьянства руками, которого сын его, садовник, привел к барину, жалуясь на его беспутное поведение; тут был мужик, выгнавший свою бабу из дома за то, что она целую весну не работала; тут была и эта
больная баба, его жена, которая, всхлипывая и ничего не говоря, сидела на траве у крыльца и выказывала свою воспаленную, небрежно-обвязанную каким-то грязным тряпьем, распухшую ногу…
— Не буду, — сказал Маклаков, подумав. — Ну, вот что — прощай! Прими мой совет — я его даю, жалея тебя, — вылезай скорее из этой службы, — это не для тебя, ты сам понимаешь. Теперь можно уйти — видишь, какие дни теперь! Мёртвые воскресают, люди верят друг другу, они могут простить в такие дни многое. Всё могут простить, я думаю. А главное, сторонись Сашки — это
больной, безумный, он уже раз заставил тебя
брата выдать, — его надо бы убить, как паршивую собаку! Ну, прощай!
— Вот что, — тут вчера Саша болтал… Ты не вздумай об этом рассказывать, смотри! Он человек
больной, пьющий, но он — сила. Ему ты не повредишь, а он тебя живо сгложет — запомни. Он,
брат, сам был студентом и все дела их знает на зубок, — даже в тюрьме сидел! А теперь получает сто рублей в месяц!
— Да… Покойники есть, человека два, надо будет их похоронить, исповедать и причастить
больных, мало ли работы нашему
брату на сплаву!
— Точно, точно! Ай да Парфен! спасибо,
брат! Ну, ступай же поскорей. Двое
больных есть, а остальных подберешь. Да строго накажи им, как придут осматривать больницу, чтоб все лежали смирно.
В начале июля месяца, спустя несколько недель после несчастного случая, описанного нами в предыдущей главе, часу в седьмом после обеда, Прасковья Степановна Лидина,
брат ее Ижорской, Рославлев и Сурской сидели вокруг постели, на которой лежала
больная Оленька; несколько поодаль сидел Ильменев, а у самого изголовья постели стояла Полина и домовой лекарь Ижорского, к которому Лидина не имела вовсе веры, потому что он был русской и учился не за морем, а в Московской академии.
Добрая Аделаида Ивановна, услыхав, что
больная так слаба, что ходить не может, исполнилась жалостью и за обедом же сказала
брату...
Татьяна Афанасьевна подала
брату знак, что
больная хочет уснуть, и все вышли по-тихоньку из светлицы, кроме служанки, которая снова села за самопрялку.
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его
больная жена шла под руку с
братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
На другой день к вечеру, рысцой, прибежал Алексей, заботливо, как доктор —
больного или кучер — лошадь, осмотрел
брата, сказал, расчёсывая усы какой-то маленькой щёточкой...
В семействе был еще младший
брат Дмитрия Михайловича Александр, проживавший со своими книгами в отдельном флигеле, из которого изредка предпринимал одиночные прогулки по тенистому саду. Кушанье носили ему прямо во флигель, и никто не видал его за семейным столом. Говорили о нем как о
больном.
Из кавалеров были лучшими два молоденькие
брата, мичманы Жигаловы, только что приехавшие к
больной матери в отпуск и бывшие совершенно уверенными, в простоте юношеского сердца, что бал, собственно, и устроился по случаю приезда их.